tag:blogger.com,1999:blog-53302023625794764332024-02-19T08:18:29.383+04:00Ованес АзнаурянՀովհաննես Ազնաուրյան
Hovhannes AznauryanОванес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comBlogger118125tag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-51772888431177286532023-11-24T10:45:00.006+04:002024-01-19T09:32:27.408+04:00ДЗЕН. Жизнь на периферии: О КНИГЕ "ТРИ ЦЕРКВИ" ОВАНЕСА АЗНАУРЯНА<p> <span></span></p><a name='more'></a><p></p><div style="line-height: inherit; margin: 0px; padding: 0px;">Роман о прошлом, настоящем и будущем одинокого человека. Причины одиночества: измена, недопонимание, смерть родного человека, какое-то событие, перевернувшее жизнь, экономический кризис в стране. В какие-то периоды своей жизни человек преодолевает одиночество, но потом неизбежен путь возвращения на круги своя. Семейная сага (временной отрезок: с начала 20 века по 2016 г.) повествует о жизни членов большого рода Унанян. "Миры периодически рушатся", "миры периодически рождаются" - эти фразы постоянно встречаются на страницах книги, напоминают о том, что ничто не вечно под луной, кроме памяти. Памяти о человеке, о событиях прошлого. Хотя все же какие-то детали с течением времени стираются и на их место встают другие, наиболее значимые. Разгадкой к названию романа стала 13 глава. Мамикон, самый младший представитель семьи Унанян, в августе 1996 года сбил человека. "Человек этот не погиб, но оказался тяжело покалечен". Вся жизнь 33-летнего Мамикона, который до этого события срывал цветы жизни, изменилась... Он мог угодить в тюрьму, но вовремя "скрылся" благодаря влиятельным людям. Однажды, бесцельно гуляя по улицам Еревана, он зашел в церковь Святого Григория Просветителя (переломный момент в жизни). Здесь он встречает старушку, которая приходит в эту церковь каждое воскресенье, чтобы поставить свечки: в 1992 году в ходе военной операции в г. Шуши погибли ее сыновья Ованес, Саргис и Григор. Как говорит старушка: "Случайно ..."Какое смирение.</div><div><span style="font-size: 17px;"><br /></span></div><div><span style="font-size: 17px;"><a href="https://dzen.ru/b/YkF9Ajvq-mXw3hEr?share_to=link" target="_blank">Читать с сайта:</a></span></div><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-77948069170809405512023-11-17T09:31:00.014+04:002024-02-16T11:04:06.245+04:00Պիոններ (Գրական թերթ, 17․11․2023)<br /><span><a name='more'></a></span>
<div><br /></div><br /><br />Դարձյալ ամառ էր։ Դռան ետևում կանգնած` նա լավ գիտեր, թե ինչ է կատարվում բնակարանի ներսում, ամեն ինչ՝ ամենայն մանրամասնությամբ։<br /><br />Նրա զանգը լսելով՝ աղջիկը նախ ինքն իրեն օգնելով նստեց բազմոցի վրա, որի վրա մինչ այդ պառկած էր, շրջվեց, ապա դարձյալ ձեռքերի օգնությամբ իջեցրեց նախ աջ, հետո ձախ ոտքը։ Հետո բազմոցի ծայրին նստեց, ապա հաշմանդամի սայլակի արմնկակալներից բռնվելով` թափով ոտքի կանգնեց ու թրմփած իր սայլակի վրա, որը նրան ոտքի տեղ էր ծառայում։ Սայլակի վրա էլ գնաց դեպի նախասենյակ։<br /><br />– Դո՞ւ ես։<br /><br />– Հա՛։<br /><br />Հետո նա բացեց կողպեքը, ետ քաշվեց սայլակով, քանի որ դուռը դեպի ներս էր բացվում։<br /><br />– Նե՛րս արի, բացել եմ։<br /><br />– Բարև,- տղան թեքվեց ու համբուրեց նրան։<br /><br />– Բարև,- ասաց աղջիկը,- էլի պիոննե՜ր ես բերել։<br /><br />– Գիտես,- ասաց տղան,- ես ձերոնցից բանալի կուզեմ, որ ամեն անգամ չչարչարվես։<br /><br />– Ճիշտ կանես։<br /><br />– Բայց կտա՞ն։<br /><br />– Հա՛։ Քեզ հո գիտեն։ Մաման ասում է՝ լավ տղա ես։<br /><br />– Էդպես էլ կա։<br /><br />Սենյակում տղան նստեց բազմոցի վրա, իսկ աղջիկը մնաց իր սայլակին նստած։<br /><br />– Ո՞նց քնեցիր։<br /><br />– Ընտիր, իսկ դո՞ւ։<br /><br />– Լավ էր, չեմ բողոքում։<br /><br />– Երազ էի տեսել, բայց հիմա չեմ հիշում, թե ինչ,- ասաց աղջիկը։<br /><br />– Ես չկայի՞ երազումդ։<br /><br />– Չէ՛, թե չէ կհիշեի։<br /><br />– Իսկ ի՞նչ էիր անում մինչև իմ գալը,- հարցրեց տղան։<br /><br />– Քեզ էի սպասում։<br /><br />– Չէ՛, լուրջ եմ ասում։<br /><br />– Գիրք էի կարդում։<br /><br />– Դեռ չե՞ս վերջացրել էդ գիրքը։<br /><br />– Չէ՛, մի տասը էջ է մնացել։<br /><br />– Իսկ հետո ի՞նչ ես պատրաստվում կարդալ։<br /><br />– Դեռ չգիտեմ։ Մի ուրիշ բան կբերես, էլի։<br /><br />– Անպայման։ Ես արդեն գիտեմ, թե որ գիրքն եմ քեզ համար բերելու։<br /><br />– Ո՞րը։ Ասա՛։<br /><br />Տղան ժպտաց։<br /><br />– Կիմանաս, էլի։ Անակնկալ է։<br /><br />Աղջիկը նստել էր հաշմանդամի իր սայլակի վրա, և հագին երկար ծաղկավոր սարաֆան էր, իսկ ուսերը մերկ էին ու նիհար։ Աչքերը շատ տխուր էին, քիթը՝ փոքր ու կորնթարդ, մազերը՝ մուգ դարչնագույն ու փափուկ, և նրանցից միշտ զարմանալի հոտ էր գալիս…<br /><br />– Ինչո՞ւ լռեցիր։ Մի բան ասա՛։<br /><br />– Մտածում եմ։<br /><br />– Հետաքրքիր է՝ ինչի մասին։<br /><br />– Որ քեզ սիրում եմ։<br /><br />– Չեմ հավատում…<br /><br />– Իիի՞նչ։<br /><br />– Կատակ էր, լա՜վ,- ասաց աղջիկը։<br /><br />– Ասելու բան չունե՞ս։<br /><br />– Շնորհակալություն,- ասաց աղջիկը,- հյութ կուզե՞ս։<br /><br />– Սիրո համար, ինչ է, շնորհակալությո՞ւն են ասում։<br /><br />– Հաշմանդամին սիրելու համար՝ միշտ։ Հյութ կուզե՞ս։<br /><br />– Դու հաշմանդամ չես։<br /><br />– Բա քո կարծիքով երկար հեռավորությունների վազո՞րդ եմ։ Թե՞ ձողացատկող։<br /><br />– Հյո՛ւթ բեր։<br /><br />– Ինքդ էլ գնա ու բեր։ Սառնարանի մեջ է։ Բաժակներն էլ՝ պահարանում։<br /><br />Տղան գնաց խոհանոց և վերադարձավ հյութով ու բաժակներով։<br /><br />– Մաման էսօր ընդմիջման չի գա։<br /><br />– Ավելի լավ,- ասաց տղան,- մեր ինչի՞ն է պետք մաման։ Մաման մեզ պետք չի։<br /><br />– Անդուր ես, հա՜։ Մաման էլ քեզ նմանին սիրում է։<br /><br />– Շատ էլ լավ է անում։ Ես էլ իրեն եմ սիրում, միայն թե հեռակա կարգով։ Օրինակ, երբ գործի է։<br /><br />Աղջիկը ծիծաղեց։<br /><br />– Իսկ պապայիս մասի՞ն ինչ կասես,- ասաց նա։<br /><br />– Մուժիկ է,- ասաց տղան, և պարզ չէր՝ դա հաճոյախոսությո՞ւն էր, թե՞ հակառակը։<br /><br />Նրանք հյութը խմեցին, հետո տղան բաժակները լվաց, ապա աղջիկն ասաց.<br /><br />– Էսօր լրացավ տասնմեկերորդ ամիսը, ինչ ինձ հետ էս ամենը կատարվեց։<br /><br />– Գիտեմ։ Մի՛ մտածիր դրա մասին։<br /><br />– Չեմ կարող չմտածել,- ասաց նա,- թեև արդեն կարգավիճակիս հարմարվում եմ։<br /><br />– Մի՛ մտածիր, ու վերջ,- ասաց տղան,- մի անգամ կատարվեց, էլ չի կատարվի։<br /><br />– Հա՛։ Սրանից ավելի վատ էլ ի՞նչ պիտի լինի։<br /><br />Տղան լռեց և միայն նայեց նրան։ Իսկ հետո ասաց.<br /><br />– Մի օր կկարողանաս քայլել։<br /><br />– Չէ՛… Լսի՛ր… Ինչո՞ւ ես հետս գլուխ դնում,- հանկարծ հարցրեց աղջիկը։<br /><br />– Չհասկացա՛,- ասաց նա։<br /><br />– Ինչո՞ւ չես ինձ թողնում, գնում։ Ուղիղ տասնմեկ ամիս է՝ գալիս ես մեր տուն, հետս դաս անում… Քո կարծիքով ինձ սիրո՞ւմ ես։<br /><br />– Իհարկե։<br /><br />– Դա սեր չէ,- ասաց աղջիկը,- խղճահարություն է։ Պարզապես խղճում ես ինձ, դրա համար էլ չես թողնում։<br /><br />– Սխալվում ես։<br /><br />– Չեմ սխալվում։ Ու դու դա շատ լավ գիտես։ Ուղղակի չգիտես, թե գլուխդ ոնց ինձանից ազատես։<br /><br />– Բայց ես չեմ էլ ուզում գլուխս ազատել։ Ինչի՞ց ենթադրեցիր։<br /><br />Եվ այդ պահին աղջիկը սկսեց լաց լինել։ Իսկ տղան ոգևորված ասաց.<br /><br />– Ես ամուսնանալու եմ քեզ հետ։<br /><br />Աղջիկը ծիծաղեց.