Ованнес Азнаурян
Армения
г. Ереван
Наташка-снайпер
-Ты спрашиваешь, что было самое страшное? Я тебе отвечу: Наташка-снайпер... Да, брат, это было действительно страшно. Так хладнокровно, метко, всегда в цель может убивать только женщина; только у женщины никогда не дрогнет рука, только женщина может с таким наслаждением и ненавистью убивать врага, с таким радостным упоением лишь женщина убивает мужчину... Да-да! Нас парализовал животный страх от одной мысли о Наташке-снайпере, потому что каждый знал, что Наташа никогда не промахивается. Она появлялась всегда в белом джипе, всегда одна, держа снайперскую винтовку в одной руке и видео-камеру в другой - она всегда снимала убитого, чтобы, так сказать, представить доказательство. Это, наверное требовало их командование, потому что платило снайперам (особенно Наташке) большие деньги.
Вообще, мы знали, что они в начале войны создали особый женский снайперский отряд. Это были женщины 20-30 лет, прекрасно обученные, с железной волей и никогда не промахивающиеся. Наши называли этот отряд "Отрядом ведьм", и нам приходилось буквально за ними охотиться - хотя и все равно: они так или иначе оказывались в выигрыше, даже если нам удавалось убить какую-нибудь из "ведьм". Мы знали, что "ведьмам" платят 1000 долларов в месяц зарплаты и отдельно 300 долларов за каждого убитого солдата, 600 – за офицера, 1200 – за генерала (тогда это были большие деньги). Отряд "ведьм" всегда означал одно: смерть...
К концу войны от женского отряда уже почти ничего не осталось. То и дело мы узнавали, что убили очередную "ведьму", да и нашему батальону тоже удалось хлопнуть двух, и в итоге из целого отряда оставалась только командир их – Наташка, но она "работала" за десятерых. С убийственным хладнокровием она появлялась на белом джипе то там, то здесь и убивала, и казалась заколдованной, оберегаемой какой-то сверхъестественной силой от пуль. Даже под дождем наших пулеметов она все равно не забывала подойти вплотную к убитому и снять на пленку его погоны; потом она преспокойно садилась в джип и исчезала. Никто не знал, где в следующий раз появится джип Наташки-снайпера, это всегда было неожиданно и всегда оканчивалось убийством. Да-да! Это было убийством чистейшей воды! Если в сражении убивают солдата, то это нормально; как говорится, на войне как на войне. Но то, что делала Наташка-снайпер, это было настоящим убийством... Казалось, она мстит за что-то...
Никто не видел ее лица - она всегда была в маске. Одни говорили, что Наташка уродина, другие, что красавица неписанная. Одно лишь было известно: она была не старше 30 лет. Вот так. Ты спрашивал. что самое страшное, я ответил,- и он опрокинул очередную рюмку.
Ослик воюет с врагами
Было это в М***. Между нашим 40-м, 41-м снайперскими постами и противником было 50 метров заминированного поля, и такое положение вещей оставалось уже несколько недель. Мы обстреливали посты противника, они обстреливали наши, но результата не было никакого: ни мы, ни они не продвигались вперед ни на шаг; между нами было это заколдованное минное поле, причем противник находился в более выгодном положении, поскольку мины закладывал именно он. Они прекрасно знали тропы и могли очень близко подойти к нам, стрелять по нашим постам, потом уходить целыми и невредимыми. Что-то надо было делать, но никто не знал что.
Однажды ночью командир нашей бригады, объезжая посты на коне, пожаловал к нам в гости в сопровождении своего адъютанта, полнейшего придурка, как мы все знали, который был верхом на осле. Мы встали по стойке "смирно", командир бригады слез с коня, и придурок адъютант важно взял с его рук поводья.
Комбриг закурил, почесал затылок своего лысого черепа и сказал:
-Или мы продвинемся вперед, или нам придется отступить, потому что долго удерживать эту линию мы не сможем. Вас могут отрезать от наших основных сил...