<br /><br />– Ապուշի՛ մեկը։<br /><br />Իսկ հետո տղան գրկեց նրան ու զգուշությամբ նստեցրեց բազմոցի վրա։<br /><br />– Այ հիմա, օրինակ, ի՞նչ ես անում։ Հը՞ն։<br /><br />– Քրեորեն պատժելի ոչ մի բան։ Ուզում եմ ոտքերիդ նայել։<br /><br />– Սարաֆանը չբարձրացնե՛ս, ա՛յ անամոթ։<br /><br />– Ի՞նչ է։ Տանը մեզանից բացի էլի՞ մարդ կա։<br /><br />– Չէ՛։<br /><br />– Բա էլ ի՞նչ կա։ Մաման ընդմիջման չի գալու, պապան էլ հեռու է։<br /><br />– Իմ ոտքերին չի կարելի նայել,- ասաց աղջիկը,- լավը չեն։ Կենդանի չեն։<br /><br />– Դու աշխարհի ամենասիրուն ոտքերն ունես։<br /><br />– Տո դու ի՜նչ գիտես աշխարհում ինչ կա-չկա։<br /><br />– Դե՜, ֆիզկուլտի դասերին մյուս աղջիկների ոտքերին էլ եմ նայել։ Էնպես որ՝ գիտեմ։<br /><br />Եվ սկսեց համբուրել նրա ոտքերը։ Երկար, ինչ-որ անհասկանալի, իր համար մի նոր պոռթկումով։ Երբ համբուրում էր նրա ոտքերը, աղջիկը ծիծաղեց։ Իսկ հետո շշնջաց.<br /><br />– Պետք չի, լսո՞ւմ ես, պետք չի… Արի՛ դեղձ ուտենք։ Ուզում եմ դեղձ ուտել։ Խոհանոցում է։ Կբերե՞ս։<br /><br />Տղան խոհանոցից դեղձերով, խաղողով ու խնձորներով լի սկահակ բերեց, դրեց նրա առջևի փոքր սեղանի վրա։<br /><br />– Արի դեղձ ուտենք ու իրար խնդալու պատմություններ պատմենք։<br /><br />– Արի։ Կամ էլ դեղձ ուտենք ու գնանք զբոսնելու։ Կուզե՞ս։<br /><br />– Հա՛…<br /><br />Նրանք կերան դեղձերը, հետո՝ խաղողը, իսկ հետո՝ խնձորները, հետո նայեցին աղջկա փոքր տարիքի լուսանկարները, իսկ երբ վերադարձան նրա ծնողները, չորսով ճաշեցին, և տղան նորից առաջարկեց նրան գնալ զբոսնելու։ Նախ շքամուտքի մոտ իջեցրեց հաշմանդամի սայլակը, ապա հոր օգնությամբ նաև աղջկան, և հարևանների հայացքների ներքո զգուշությամբ երկուսով նրան նստեցրին սայլակի վրա։<br /><br />– Ո՞ւր ենք գնալու,- հարցրեց տղան։<br /><br />– Մենակ թե ոչ Կարապի լիճ,- ասաց աղջիկը, շատ մարդ կա էնտեղ։ Էլի նայելու են ու խղճան։ Լսիր, ինձ խնդալու պատմություններ չես պատմելո՞ւ։<br /><br />– Կպատմեմ։ Վաղը։<br /><br />– Վաղն է՞լ կգաս։<br /><br />– Իհարկե։ Ինչո՞ւ ես հարցնում։<br /><br />– Գիտես, ամեն անգամ, երբ երեկոյան բաժանվում ենք, մտածում եմ, որ հաջորդ օրը կարող է բռնես ու չգաս։<br /><br />– Ես կգամ,- ասաց տղան, հետո ավելացրեց,- ու միշտ կգամ։<br /><br />Նրանք մինչև մութն ընկնելը զբոսնում էին քաղաքում։ Տղան քայլում էր նրա ետևից՝ հրելով սայլակը, իսկ աղջիկը, ժամանակ առ ժամանակ գլուխը ետ գցելով, ներքևից վերև նայում էր նրան։ Իսկ տղան մտածում էր, որ ինքը երջանիկ է։ Մտածում էր նաև, որ շատ ծիծաղելի պատմություններ կհորինի, որ վաղը պատմի նրան ու ծիծաղեցնի։ Նա սիրում էր, երբ աղջիկը ծիծաղում էր։ Նա սիրում էր այնպես անել, որ աղջիկը ծիծաղեր։ Իսկ հետո անսպասելիորն խնդրեց Աստծուց, որ Նա իրեն պահպանի, քանի որ պարտավոր էր հոգ տանել աղջկա համար…<br /><br />Այդ օրվանից նա իրեն մեծ էր զգում։<br /><br />Այդ ժամանակ նրանք ավարտում էին տասներորդ դասարանը, և տղան պատրաստվում էր կիրառական մաթեմատիկայի ֆակուլտետ դիմել կամ նման մի բան։ Այդպես էլ չդիմեց։ Սկսեց ինչ-որ տեղ բեռնակիր աշխատել։<br /><br />Չորս տարի անց, 2020-ի հոկտեմբերի սկզբին, 44-օրյա պատերազմի հինգերորդ օրը, վերջերս զորացրված լինելով՝ կամավորագրվեց բանակ ու հեռացավ Երևանից։ Վերադարձավ արդեն Եռաբլուր։<br /><br />Լուսանկարի տակ, համեստ կոթողի վրա գրված էր.<br /><br />Գևորգ Խաչատրյան 2000-2020 թթ.<br /><br />Շիրիմի վրա միշտ թարմ ծաղիկներ էին։<br /><br />Պիոններ։<br /><br />2022 թ.<br /><br />Թարգմանությունը՝<br />Մարիա ԼԱԶԱՐԵՎԱՅԻ<br /><br /><a href="https://www.grakantert.am/archives/18100">Կարդալ կայքից</a><span><br /></span><span></span><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-86021715874790872662023-11-09T09:14:00.007+04:002023-11-09T09:14:47.588+04:00Эта осень (рассказ)<p> </p><span><a name='more'></a></span><p> </p><blockquote style="border: none; margin: 0 0 0 40px; padding: 0px;"><p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: 0.0001pt; text-align: left; text-indent: 0.5in;"><b style="text-align: justify; text-indent: 0.5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Эта осень</span></b></p></blockquote>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; margin-left: 2.5in; margin-right: 0in; margin-top: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><i style="mso-bidi-font-style: normal;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Разноцветным пожаром лес окутал
горы…<o:p></o:p></span></i></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; margin-left: 3.0in; margin-right: 0in; margin-top: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><i style="mso-bidi-font-style: normal;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Н.Киприянов</span></i><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";"><o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";"><o:p> </o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Сирена скорой помощи. То близко. То далеко.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">29 сентября. Пятница.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Неужели мы обречены на то, чтоб ехать и так никуда и не
доехать?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Итак, неужели мы обречены на то, чтоб ехать и так никуда и
не доехать?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Кофе, коньяк.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Как обычно, значит?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Значит, да.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– И кофейные зернышки в блюдечке?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Пожалуй.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Вы сегодня уставший.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Я сегодня мертвый.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– И давно вы умерли?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Да нет. В последнее время постоянно.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Полегчало после смерти?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Нет. Потому что умер не по-настоящему.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Знаете? Страшно очень. Очень-очень страшно.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">29 сентября, пятница. Делаешь глоток коньяка, запиваешь
кофе, жуешь первое зернышко, и уже становится не так страшно. Шутишь с барменшей,
которой тоже вскоре становится не так страшно, кажется, даже начинаешь
различать миловидных посетительниц с загадочными, одинокими, чужими
(иностранными), но все же притягивающими к себе глазами. Но твердо решаешь
уйти, когда посетителей кафе станет больше. По большому счету, люди тебя
раздражают… Сидишь за барной стойкой кафе и смотришь из окна, как в банк, что
напротив, заходят и выходят люди, и поражаешься, какими люди вообще бывают
разными и странными. Делаешь второй глоток, и от коньяка зелень на деревьях
становится зеленее тогда, и вроде солнце оранжевым раскрашивает тучи у
горизонта, и вроде стены домов из грязно-серо-ржавого становятся
красновато-розовыми. И как-то жизнь идет… Течет сверху вниз маленькой, узкой
улочкой тихим ручейком…<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><i style="mso-bidi-font-style: normal;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">ТЕЛЕГРАМ–КАНАЛ: <span style="background: white; color: black; mso-highlight: white;">В Республику Армения </span><span style="background: white; mso-highlight: white;">из Арцаха <span style="color: black;">прибыли
84770 граждан.</span></span><o:p></o:p></span></i></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Сирена скорой помощи. То близко. То далеко. 29 сентября,
пятница.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Так неужели мы обречены на то, чтоб ехать и так никуда и не
доехать?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">И следующая мысль: не может у страны быть будущего, если
народ ее не хочет хоть немного измениться. Да и не только народ, но и власть.
Как же такое может случиться, что каждый раз избирается (избираем?) такая
власть, которая постоянно лжет? И как тогда верить? Уверовать? Впрочем,
проблема неверия – не проблема Бога, а проблема человека. И это убивает каждый
раз. И еще: убийственно то, что ответов больше, чем вопросов. Причем, каждый
ответ возможен в равной степени. И это страшно (очень-очень страшно!). А все
потому, что нет информации. То есть фактически мы гадаем. Очень часто кажется,
что события и факты уже произошли, просто мы об этом еще не знаем, нам об этом
еще не сообщили. Это похоже на то, как свет звезды, взорвавшейся там, очень
далеко, в другой части нашей Галактики, еще не долетел до нас, но само событие
уже случилось. Так и с властями. Не знаешь, что страшнее: они что-то знают и
нам не говорят, или они сами ничего не знают, не понимают, вообще оторваны от
реальности. И то и другое – преступление. Интересно, бывает ли не преступная
власть? Или власть как таковая всегда преступна в той или иной мере? Как можно
шаг за шагом ломать рушить то, что закладывалось ранее? Ведь мы на этом
выросли… На вере в то, что это есть справедливость. И на осознании того, что
зовется СВОБОДА (мы все дети зарождающейся тогда свободы). <span style="background: white; color: #202124; mso-highlight: white;">Eсли мое <i style="mso-bidi-font-style: normal;">взросление </i>совпало с формированием этой
веры, как я могу теперь перестать в это верить? Как я могу теперь согласиться с
тем, что дело наше не правое? Значит, эта </span>СВОБОДА <span style="background: white; color: #202124; mso-highlight: white;">уже навсегда... </span>И
что теперь будут писать в учебниках Истории? Или уже начали писать? Что та
Победа была ошибкой? Что все те герои были не героями? Вот так легко и
непринужденно решить это и стереть? Уничтожить память героев? Как они не
понимают, что это приводит к апатии и безразличию? Ведь нам еще предстоит
(придется!) после всего того, что с нами произошло (год назад, три года назад,
пять лет назад, два месяца назад – а как же все-таки с нами могло такое
произойти?), собирать себя по осколкам, чинить себя, исправлять, реанимировать.
Всё – осколки. И мы – осколки. И будет еще много осколков. И много разорванных
времен… Вопрос лишь в том, удастся ли когда-нибудь склеить эти осколки. Сможем
ли мы починить себя, исправить, реанимировать? Если, конечно, захотим. Если, конечно,
поймем, что это надо сделать. Ведь то, как теперь, не работает. И не сработает.
В конце концов мы пришли в XXI-й век с хвостом в две Мировые войны, не так ли? <o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Вот говорим: новое время, новый мир, что мир никогда не
будет прежним… но мы ведь пока донашиваем ХХ век. Все еще. Осознаем мы это или
нет. Это как с одеждой, из которой ты давно уже вырос, но никак не хочешь ее
выбросить. Может, потому, что пока не нашли новую по размеру? Наша старая
одежда – это те проблемы и задачи, которые не решались и не решились в ХХ веке
(чаще всего были заморожены). Впрочем, тебе никогда не нравилось наше время. Во
все времена…<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">29 сентября, пятница.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Привет, папа.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– О! Привет! Как ты меня нашла?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Это было не трудно. Ты в последнее время часто ходишь в
это кафе.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Понятно… Что-то хочешь заказать?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Нет. У меня выступление сегодня, помнишь? Я уже иду туда.
Ты ведь будешь?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Да, конечно! Еще немного посижу тут и приду.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Смотри же! Буду ждать тебя, папа.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Конечно! Конечно!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Вот и хорошо. Пока. Жду!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Сирена скорой помощи. То близко. То далеко.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Очередной глоток коньяка: теперешние 20+ дальше от нас, чем
мы от тех, кто родился в 40-х или даже 20-х годах прошлого века.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><i style="mso-bidi-font-style: normal;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">ТЕЛЕГРАМ–КАНАЛ: <span style="background: white; mso-highlight: white;">В Республику Армения из Арцаха
прибыли<span style="color: black;"> 88780 граждан.</span></span><o:p></o:p></span></i></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.8qbgo5k3pxii"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Эта осень... <o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.selm4tbgo2yd"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Хотя и не ощущается. Приход осени не
всегда ощущаешь. А вот весну <i style="mso-bidi-font-style: normal;">пропустить</i>
никак невозможно. Помнишь. Абрикосы зацвели. Опять. они первыми зацветают. Тот
тут, то там. На очереди были вишня, сирень, пшат (ах, этот майский запах
пшата!). Если честно, почувствовал себя застигнутым врасплох этим цветением.
Кажется, не ожидал. Хотя и с чего им не зацвести? Точно помнишь, что подумал:
“Ох, абрикосы зацвели!” И как-то засмущался почему-то. Это как вдруг слышишь
среди оркестра одну единственную скрипку. Пронзительную, чистую, нагую. Тогда
тоже смущаешься. Обнаженности. Обнаженность всегда смущает. Ведь нагота, как
правило, стесняет. Всегда завидовал тем, кого не стесняет нагота. Фортепьяно, к
слову, никогда так не может обнажаться. Оно сдержаннее, философичнее,
задумчивее. Попробуй заставить фортепианную сонату раздеться до скрипичной. Не
выйдет. Скрипка всегда нескромно разодета или раздета. И поэтому: “Ох, абрикосы
зацвели!” Смотрел, отводил взгляд, но потом снова смотрел сквозь это смущение
(не мог не смотреть!), и удивлялся себе, что не ожидал. Удивлялся деревцам, что
вдруг посмели зацвести…<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.f6o8ua2i5vg"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Когда в апреле пошел в Ереване снег,
все подумали, что весна будет холодной, дождливой, сырой. Но дождя сначала не
было, он пошел потом, и было странно тепло, даже душно, и дни весны
сопровождались вечной мигренью, как всегда. <o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.fyc0rii629lj"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Миша, Женя, Ян, Саша, Никита,
Сережа. Мы шли, и я рассказывал что-то про мой город, что-то про мою страну,
маленькую и сморщенную, подобную старушке (морщины по всему лицу от горных
цепей). Мне просто иногда необходимо рассказывать… Когда я рассказываю, мне
кажется, я вновь влюбляюсь в свой опостылевший город, в свою старую страну, и
она уже не кажется мне такой старой (“эта церковь совсем новая, смотри, 17-го
века…”), и я снова перестаю себя в ней чувствовать эмигрантом в своей же
собственной стране, затерявшимся в тенях какой-то триумфальной арки…<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.ufqaob4p3y9p"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Дождь, который пошел потом, был
какой-то жидкий и очень мокрый. Таким мокрым дожди в Ереване бывают только
весной. Но не знаешь почему. Вообще, чем дольше живешь, тем меньше понимаешь,
как жить. Мы почти ничего не знаем, думал ты весной. Только вот абрикосы
зацвели, видел ты. Опять. Они первыми зацветают. То тут, то там. Ты знал тогда,
весной, что на очереди вишня, сирень, пшат (ах, этот майский запах пшата!)...
Впрочем, каждый год ждешь прихода весны. Как будто весной будет лучше. Что-то
поменяется. И поэтому думаешь каждый раз: вот бы добраться до весны! И каждый
раз ждешь этих изменений. Но ты уже весной сомневался: ничего не изменится,
разве что станет теплее…<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.nohuc2a3fzie"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">И вот теперь весна прыгнула в осень.
Минуя лето. <o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.2wnbsoqovfr8"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">В эту осень.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Сирена скорой помощи. То близко. То далеко. По-прежнему 29
сентября, пятница.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><i style="mso-bidi-font-style: normal;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">ТЕЛЕГРАМ–КАНАЛ: <span style="background: white; mso-highlight: white;">В Республику Армения из Арцаха
прибыли <span style="color: black;">93000 граждан.</span></span><o:p></o:p></span></i></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.46g24a64z3w"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Посмотрите, какие они свободные!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.jiyqpn38iyna"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Барменша посмотрела из окна кафе на
улицу, куда смотрел и ты и, указывая на туристов, что-то громко обсуждающих на
каком-то итальянском или испанском, сказала:<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.m0gmylu55g45"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Посмотрите, какие они свободные!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.r8b2a497n9y"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">И ты думаешь: эта внутренняя свобода
идет от того, что эти люди счастливы. Когда человек счастлив, он свободен. Или
наоборот все же? Раньше ты думал, что абсолютно свободный человек – это
абсолютно одинокий человек. Теперь все же, что абсолютно свободный человек –
это человек абсолютно счастливый. Неужели условием для счастья является
свобода? Или все же наоборот? Что ж, может быть. Ясно то, что абсолютно
одинокий человек не может быть свободным (его несвобода именно в его
одиночестве, он <i style="mso-bidi-font-style: normal;">несвободен, </i>как в
панцире,<i style="mso-bidi-font-style: normal;"> </i>наедине с собой), и тем
более счастливым. Вообще, человек всегда будет чувствовать себя одиноким в
любой вселенной. Покуда он человек. Понять, почувствовать, узнать другие миры,
другие существа бескрайнего Космоса он сможет лишь тогда, когда хоть немного
перестанет быть человеком. Навряд ли когда-нибудь это произойдет. Ведь за
последние десять тысяч лет человек не изменился ни на капельку. Даже странно.
Так что нет никакой уверенности, что дело сдвинется с мертвой точки в ближайшие
десять тысяч лет…<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><i style="mso-bidi-font-style: normal;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">ТЕЛЕГРАМ–КАНАЛ: <span style="background: white; mso-highlight: white;">В Республику Армения из Арцаха
прибыли <span style="color: black;">97735 граждан.</span></span><o:p></o:p></span></i></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.lbafgv8rv454"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Сирена скорой помощи. То близко. То
далеко.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Привет.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.1lj4sqz6xta"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– О, привет, дорогая! Как ты? Ты
плохо спала?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.llht35a2d48l"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Сволочь! Ты же знаешь: спать не
трудно, трудно просыпаться.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.dry47r35blsy"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Зато при бессоннице Земля
вращается в десять раз медленнее. Ты думала об этом?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.e2db7zfaxngs"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Думала. Не ты ж один такой умный,
дорогой. Просто я не знаю, что писать. Я как будто мертвая.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.pr7eeo7fs9xv"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Переписывать. От руки.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.s4nxioxfok6j"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Что?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.7dufqdbrxzlj"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– У тебя же есть старые. Когда
переписываешь от руки старый, заброшенный текст, он свежеет. Потому что никогда
не переписываешь так, как было. Что-то обязательно поменяешь, сократишь,
добавишь. Это как с болезнью. Каждый раз заболевая, выздоравливаешь
преображенным…<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.ol11nb4g9nqn"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Нет у меня старых текстов. Я же не
ты.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.ah1vursso7cz"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Хватит ныть! Слушай! Есть один
секрет, ты об этом, конечно, знаешь, просто напоминаю (этот секрет есть только
у нас, и он нас спасает). Если смотреть на события как на сюжеты, а на людей,
как на персонажей, то становится легче переносить невзгоды (“а как это было бы
в книге?”). Так мы можем выжить. И этот секрет не раз будет нас спасать.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.sng663hwkcnu"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– То есть постоянно раздваиваться?