Мы все также стояли "смирно" и размышляли над возможностью быть окруженными и отрезанными от наших, и тут вдруг мой рядовой Д., не меньший придурок, чем адъютант комбрига, сорвался с места, подбежал к ослу и, оттолкнув адъютанта, привязал к голове осла мощный прожектор, положил в карманы седла по обе стороны аккумуляторы, взял свой автомат и поехал на осле по минному полю. Командир наш только и успел, что рявкнуть: "Отставить!", но мой рядовой Д. оставил его слова без внимания. Мы видели, как осел осторожно ступает по минному полю, и я подумал тогда, что ослу не хочется подорваться на мине больше, чем нашему придурку рядовому Д. Пройдя половину пути, он неожиданно включил прожектор и стал строчить из автомата по врагу. Мы видели, как ослепленный и перепуганный противник бросил свои посты и в панике побежал. я стоял рядом с комбригом и слышал, как он медленным, методичным матом обливает попеременно то моего рядового Д., то противника. Мы же все не смели пошевелиться и что-либо промолвить. Как зачарованные, мы смотрели на светящегося осла, слышали неумолкающий автомат и уже знали, что это – полная победа и что завтра утром мы без всяких помех займем оставленные позиции врага.
Мой рядовой Д. вернулся радостный, потный, любовно поглаживающий осла.
-Ему трое суток гауптвахты и еще медаль за храбрость!- задыхаясь от радости, бросил мне командир и обнял моего рядового.
Тот взял под козырек и рапортовал:
-Разрешите доложить. Противник оставил свои посты и беспорядочно бежал, бросив оружие, боеприпасы и рацию!
-Молодец! Молодец!- шептал комбриг, все еще дрожа от волнения.
-Осел никогда не наступит на мину,- сказал мой рядовой Д.- и потом: Берлинская битва тоже начиналась с прожекторов...
-Да ну тебя, ....... твою мать,- весело сказал комбриг и, еще раз поздравив нас, уехал в сопровождении своего адъютанта, который говорил потом всем, что его ослик – настоящий герой.
Утром мы заняли позиции противника, а с вечера все радиостанции противника стали вопить во все голоса, что мы используем оружие массового уничтожения нового типа...
Учитель военной подготовки
посвящается моему другу Сурену Туняну
В эту последнюю войну он был командиром 3-й роты 4-го батальона, сражавшегося в горах, там, на востоке. Батальон этот немало потрепало, и состав его часто пополнялся, а однажды случилось так, что в одном бою погиб его командир, и Т., простого лейтенанта особым приказом назначили командиром всего 4-го батальона, и в этом чине он прослужил вплоть до объявления перемирия. 4-й батальон всегда занимал передовые позиции, а это означало, что он первым брал на себя огонь противника и должен был задержать врага, пока на помощь не придут танки, хотя и часто этих танков проходилось ждать слишком долго, как впрочем и поддержки с воздуха, когда 4-й батальон первым шел в атаку... Но солдаты этого батальона знали, что в атаку все равно надо идти, несмотря ни на что.
А потом война кончилась. Вернее, было объявлено перемирие, но все знали, что это – конец войне. Вернувшись домой, лейтенант Т. не находил себе места (как, впрочем, и все ветераны), ибо мир мирный оказался слишком уж сложным, и лейтенант Т. целыми днями слонялся по городу без дела. Наконец, его назначили на должность учителя военной подготовки в одной из столичных школ. Началась другая, школьная жизнь, и дни стали чередоваться с поразительной быстротой, и он был рад этому; он радовался, что жизнь наконец-то вошла хоть в какую-нибудь колею. С солдатами же своего 4-го батальона он перестал встречаться (хотя вначале он это делал регулярно), и он считал, что это к лучшему. На смену солдатам пришли школьники, и теперь нужно было о них заботиться и беспокоиться.