То есть постоянно абстрагироваться? То есть постоянно находиться в режиме
РАБОТЫ?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.m5281pkxgc6a"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Ты знаешь другой способ выжить? Я
– нет.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.1qfrxyn9pi3v"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– А ты это мне говоришь или себе?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.sygwotysjwa9"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Обоим. Потому что страшно.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.9mrmkxfgg1ln"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Ари гркем<a href="file:///C:/Users/hovha/OneDrive/Desktop/eta_osen.docx#_ftn1" name="_ftnref1" style="mso-footnote-id: ftn1;" title=""><sup><span style="mso-special-character: footnote;"><!--[if !supportFootnotes]--><sup><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 107%; mso-ansi-language: RU; mso-bidi-language: AR-SA; mso-fareast-font-family: "Times New Roman"; mso-fareast-language: EN-US;">[1]</span></sup><!--[endif]--></span></sup></a>. И тогда не будет так
страшно.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.vjzrsgfilykz"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Тогда будет страшнее, когда ты
отпустишь.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.4b34ehldjpk4"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Не отпущу. Ведь вместе умирать не
так страшно.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.onxuu4oqk06r"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Идиотка!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.hmleol9hxe3n"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Сам идиот, дорогой. Пойду-ка я
домой и тоже буду напиваться.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.l6oxj1d5q4ex"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Надеюсь, когда ты напьешься, ты
позвонишь не бывшим, а мне!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.vla3w4zwkpy"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Дурак!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.gexht7d30abf"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– А что? Нам обоим понравилось. Ни
ты, ни я не из тех, кто отказывает себе в том, что уже однажды понравилось.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.8g5bjk2hcn5v"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Дурак!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.pviysaugnb11"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Да я о разговорах про литературу!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.j45u3gt71bgq"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Пока!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Постой! Знаешь, что наша жизнь?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Честно? Уже нет…<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Наша жизнь – это всегда <span style="background: white; color: #202124; mso-highlight: white;">от ожидания к воспоминаниям.<o:p></o:p></span></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="background: white; color: #202124; font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman"; mso-highlight: white;">– Это с
сексом так – от ожидания к воспоминаниям, дорогой.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="background: white; color: #202124; font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman"; mso-highlight: white;">– Пока,
дорогая…</span><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";"><o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.ia556aewzxyg"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">29 сентября, пятница. Делаешь
очередной глоток коньяка, с удивлением обнаруживаешь, что бокал опять пуст,
жестом просишь барменшу повторить и слышишь, как рядом двое очень молодых парней
переговариваются:<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.u698sftjp6jd"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Ахпер<a href="file:///C:/Users/hovha/OneDrive/Desktop/eta_osen.docx#_ftn2" name="_ftnref2" style="mso-footnote-id: ftn2;" title=""><sup><span style="mso-special-character: footnote;"><!--[if !supportFootnotes]--><sup><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 107%; mso-ansi-language: RU; mso-bidi-language: AR-SA; mso-fareast-font-family: "Times New Roman"; mso-fareast-language: EN-US;">[2]</span></sup><!--[endif]--></span></sup></a>, войны не будет. Знаешь, мне
какой важный человек это сказал?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.jxqs2d2fmi16"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Ахпер, а я говорю будет! Вот
увидишь! А знаешь, <i style="mso-bidi-font-style: normal;">мне </i>какой важный
человек сказал это?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.35nn1cojs6it"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Думаешь: войны не должны быть
единственным путем к изменению мира! Пожалуйста!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.xeyvj9s8jnxk"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">И пока ты это думаешь, кафе начинает
заполняться посетителями. Все больше и больше. Все молодые. Все очень молодые.
Непозволительно молодые. Один ты старый. И музыка становится все громче и
громче. От громкой, непрекращающейся музыки лишь одно спасение: танцевать.
Только так можно противопоставить что-то этой музыке. Но никто не танцует. И ты
не можешь. Слишком выпил, слишком постарел.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><i style="mso-bidi-font-style: normal;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">ТЕЛЕГРАМ–КАНАЛ: <span style="background: white; mso-highlight: white;">В Республику Армения из Арцаха
прибыли <span style="color: black;">98929 граждан.<o:p></o:p></span></span></span></i></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.gjdgxs"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Я обиделась, папа<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.bh6uiyondsp3"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– О, привет!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.pwtf8luptg6"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Я обиделась на тебя, папа! Ты не
пришел!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.yxktahk5ih09"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Прости…<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.tujd14xhcq5b"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Да ты пьян!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.u59nznhz0aa9"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Ну, бывает. Прости!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.n2t04wlirzov"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– В общем, я обиделась. А теперь
расплатись и пойдем…<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.ynjkvee1t9f"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Как у тебя все прошло? Ну, твое
выступление.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.lnpauch32juq"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Это лекция была.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.qac6ulchnuk2"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Как прошла твоя лекция?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.bi5ajhv3wznd"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Хорошо! Потом задавали вопросы.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.v5s3sf8dmway"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Отлично!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.l30gxfdilv8n"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Папа, расплатись и пойдем. Я
устала. И ты устал.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.31285zsdubz8"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Да… Я очень устал. Ты не знаешь?
Неужели мы обречены на то, чтоб ехать и так никуда и не доехать?<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.6e0xta4w6xwp"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">– Вставай уже! Ты тяжелый… Только не
падай… Папа… Папа?! Папа! Папа!!!<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><a name="_heading=h.nwz2pwgt9hw6"></a><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">Сирена скорой помощи.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">То далеко. То близко, близко, близко.<o:p></o:p></span></p>
<p class="MsoNormal" style="line-height: 150%; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; text-align: justify; text-indent: .5in;"><span lang="RU" style="font-family: "Times New Roman",serif; font-size: 12.0pt; line-height: 150%; mso-fareast-font-family: "Times New Roman";">5.11.2023<o:p></o:p></span></p>
<div style="mso-element: footnote-list;"><!--[if !supportFootnotes]--><br clear="all" />
<hr align="left" size="1" width="33%" />
<!--[endif]-->
<div id="ftn1" style="mso-element: footnote;">
<p class="MsoNormal" style="border: none; line-height: normal; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; mso-border-shadow: yes; mso-padding-alt: 31.0pt 31.0pt 31.0pt 31.0pt;"><a href="file:///C:/Users/hovha/OneDrive/Desktop/eta_osen.docx#_ftnref1" name="_ftn1" style="mso-footnote-id: ftn1;" title=""><span class="MsoFootnoteReference"><span lang="RU"><span style="mso-special-character: footnote;"><!--[if !supportFootnotes]--><span class="MsoFootnoteReference"><span lang="RU" style="font-family: "Calibri",sans-serif; font-size: 11.0pt; line-height: 107%; mso-ansi-language: RU; mso-bidi-language: AR-SA; mso-fareast-font-family: Calibri; mso-fareast-language: EN-US;">[1]</span></span><!--[endif]--></span></span></span></a><span lang="RU" style="color: black; font-size: 10.0pt;"> Иди, обниму (<i style="mso-bidi-font-style: normal;">арм.</i>)<o:p></o:p></span></p>