И вот однажды на одном из уроков ученик 9-г класса принес гранату Ф-1, чтоб показать друзьям и своему учителю. Лейтенант Т. взял гранату в руки, уверенный, что она учебная, тем более, что на ней так и было написано. Рассказал, что граната эта осколочная, время взрыва 3.2-4.2 секунды, весит 600 грамм, способна уничтожить и причинит осколочные ранения в радиусе 25 метров.
-Она состоит, дети мои, из железной болванки в виде ананаса, имеет запал, на котором помешены вытяжное кольцо, предохранительная чека, ударный механизм, пружина...
На этих словах лейтенант Т. выдернул чеку и сразу похолодел: граната оказалась боевой. Голова закружилась, он мгновенно вспотел, но замешательство длилось секунды две.
-Все из класса вон! Быстро!!!- закричал он, сжимая предохранитель.
Ученики 9-го класса выбежали в коридор и захлопнули дверь. Оставшись один, лейтенант Т. постоял несколько секунд, потом пошел к окну. Он подумал, что ничего не случится, если гранату бросить далеко во двор школы. Разобьется несколько стекол. Но подойдя к окну и посмотрев вниз, он почувствовал, что сердце его остановилось. Во дворе школы резвились ученики второй смены, уже собравшиеся к началу своих занятий... Какая-то необъяснимая тоска, зародившееся где-то под сердцем, стала подниматься выше, к груди, а потом и сдавила горло, и в ушах зазвенело, и мысль полетела далеко в прошлое, где были горы, снег, разрывы снарядов, где были лица погибших товарищей...
Лейтенант Т., бывший командир бывшего 4-го батальона пошел в дальний угол классной комнаты, накрыл собой гранату и стал ждать. Ждал он всего 3.2 секунды...
Возвращение с войны
Мы пошли и сели в кафе, самое простое кафе со столиками на тротуаре, со снующими туда-сюда официантками в мини-юбках, черных колготках и красных передничках, на которых было написано Coca-Cola.
-Лучше было б просто посидеть в сквере на скамейке, курить и говорить,- сказал мой друг недовольно и закурил.
-Не ворчи, пожалуйста,- ответил я. Мне было весело и радостно. Радостно от красных передничков официанток и еще от того, что мой друг приехал из Армии, вернее, вернулся с войны. Вот я его и пригласил в кафе...- Мы здесь выпьем кофе и пива, а потом пойдем в ресторанчик и поедим.
-Это слишком роскошно, ты не находишь ?- спросил он, озираясь по сторонам и разглядывая прохожих.
-Перестань!- сказал я, уже начиная сердиться.- Что ты заладил: "может, не стоит, может, не стоит..." ? А-ну, прекрати! Расслабься. Ты можешь это сделать ?
-Нет .
-Да ну тебя!..
К нашему столику подошла официантка и достала из кармана своего передничка синий блокнотик.
-Пожалуйста, два кофе, два пива и соленые палочки.
-И все ?
-Пока столько. Спасибо.
Официантка ушла, и я посмотрел на моего друга; он качал головой.
-Прекрати,- сказал я и собирался закурить, но реакция моего друга оказалась по меньшей мере странной. Он с грохотом встал из-за столика, опрокинул стул и стал кричать:
-Подонки! Подонки! Ведь там идет война! А вы здесь... Соленые палочки! Кто-нибудь из вас знает , что там умирают ? Скоты! Скоты!
И он пошел по улице. Я расплатился с официанткой, извинился и пошел догонять моего друга. "Ты просто озлобился,- хотел я сказать ему.- Война тебя озлобила..." Но когда я его догнал, я ничего не сказал. А, может, он не так уж и не прав?..
Капитан Брохет
Синеет жилка на запястье,
И в Вавилон река бежит.