</div>
<div id="ftn2" style="mso-element: footnote;">
<p class="MsoNormal" style="border: none; line-height: normal; margin-bottom: .0001pt; margin-bottom: 0in; mso-border-shadow: yes; mso-padding-alt: 31.0pt 31.0pt 31.0pt 31.0pt;"><a href="file:///C:/Users/hovha/OneDrive/Desktop/eta_osen.docx#_ftnref2" name="_ftn2" style="mso-footnote-id: ftn2;" title=""><span class="MsoFootnoteReference"><span lang="RU"><span style="mso-special-character: footnote;"><!--[if !supportFootnotes]--><span class="MsoFootnoteReference"><span lang="RU" style="font-family: "Calibri",sans-serif; font-size: 11.0pt; line-height: 107%; mso-ansi-language: RU; mso-bidi-language: AR-SA; mso-fareast-font-family: Calibri; mso-fareast-language: EN-US;">[2]</span></span><!--[endif]--></span></span></span></a><span lang="RU" style="color: black; font-size: 10.0pt;"> Брат (<i style="mso-bidi-font-style: normal;">арм.</i>)<o:p></o:p></span></p>
</div>
</div><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-4548615290613091882023-11-06T14:42:00.005+04:002023-11-06T14:42:59.020+04:00Михаил Немцев. «ПОСЛЕ ЗИМЫ ВСЕГДА НАСТУПАЕТ ВЕСНА И НИКТО БОЛЬШЕ НЕ УЕДЕТ...» О книге Ованеса Азнауряна "В ожидании весны" (М.: Эксмо, 2020).<p><span></span></p><a name='more'></a> <br />Сюжет романа Ованеса Азнауряна строится вокруг жизненных историй нескольких мужчин и женщин, которые живут в Армении – одни в столице, единственном армянском мегаполисе Ереване, – другие в полусказочном (не находимом на физической карте) городке где-то на востоке страны. Юноши встречаются с девушками, потом кто-то навсегда расстаётся, кто-то становится мужем и женой. Но время не останавливается. Планы сбываются или не сбываются. Кто-то проходит в отчаяние, кто-то утешается. Чья-то семейная жизнь постепенно истаивает и завершается, чья-то начинается как будто заново. Жизнь, не смотря ни на что продолжается. Она оказывается достаточно длинной, чтобы персонажи пережили вообще всё: и свои сомнения и своё отчаяние и собственные сомнения и даже, в прямом смысле слова, пережили друг друга. Если спрашивать, о чём роман «В ожидании весны», то он – об этом, что жизнь проходит в невразумительных разговорах, – однако всё равно не проходит. Само название книги прямо говорит о ходе времени, и о надежде со временем чего-нибудь всё-таки дождаться: как минимум облегчения, как максимум новой любви, новой жизни.<br />События расположены в основном в историческом периоде от лета 1980 года, от смерти В. С. Высоцкого – до апреля 2016 года, когда на Четырёхневной войне гибнет один из романтических персонажей. В это время Армения стала независимой, пережила войну, блокаду, экономический упадок 1990-х, и поскольку через всё это, включая войну в Нагорном Карабахе проходят персонажи Азнауряна, его роман позволяет читателям увидеть, как переживали «лихие 90-е» и благополучие первых десятилетий 21 века её жители. <br />Автор с привычкой профессионального историка точно отмечает даты событий, указывает обстоятельства смертей персонажей, даже уточняя, сколько ударов совершило сердце каждого или каждой из них. Долгота жизни измеряется сердцебиениями. <br />Фоном действия становится ландшафт постсоветской Армении: митинги Карабахского движения, потом Эпоха Страшных Зим, потом расцвет капитализма «нулевых». Персонажи много бродят по своему родному Еревану, они неостановимо взрослеют, – их город год за годом меняется. Вообще в книг много познавательно-важных деталей, особенно важных для неармянских читателей и явно ориентированных на них (Надеюсь, это не автор выписывал на страницах романа анекдотически подробные примечания прямиком из Википедии, без них вполне можно обходиться, но кому-нибудь и они пригодятся; их стоеросовый язык сам по себе примета времени, которое сейчас уходит, – времени постсоветских Яндекс-эрудиций). <br />В этом пространстве чувствуется некоторая теснота: центр Еревана всё-таки сравнительно небольшой, если долго по нем ходить, начинаешь ходить кругами. Если возникает ощущение что вообще жизнь пошла по кругу, его приходится с усилие разрывать. Для этого нужно куда-то уехать (вариант – уйти на войну). И герои романа действительно уезжают, по крайней мере, живут с такой возможностью. Из горного Дзорка можно уехать в Ереван, из Еревана – куда? – в Москву. Или «на Запад». К новой весне. Писатель Ваге Саакян, пережив предельное одиночество первого приступа старости, уезжает в Москву, чтобы там, возможно начать новую весну. Один из его друзей оказывается дальше в Западной Германии, переживая некое подобие «весны». <br />Автор чётко выстраивает хронологию, иногда сообщает читателю, что станет с персонажами там, за перевалом будущего, куда сами они не могут заглянуть, но хотели бы. Так мы узнаем, что станет с ними через много лет спустя. Так вырисовывается чертёж их судеб. Если считать, что «жизнь и судьба» – стержневая тема русских романов последних ста лет, книга Азнауряна точно в этой традиции. Он исследует «жизни и судьбы» последне советского поколения в Армении. <br />Пожизненный процесс взросления оказывается в общем, сменой одного стремления на другое. Амбиции персонажей оказываются не то чтобы неудовлетворёнными – их удовлетворение не позволяет достичь чего-то важного. Писатель Саакян хочет престижных публикаций, получает престижную публикацию. Журналистка Джемма хочет соблазнить блестящего своего начальника – и соблазняет его. Тигран хочет сделать выдающееся изобретение и наконец делает. Однако оказывается, что публикации сами по себе малополезны, эротические победы означают смерть или сводят на нет карьеру, – а замечательное изобретение не находит себе места. Однако в итоге остаётся «ожидание весны» как общий для всех принцип надежды, что время сам по себе что-нибудь да обещает.<br />(Опубликовано в сборнике работ Летней литературной школы в Цахкадзоре, секция "Критика")<div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-38238961989957463622023-09-07T14:45:00.003+04:002023-09-07T14:48:30.350+04:00 «Мы научились жить задолго до того, как научились мыслить» — Ованес Азнаурян от тяжелых времен 91 года до вспышек счастья в наши дни. Collab Media 6.08.2023<a name='more'></a><span><!--more--></span>
<p><span></span></p> <br /><br /><br /><br />«Мы научились жить задолго до того, как научились мыслить» — Ованес Азнаурян от тяжелых времен 91 года до вспышек счастья в наши дни<br /><a href="https://collab.am/author/alina-seregina/"></a>Автор:<a href="https://collab.am/author/alina-seregina/">Алина Серегина</a><br /><img height="309" src="https://collab.am/wp-content/uploads/2023/09/img_0347-2-978x652.jpg" width="464" /><br /><br /><br />Представьте себе 90-е… Университет без отопления, в здании холодно настолько, что в коридоре ютятся студенты и дрожат то ли от страха перед экзаменом, то ли от трескучего мороза. А когда заходишь в аудиторию, то там не теплее, и перед тобой сидит профессор, закутанный в пальто. Они не думают о том, как бы поскорее закончить сессию и пойти отдыхать, у всех в мыслях только одно — вот бы дали свет. В библиотеке также сидит дрожащая молодежь и готовится к лекциям, только вот беда — от холода даже ручки уже не пишут. Приходится подогревать пасту спичками.<br /><br />Так, без машины времени, невольно переносишься в прошлое, во время беседы с армянским русскоязычным писателем <a href="https://instagram.com/hovhannesaznauryan">Ованесом Азнауряном</a>. Автор книги «В ожидании весны» погружает читателя в тяжелые времена прошлого.<br /><br />В школе ученики читали Хемингуэя и Ремарка (потерянное поколение), Камю и Сартра (экзистенциализм) и им казалось это каким-то легендарным и далеким. Но детям еще предстояло узнать, что после школы они станут такими же потерянными, и жизнь изменится до неузнаваемости.<br /><br /><br />Мы научились жить задолго до того, как научились мыслить — одна из экзистенциальных доктринотметил Ованес Азнаурян, вспоминая прошлое<br /><br />Писатель часто встречается с друзьями, и они вспоминают свое студенческое время. Тогда жизнь была просто невозможной, но они были молоды, а в этом возрасте для счастья нужно так мало.<br /><img height="636" src="https://collab.am/wp-content/uploads/2023/09/img_0346-2-1009x1024.jpg" width="626" /><br /><br />А чего было достаточно Вам для полного счастья в студенческое время, период которого описываете в книге?<br /><br />— Наскребли немного денег — купили водку, а на закуску можно попкорн. А если кто-то был особенно богат, то покупали томатную пасту, чтобы приготовить «Кровавую Мэри». Студенты развлекали себя как могли, ведь не было кинотеатров или кафе. В теплое время года они собирались в парках, а с первыми морозами перебирались в метро — так и катались из конца в конец. Мы покупали свечи и сухой керосин, жили в мирке под названием «Ереван», а то, что происходит на границе, не представляли. Сейчас, когда печатают воспоминания о войне, мы удивляемся тому, сколько всего мы не знали.<br /><br />В 1991 году Ованес Азнаурян стал студентом. В то время шла Первая Карабахская война, о которой люди мало что знали, потому что не было интернета. Жители столицы собиралась на Площади Свободы, где проинформированные люди из толпы выкрикивали некоторые факты. Это был единственный источник информации, и то очень скудный. Родственники мамы Ованеса приехали из Капана в Ереван, потому что жить в Сюнике стало невозможно.<br /><br /><br />Студенты развлекали себя как могли, ведь не было кинотеатров или кафе<br /><br />Где Вы находились в тяжелый период своей жизни?<br /><br />— Я всегда жил в Ереване — это мой город. И он бывал разным, но самое прекрасное было детство — как нечто большое и круглое, как воздушный шар. Самой большой проблемой на тот момент был вопрос о том, а что же купить на день рождения?