Р. Шубин
Некоторые пассажиры автобуса дремали, другие просто с тупым выражением смотрели в затылок впередисидящего, а третьи переговаривались между собой. Что же до мужчины, сидевшего у окна, то он старался ни о чем не думать, хоть и безуспешно.
Это был молодой человек 27 лет, выше среднего роста, худой, с правильными чертами лица, острым с горбинкой носом и тонкими губами. Карие его глаза смотрели на вас внимательно и умно, но вы отводили от них свои собственные, потому что читали в его глазах нечто бесконечно грустное и трагически печальное. Одет он был в простенький и далеко не новый костюм серого цвета. Он был чисто выбрит, на нем была безукоризненно выглаженная белая сорочка; он был в черных до блеска начищенных туфлях,.
Устав наблюдать за пассажирами, он посмотрел в окно, но туман настолько плотно залепил окна, что ничего нельзя было разглядеть. Он сел поглубже и закрыл глаза. Воспоминания сразу же, как свора голодных собак, набросились на него, и он быстро открыл глаза: все оставалось таким, каким было 10 секунд назад. Ничего не изменилось. Пассажиры дремали, читали или переговаривались. По подсчетам мужчины минут через 15 они проедут по мосту через реку Тан. Автобус же, как он знал, приедет в Теофиль лишь в 6 часов вечера... Он вдруг испугался. Ведь автобус до Теофиля не доедет...
Его звали Брохет. Вчера еще капитан 9-го батальона, 3-го полка, 1-й Восточной дивизии, всегда сражавшийся на передовой, там, уже на территории противника, он сегодня был никто. Вышел в отставку (война-то уже кончилась), вернулся домой, не нашел никого из близких и почувствовал себя каким-то ненужным в этой жизни. Он бы охотно снова пошел на войну, но вся штука была в том, что войны больше не было. Бывшие враги теперь стали друзьями - как это часто бывает, дело военных закончили политики,- и теперь не в кого было больше стрелять. Капитану Брохету нужно было что-то придумать. Он долго думал и, наконец, придумал. Задумка была гениальной, и он был очень доволен собой. А все заключалось в маленьком кейсе, который он все время держал на коленях и не выпускал из рук. В этом кейсе был самодельная взрывчатка.
Теперь капитан Брохет думал: взорвать ли автобус сейчас, сию же секунду, или же подождать еще немного и дернуть за веревку, когда автобус будет проезжать по мосту через реку Тан. Он посмотрел на сидящую рядом с ним пожилую женщину. Уловив взгляд Брохета, она улыбнулась ему.
-Вы что-то спросили?- приветливо обратилась она к нему.
-Нет... Вовсе нет. Хотя... Вы заметили, что в автобусе нет ни одного ребенка?
-Правда? Я не заметила.
-А я заметил. В АВТОБУСЕ НЕТ НИ ОДНОГО РЕБЕНКА!
-Да. Вы правы...
Вот теперь!- подумал Брохет и дернул за веревку, которая торчала из кейса.
До моста оставалось каких-нибудь метров шесть-семь...
Инвалид
Темень, хоть выколи глаз. Лишь виден красный огонек от сигареты, который то загорается ярче, то снова тускнеет. Она слышит, как он с шумом выдыхает дым, и, когда огонек сигареты снова вспыхивает, видит лицо его и глаза. Время от времени слышится шум проезжающей машины, и свет от фар на несколько секунд освещает спальню, и она тогда видит также шею его и грудь, и край одеяла. За окном идет снег. Очень тихо.
-Наверное, нам нужно развестись. Я не смогу тебя сделать счастливой,- говорит он и опять затягивается сигаретой и с шумом выпускает дым.
Огонек от сигареты загорается и снова тускнеет, и она видит его лицо, глаза. Слышится шум проезжающей машины за окном, приглушенный от снега; свет от фар скользит по потолку и на мгновение освещает спальню, и она видит тогда также и шею его, грудь, и край одеяла. Снег продолжает идти. Она плачет...