<br /><br />Светлое воспоминание о детстве у писателя связано с поселком Кармракар в Сюникской области. Летом большая семья из трех дочерей, семи внуков и кучи правнуков собиралась у бабушки с дедушкой на даче. Это было лучшее и беззаботное время. Также как и детство, Кармракар навсегда останется только в воспоминаниях — сейчас его больше нет на карте Армении. Он перестал существовать в 90-е — во время войны. Там был размещен гарнизон, дачи исчезли — появился лес.<br /><br />Когда впервые поняли, что Вас тянет к писательству и пришла идея создания книги?<br /><br />— Писать я начал еще в школьные годы. В 4-м классе написал пародию на «Три мушкетера», описывая аналогичные ситуации со своими друзьями. В 1989-м году сочинил свой первый рассказ, а в 1990-м последовала первая публикация, когда мне было 15 лет. Для того, чтобы написать роман нужно всего-то ничего — умереть и родиться вновь.<br /><br /><br />Для того, чтобы написать роман нужно всего-то ничего — умереть и родиться вновь<br /><br />В эпиграфе своей книги «В ожидании весны» Вы пишите: «В нулевые было больше надежды на будущее». Как это можно объяснить?<br /><br />— Это не потому, что нулевые были прекрасные, просто 90-е закончились, и люди стали оправляться, причем не сразу. В 2010-м стало душно жить, и многие надежды разрушились.<br /><br />В одной из Ваших книг герой задается вопросом: «Любовь — это подарок или проклятье?». А как бы Вы сами ответили на него?<br /><br />— В моей жизни это всегда подарок. Я верю, что любовь — это дар. Во всяком случае, от любви рождаются не только дети, но и литературное произведение, так что ты всегда остаешься в плюсе.<br /><br />Знаете, LABOR OMNIA VINCIT IMPROBUS — все побеждает упорный труд (прим. ред. — автор Вергилий). И это правда, когда невозможно жить дальше, то только результат твоего труда может помочь пережить время. Ведь время притупляет боль.<br /><br /><br />От любви рождаются не только дети, но и литературное произведение<br /><img height="804" src="https://collab.am/wp-content/uploads/2023/09/img_0348-2-653x1024.jpg" width="513" /><br /><br />Разве боль не уходит?<br /><br />— Боль никуда не уходит. Она всегда притаится и будет жить с тобой до конца твоих дней. И как только ты расслабишься, она набросится на тебя, станет мучить и терзать снова. Но ты возьмешь себя в руки, сожмешь кулаки, и боль снова притаится. До следующего раза.<br /><br /><br />Боль никуда не уходит<br /><br />А что Вам помогло пережить непростые времена в 90-е и сейчас?<br /><br />— Пережить такие непростые моменты жизни мне помогают великие люди: писатели, композиторы, художники. На примере своей биографии такие гении как Бальзак или Бетховен показывают, что человек может пережить многое. Когда тебе плохо, а ты читаешь их биографию, то все горести и печали становятся смешны. Я не принижаю свою боль, просто у них это чересчур. Ведь, не шутка ли в 26 лет начать терять слух, когда ты великий венский композитор? Но именно фанатичность своему делу заставляет взять судьбу за глотку и не дать разрушить себя.<br /><br /><br />Человек может пережить многое<br /><br />Чем Вы занимаетесь в свободное от писательства время?<br /><br />— Чтобы больше людей узнавали биографию великих людей, я провожу вечера «Истории людей в искусстве». Летом в 2021-м году подружился в социальной сети с основателем <a href="https://www.facebook.com/groups/nordicsecret/">SEP</a> (Self-education Platform) Грантом Дандуровым (прим. ред. — читайте интервью с ним <a href="https://collab.am/people/rukovoditel-dilizhanskogo-parka-grant-dandurov-o-turizme-chae-buddizme-i-skandinavskih-shkolah/">по ссылке</a>), и тот предложил стать спикером на большом саммите, где я рассказал истории про интересных людей. А меня хлебом не корми — дай поговорить о великих людях, которых я люблю.<br /><br />Прелесть в том, что я выбираю тему и говорю о чем хочу: о Гогене, Ван Гоге, Леонардо да Винчи, Бетховене, Шопене, Чехове и Бунине. Люди самых разных возрастов приходят на встречи и слушают как зачарованные. Ведь это не обычные лекции про жизнь — это процесс погружения в определенные ситуации. Как спорили Ван Гог с Гогеном, переживая бытовые ссоры. Как проявлял свои «кулинарные способности» Ван Гог. Или про страсти Шопена и Жорж Санд, его видения в детстве.<br /><img height="360" src="https://collab.am/wp-content/uploads/2023/09/img_0340-2-1024x737.jpg" width="500" /><br /><br />Трудно ли Вам выступать перед публикой?<br /><br />— На самом деле нет — даже наоборот. Ведь за плечами стаж преподавания в 15 лет. Я был учителем истории в школе имени Чехова. Если хоть один ученик после рассказов о писателях, композиторах и художниках пойдет и начнет читать их произведения, послушает музыку или посмотрит на картину — считай, жизнь прожил не зря.<br /><br />Вы сказали, что были преподавателем, а чем занимаетесь сейчас?<br /><br />— Исходя из финансовых условий, пришлось поменять свой род деятельности и переквалифицироваться в системного администратора. В страшном сне гуманитарию не приснилось бы стать айтишником. Я 15 лет работаю сисадмином. Когда я задумываюсь, что совмещаю в себе и технаря, и гуманитария, то сам пугаюсь. Для меня это параллельные миры, которые не соприкасаются. <br /><br />И все это ради семьи, которая является для писателя истинным счастьем. Оно, в представлении Ованеса, похоже на вспышки — может наступить внезапно, например, если услышишь хорошую песню в подземке и становится так тепло. Но счастье не может быть долгим, остается лишь ждать эти вспышки.<br /><br /><br />Вчера мои дочки сидели перед телевизором и смотрели какую-то комедию. Они смеялись — это и есть счастье для меняподытожил писатель<br /><br />Фото: архив Ованеса Азнауряна<br /><br /><br /><br /><a href="https://collab.am/people/my-nauchilis-zhit-zadolgo-do-togo-kak-nauchilis-myslit-ovanes-aznauryan-ot-tyazhelyh-vremen-91-goda-do-vspyshek-schastya-v-nashi-dni/">(читать с сайта Callab.am)</a><span></span><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-83941547050008181892022-12-23T11:19:00.003+04:002023-01-03T11:24:09.788+04:00Новый свет, 2022-4(38), ("Уцелевшие страницы дневника Дэвида Эттена, журналиста")<span><a name='more'></a></span>
<br /><br /><a href="http://litsvet.com/index.php/%D0%BF%D1%80%D0%BE%D0%B7%D0%B0/969-%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B5%D1%81-%D0%B0%D0%B7%D0%BD%D0%B0%D1%83%D1%80%D1%8F%D0%BD-%D1%83%D1%86%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%B2%D1%88%D0%B8%D0%B5-%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%86%D1%8B-%D0%B4%D0%BD%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B0-%D0%B4%D1%8D%D0%B2%D0%B8%D0%B4%D0%B0-%D1%8D%D1%82%D1%82%D0%B5%D0%BD%D0%B0,-%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B0">Ованес Азнаурян. Уцелевшие страницы дневника Дэвида Эттена, журналиста</a><a href="http://litsvet.com/index.php/component/tags/tag/41-2022-4-38">2022-4(38)</a><br /><br /><br />Моему отцу, научившему меня Истории<br /><br /> <br /><br />5 апреля 1919 года.<br /><br />Меня зовут Дэвид Эттен. Я американский журналист из Ричмонда, штат Вирджиния, приехал в Германию по заданию газеты «Дейли-Диспатч» и обосновался в Баварии, Мюнхене. Я до войны полгода жил в Оснабрюке, и, может быть, именно это обстоятельство стало причиной тому, что в Баварию послали именно меня. Я должен тут освещать события, связанные с созданием Баварской Республики Советов.<br /><br />Мюнхен я полюбил еще до войны, часто сюда приезжал, потому что тут проживает Генрих Крюгер, мой старый друг. Кстати, он и встретил меня на вокзале сегодня, как только я приехал в Мюнхен…<br /><br />Главное, я в Германии, стране, которую я очень люблю!<br /><br />Зачем я пишу эти заметки?<br /><br />Не знаю…<br /><br /> <br /><br />10 июля 1919 года.<br /><br />Я снимаю за смехотворную плату (по американским меркам) две комнатки на Розенталь-штрассе в квартире на четвертом этаже, которые сдает фрау Даудрих. С окон открывается прекрасный вид на Себастьян пляц, который в ясную погоду всегда освещается восходящим солнцем, и я люблю подолгу сидеть на балконе с сигаретой и чашкой кофе и смотреть на спешащих по своим делам прохожих. Фрау Даудрих — маленькая старушка в истинно немецком стиле, — прекрасно ко мне относится и все подсовывает мне одежды своего сына Ганса, погибшего в битве при Марне<a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftn1">[1]</a>. И дело не только в том, что я за квартиру плачу ей в долларах, а не в дойчмарках (размеры инфляции уже теперь, в июне 1919 года чудовищны).<br /><br />У меня много работы, скучать не приходится.<br /><br />Советы в Баварии уже уничтожены, и в Мюнхене полным ходоми идут репрессии. Сегодня я послал телеграмму в «Дейли-Диспатч» с просьбой разрешить мне вернуться (ведь моя работа, кажется, завершена), но мне приказали остаться в Мюнхене.<br /><br />Все с какой-то боязнью ожидают, чем закончится Парижская мирная конференция, ибо осознание того, что Дойчланд проиграла в войне, очень остро. Все ходят какие-то потерянные. На улицах много молодых людей в военной форме без погон, ветеранов, много инвалидов.<br /><br /> <br /><br />19 апреля 1920 года.<br /><br />Не писал в дневнике чуть ли не год! Вообще решил не писать, но сегодня я не могу не обратиться к моему дневнику.<br /><br />Итак, уже потеплело, уже пробилась и зазеленела листва на деревьях, забылись холода, и в воздухе почему-то почувствовалось счастье, вернее иллюзия счастья — моя первая весна в Мюнхене.<br /><br />Сегодня утром я пошел в редакцию «Мюних цайтунг», которая размещается в высоком здании на Макс-Жозеф-штрассе, недалеко от Каролинен пляц. Туда я зашел по своим журналистским делам (нужна была информация по поводу одного митинга, на который я опоздал). После должен был зайти к моему другу Генриху, который работает корреспондентом в газете «Фолькишер беобахтер»<a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftn2">[2]</a>, главным редактором которого фактически является Альфред Розенберг.<br /><br />Зайдя в редакцию «Мюних цайтунг», я увидел девушку изумительной красоты, которую я тут никогда раньше не видел. Она сидела за письменным столом, что-то печатала на машинке и одновременно курила сигарету с очень длинным мундштуком. Я спросил Отто Зюйсмайера, но его не оказалось в редакции. С Отто я чаще всего езжу на репортажи, и он мне объясняет многие вещи, которые я пока еще не понимаю.<br /><br />— Вы можете подождать, — сказала мне девушка, не отрываясь от своей пишущей машинки. — Отто скоро вернется.<br /><br />Я сел на стул в углу у окна и тоже закурил.<br /><br />— Могу я спросить, Отто уже сдал репортаж о вчерашнем митинге? Я опоздал и не знаю некоторых имен.<br /><br />Девушка улыбнулась, и я клянусь, что никогда в жизни не видел такой улыбки.<br /><br />— Так вы журналист? — спросила она. — Я назвал свое имя, газету, на которую работаю, страну, откуда приехал. — Я как раз печатаю репортаж Отто. — Можете взглянуть, но только быстро, пока никого нет.<br /><br />Я списал в блокнот почти весь отчет Отто Зюйсмайера о вчерашнем митинге, потом рассмеялся:<br /><br />— Прямо заговорщики какие-то…<br /><br />Девушка опять улыбнулась, это вселило в меня некоторую уверенность, и я спросил, что она делает вечером.<br /><br />— Скучаю дома в обществе бабушки, — был ответ.<br /><br />— А давайте поскучаем вместе. Выпьем пива. И бабушку с собой прихватим. Вас как зовут?<br /><br />— Мейра. Мейра Фиш.<br /><br />— Прекрасно! Так что вы решите, фройляйн Фиш?<br /><br />— Пожалуй. — Мейра улыбнулась, протягивая мне руку, которую я крепко пожал. — Вечером. Хорошо? А теперь мне надо допечатать это все…<br /><br />Вот так вот!<br /><br />Теперь я сижу на скамейке на Каролинен пляц, волнуюсь, предвкушая встречу с девушкой по имени Мейра, и пишу это все в свой блокнот. Через пол часа она выйдет из «Мюних цайтунг». А пока я всем сердцем ощущаю чувство то ли счастья, то ли иллюзии счастья.<br /><br />В принципе это всегда одно и то же.<br /><br /> <br /><br />20 декабря 1920 года.<br /><br />У меня температура, и я не могу выйти из дома. Уже месяц, как Мейра переехала ко мне (после смерти бабушки), и мы оба живем в квартире фрау Даудрих. По утрам мы быстренько пьем кофе с волшебными пирожками или печеньями нашей хозяйки, и я провожаю Мейру в редакцию на Макс-Жозеф-штрассе. Если мы опаздываем, то бежим до Сендлингер пляц, а оттуда на трамвае 15-го или 25-го номера мчимся по длиннющим Соннен-штрассе и Барер-штрассе (мимо Ботанического сада) вплоть до Каролинен пляц. Обычно я сажусь где-нибудь рядом с Мейрой на стуле у окна, пишу репортаж или же болтаю с кем-нибудь из корреспондентов «Мюних цайтунг». А потом мой друг Генрих уводит меня к себе в «Фолькишер беобахтер», где рассказывает мне разные анекдоты из жизни своего еще не назначенного официально шефа Альфреда Розенберга: сын ревельского башмачника-немца и француженки, получивший блестящее образование в Ревеле, Риге и Москве (инженер-архитектор). В феврале 1918-го года в Ревеле попытался вступить в немецкий добровольческий корпус, но его не приняли, как «русского», а потом, два года назад перебрался в Мюнхен, занялся писательской деятельностью.<br /><br /> <br /><br />5 октября 1921 года.<br /><br />Сегодня был день рождения Мейры. Мы решили пригласить нескольких друзей: Отто Зюйсмайера, Генриха с женой Бертой и еще двух подруг Мейры (я не запомнил, как их зовут).<br /><br />Фрау Даудрих с утра колдовала на кухне. Она обещала сделать маленький сюрприз для фройлейн Мейры и поэтому прогнала нас из дома, чтоб мы ей не мешали.<br /><br />Мейра окончила курсы по истории искусств, и поэтому с ней очень интересно гулять по Мюнхену. Мы пошли по Риндемаркт-штрассе и вышли на Мариен пляц. Раньше, рассказывала Мейра, площадь называлась по-другому и своему теперешнему названию обязана колонне Марии, которая была воздвигнута в 1638 году в знак того, что шведы пощадили город. Потом мы пошли по Резиденц-штрассе, и Людвиг-штрассе, который закончился Фельдхернхалле (Аркада полководцев). Она чем-то напоминает, сказала Мейра, стиль лоджии Деи Ланца во Флоренции.<br /><br />Устав бродить по улицам и площадям Мюнхена, мы зашли в Пинакотеку.<br /><br />— Ты, как я вижу, решила восполнить пробелы в моем образовании? — спросил я улыбаясь.<br /><br />— Нет, глупенький, — рассмеялась Мейра. — Это я сама себе делаю подарок на день рождения. Ведь я все это очень люблю. Или ты думаешь, что я гожусь только на роль машинистки в «Мюних цайтунг»?<br /><br />— Вот поедем в Париж, и я отыграюсь тогда, — пошутил я. — Потерпи еще немного, дорогая. Скоро «Дейли-Диспатч» вспомнит, что я прекрасно говорю и на французском.<br /><br />На такси мы вернулись домой.<br /><br />Первым пришел Отто. Он выглядел очень уставшим, хотя мы все и знали, что ему не приходилось сегодня работать. Он поздравил Мейру и, плюхнувшись в кресло, объявил, что их с Мейрой шеф-редактор «Мюних цайтунг» — полнейший идиот.<br /><br />— Представляете? Сегодня он мне по телефону сообщил, что наша газета сливается с «Фолькишер беобахтер».<br /><br />— Господи! — воскликнула Мейра.<br /><br />— А причину не озвучил? — спросил я нахмурившись.<br /><br />— О! — вздохнул Отто. — Причина самая убедительная: наш шеф вступил в ряды Национал-социалистической рабочей партии Германии.<br /><br />— Ну и что?<br /><br />— А то, дорогой Дэйвид, что он уверовал. Уверовал в то, что у возрожденного Рейха должен быть один орган печати, один фюрер, одна партия.<br /><br />— Абсурд.<br /><br />— О нет… Для немца это не абсурд, мой дорогой. Я тебя однажды возьму с собой на их митинг. Тебя хватит удар, если, конечно, не сработает чувство юмора.<br /><br />— Да ладно тебе, Отто! Какая-то малочисленная партия, с неизвестным никому лидером…<br /><br />— Поверь, Дэйви, — покачал головой Отто Зюйсмайер. — Наступит время, когда никто не забудет его имя…<br /><br />— Как же его звали-то… — И я защелкал пальцами, пытаясь вспомнить.<br /><br />— Адольф Гитлер. Его зовут Адольф Гитлер, Дэйви…<br /><br />— Ах, да! Генрих, мой друг, рассказывал. Но, послушай, неужели ты думаешь, что маленький ефрейтор из Первой мировой войны может что-то из себя представлять?<br /><br />И Отто ответил, что я плохо знаю немцев. Что поговорим лет через двенадцать, скажем, в 1933-м году. И тогда Мейра сказала:<br /><br />— Ты мне сделал отличный подарок, Отто! Мне теперь нужно будет искать работу: к «Фолькишер беобахтер» еврейку не подпустят и на пушечный выстрел.<br /><br />— Кстати, тебе нужно подумать об этом, Дэйви, — сказал мне Отто. — А лучше поскорее жениться на Мейре, если, конечно, у вас нет других планов.<br /><br />В эту минуту в дверь позвонили, и фрау Даудрих пошла открывать. Вскоре в большую комнату вошел Генрих с женой Бертой. Стопроцентный немец, Генрих Крюгер был радостен и полон энергии. Его вид очень контрастировал с поникшим и помятым обликом стопроцентного еврея Отто Зюйсмайера.<br /><br />Генрих был в какой-то полувоенной коричневой форме. Он поприветствовал присутствующих несколько театральным жестом и спросил, нравится ли нам его форма.<br /><br />— Ты помнишь, Дэйви? — сказал он. — Я рассказывал, что еще 3-го августа при нашей партии создалось «гимнастическое-спортивное отделение». Так вот. Скоро оно будет реорганизовано в «Sturmabteilung»<a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftn3">[3]</a>. Это означает, что теперь мы станем очень сильными, и у нас будет оружие для борьбы!<br /><br />— Какой борьбы, Генрих?! Ты точно спятил! С каких пор ты стал таким ярым партийцем?<br /><br />Мой друг Генрих Крюгер подумал и ответил:<br /><br />— Мне просто надоело быть рядовым журналистом, Дэвид. И я вступил в НСДАП вместе со своим другом. Он сын одного очень крупного промышленника… О, Дэйви! Ты не можешь себе представить, кто за нами стоит! Как сказал наш начальник, состоять в SA, дело-то вовсе прибыльное.<br /><br />— Кто же ваш начальник?<br /><br />— Эрнест Рём.<br /><br />— Не тот ли это мясник, — подал наконец голос со своего кресла Отто Зюйсмайер, — который два года назад арестовал солдат 2-го Баварского полка, связанных с коммунистами?<br /><br />Возникла неловкая пауза. Положение спасла фрау Даудрих, позвав всех, а также пришедших к тому времени двух подруг Мейры, к столу. Кулинарные изыски фрау Даудрих полностью разогнали наше уныние, вызванное речами Генриха и развеселили даже мрачного Отто. Обещанным же сюрпризом оказался огромный торт, который наша хозяйка торжественно внесла в комнату на столике с колесиками.<br /><br />— Неплохо живете на американские доллары, фрау Даудрих, — ядовито сказал Генрих. — В стране такая инфляция! А вы торы готовите…<br /><br />…Теперь уже ночь, и давно уже 6-е октября (пока писал это, календарь сменился). Мейра спит, фрау Даудрих, наверное, тоже.<br /><br />А мне вот не спится!!<br /><br /> <br /><br />13 ноября 1921-го года.<br /><br />Сегодня мы с Генрихом гуляли и беседовали, вернее, Генрих мне рассказывал свои партийные дела, к которым я, по его словам, отношусь весьма и весьма несерьезно. Сегодня был первый ясный осенний день после беспрерывных дождей. Уже дело близилось к вечеру, и солнце заходило где-то там за Большой башней…<br /><br />— Расскажи мне о своем фюрере, — попросил я его в шутку.<br /><br />— О, Дэйви, он великий человек! — сказал он мне серьезно.<br /><br />— Откуда он взялся? Кто он? Что он делал во время войны? Ведь воевал, так?<br /><br />И Генрих начал рассказывать, что знал. В его словах можно было почувствовать обожание, уверенность в правоте дела партии и… нечто рабское. А потом, рассказав некоторые подробности из биографии Адольфа Гитлера, мой Генрих стал распространяться об идеях национал-социализма. Я слушал и думал о том, что все это абсурд, дикость, и удивлялся тому, что Генрих, мой старинный друг, получивший университетское образование (он не был призван в армию и не был на войне из-за хромоты — в детстве болел остеомиелитом), может принимать всю эту чушь нацистов за чистую монету. Когда я сказал об этом Генриху, он мне сказал, что я ничего не понимаю, что у меня нет никакого понимания того, что творится в Европе вообще и Германии в частности, потому что я — американец.<br /><br />— Да пойми ты! — Он уже кричал мне в ухо. — Веймарская республика обречена! Фюрер возродит великий Рейх! Поднимет поникший дух каждого немца! Версальский мир — позор!<br /><br /> <br /><br />20 января 1922-го года.<br /><br />На прошлой неделе послав статью «Немцы сегодня» в США, в «Дейли-Диспатч», я стал очень часто задумываться над этим самым вопросом: немцы сегодня — кто они? Статья, как я теперь понимаю, написана была плохо. И еще я чувствую, что теряю покой. Не из-за статьи, нет… Мне не дает покоя человек по имени Адольф Гитлер. Все же, думаю я, такая великая нация, как немцы, никогда не поставит свои ставки на маленького ефрейтора из Первой мировой, у которого такие взгляды. Тем не менее все это время меня что-то постоянно беспокоило, и я попросил Генриха побольше рассказывать об Адольфе.<br /><br />— Зачем тебе, Дэйви?<br /><br />— Не знаю, не могу объяснить.<br /><br />Уже дома, когда я рассказал Мейре о своей странной просьбе, Мейра покрутила пальцем у виска в знак того, что я сошел с ума, и пошла к фрау Даудрих поболтать, оставив меня наедине со «своим» Гитлером…<br /><br /> <br /><br /><Август 1923-го года>.<br /><br />Мейра теперь уже зовется миссис Эттен. Мы поженились и поехали в свадебное путешествие на мою родину, в Ричмонд, познакомились с родителями. Однако, мы быстро там соскучились по Европе и вскоре кинулись обратно в родной Мюнхен. У нас родился сын. Назвали Дэйвид Второй. Он — славный малыш и, по утверждению Мэйры, как две капли воды, похож на меня. Мэйра беременна вторым ребенком, мы по-прежнему снимаем две комнаты на Розенталь-штрассе у фрау Даудрих на четвертом этаже, и я как будто считаю себя счастливым.<br /><br />Но все-таки снова открыть эту тетрадь с весьма нерегулярными дневниковыми записями заставило меня совсем другое.<br /><br />Сегодня я впервые увидел Адольфа Гитлера на митинге в «Кроне»<a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftn4">[4]</a>. Знал бы достопочтенный Кроне Младший, когда создавал этот цирк, что, начиная с 20-го года, его цирк станет излюбленным местом для НСДАП!!!<br /><br />Первое впечатление, которое у меня создалось при виде фюрера нацистов, это то, что он показался мне глуповатым. Второе впечатление было несколько иным. Я понял, что Адольф Гитлер очень хитер. Внешность его была банальна весьма. Такой банальный человек, подобный миллионам других маленьких людей. Единственное, что его отличало, это то, что, казалось, у него все время открыт рот. А так… Короткие ноги, длинный торс, обвисшие плечи, длинные, плетьми повисшие руки, впалая грудь, намечающееся брюшко. У него темные волосы, прилизанные на лбу, нос мясистый, акцент — австрийский.<br /><br />Мой друг Генрих Крюгер мне рассказывал, что внучка Рихарда Вагнера Фриделинд во взгляде Гитлера находит нечто фантастическое. Ничего такого я не заметил…<br /><br />Не хочу тут писать, что он говорил в своей речи на митинге в цирке «Кроне».<br /><br /> <br /><br />20 ноября 1923-го года.<br /><br />8-го ноября Гитлер со своими соратниками попытался совершить государственный переворот в Баварии. Кончилось все ничем, конечно, хоть все СМИ и окрестили происшедшие события «пивным путчем».<br /><br />Когда в пивной «Бюргербройкеллер» выступал перед промышленниками министр-президент Густав фон Кар, в зал вбежал Адольф Гитлер в сопровождении вооруженных SA, вскочил с револьвером на трибуну, выстрелил в воздух и заорал, что началась общенациональная революция, что Баварское и имперское правительства низложены и образовано Временное правительство. Все это было блефом. Но Кар, Лоссов<a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftn5">[5]</a> и Зайсер<a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftn6">[6]</a> поверили и принесли присягу несуществующему Временному правительству.<br /><br />Революции не случилось, нацисты не захватили даже ключевые позиции в городе, несмотря на то, что в городе-таки случилась перестрелка между полицейскими и толпой нацистов во главе с Гитлером, шествующей из «Бюргербройкеллера» к центру Мюнхена.<br /><br />Как сообщили местные газеты, Гитлера арестовали 11 ноября в Уффинге, на озере Штаффельзее.<br /><br />Кажется, был пузырь, который лопнул.<br /><br />Ура!<br /><br /> <br /><br />31 декабря 1923-го года.<br /><br />1 апреля Гитлера приговорили (за госизмену) к заключению на пять лет и выплате 200 золотых марок. Теперь он в тюрьме Ландсберг. Мой Друг Генрих рассказал, что туда отправился и секретарь Гитлера Гесс. В Ландсберге, в тюрьме с большой пышностью отметили тридцати пятилетие Гитлера. Генрих рассказал, что в тюрьме Гитлер надиктовывает Гессу какую-то книгу.<br /><br /> <br /><br />20 декабря 1924 года.<br /><br />Сегодня Адольфа Гитлера досрочно освободили из тюрьмы.<br /><br />Зачем????<br /><br /> <br /><br />18.07.25.<br /><br />Вышел в свет первый том книги Адольфа Гитлера «Моя борьба».<br /><br /> <br /><br />9.11.25.<br /><br />Генрих сообщил, что его партия НСДАП создала так называемые «охранные отряды», по-немецки «Schutzstaffel», сокращенно SS.<br /><br /> <br /><br /><Осень 1929-го года>.<br /><br />Гитлер назначил руководителем SS владельца птицефабрики Генриха Гиммлера. В партии Гиммлера называют «навоз»<br /><br /> <br /><br />13.10.30.<br /><br />Не перестаю удивляться немцам, хотя, может быть, мне, как американцу не все всегда понятно?<br /><br />Так вот. Сегодня было открытие Рейхстага. Я поражен. 107 депутатов от партии нацистов явились в зал в коричневых рубашках. И все это потерпели, никто не запротестовал!<br /><br /> <br /><br />25.02.32.<br /><br />Сегодня мой Генрих Крюгер опять заявился к нам пьяный (отвратительная у него привычка!). Разбудил детей, Мейру, фрау Даудрих…<br /><br />Я спросил, что случилось, по какому поводу пьянка, и он ответил, развалившись на диване:<br /><br />— Гитлер — немецкий подданный!<br /><br />Видимо, весь день отмечали это великое событие, подумал я. А еще я вдруг подумал: готовят его к чему-то, что ли?<br /><br /> <br /><br />30 января 1933-го года.<br /><br />Ну вот. Гитлер пришел к власти. Причем посредством выборов! Узнав это, у меня случилась десятиминутная истерика. Клянусь, я бегал по квартире и кричал: «Идиоты! Идиоты!!!»<br /><br />Фрау Даудрих крестилась, Мейра заперлась в спальне.<br /><br /> <br /><br />20 февраля 33 года.<br /><br />Мы с Мейрой, Дейви Вторым и Джейком переезжаем в Берлин. Это решение моей газеты «Дейли-Диспатч». Отныне мы будем жить там.<br /><br />Прощай, Мюних! Ты стал моей родиной, я прожил тут почти четырнадцать лет!<br /><br />Прощайте! — говорю я фрау Даудрих. Кто знает, встретимся ли мы когда-нибудь? И кто знает, вернусь ли я когда-нибудь в Мюнхен?<br /><br /> <br /><br />23 марта 1933-го года.<br /><br />Рассказ от моего Генриха.<br /><br />Вечер 27-го февраля Гитлер провел в квартире Геббельса. Пили чай, ели печенья фрау Магды, слушали Вагнера, потом зазвонил телефон, и Геббельсу сообщили, что Рейхстаг горит. Фюрер и Геббельс на машине помчались к горящему зданию. Там уже были Геринг и шеф прусского гестапо Дильс. Геринг кричал, что это начало коммунистического восстания. Гитлер был вне себя. Его лицо было багровым от возбуждения. Он кричал так неистово, что, казалось, сейчас лопнет: «Теперь не может быть никакой пощады! Кто станет нам поперек дороги, будет уничтожен! Каждый коммунистический функционер должен быть расстрелян, где бы он ни находился. Не будет пощады и для социал-демократов!»<br /><br />В 21:17 к пожару прибыли первые полицейские машины. Полиция проникла в Рейхстаг и арестовала человека, который бродил по зданию — грязный, полуголый –голландский подданный Мариус ван дер Люббе. Комиссар полиции тут же произвел допрос, и ван дер Люббе без запинки продиктовал 60 страниц, каждую скрепив своей подписью. Шеф пожарной охраны Вальтер Гемп обратил внимание на то, что по распоряжению Геринга (президента Рейхстага), именно в этот вечер из здания была удалена вся охрана. Одни считают, что автор идеи поджога Рейхстага Геринг, другие — Геббельс. Тем не менее, было решено всю вину свалить на коммунистов. И действительно. Неделя после поджога Рейхстага (до 5 марта, дня выборов), нацистами была названа «неделей пробудившегося народа», в результате чего были убиты, арестованы, либо вынуждены покинуть Германию 150 тысяч коммунистов.<br /><br /> <br /><br />1 апреля 1933-го года.<br /><br />Уже скоро полночь, и пока еще 1 апреля.<br /><br />Сегодня мы узнали, что по всей Германии прошли массовые еврейские погромы. Это чудовищно! Мейра все время плачет и просит, чтоб мы уехали из Германии. Я ее успокаивал, как мог, но она очень боится. Я ей объяснил, что ее никто не может тронуть, так как она уже является гражданкой США.<br /><br /> <br /><br />10 мая 1933-го года.<br /><br />Я это видел, видел, видел!!!!!!!!<br /><br />Сегодня, 10 мая в Берлине на Оперн пляц нацисты устроили огромный костер из книг. Книги заранее приносили студенты и студентки. Горело все, что не отвечало требованиям и понятиям нацистов об арийском происхождении и высокой доблести немецкого солдата (прощай, мой друг Ремарк!). Это, наверное, самое грандиозное аутодафе за всю историю человечества! Господи, неужели я это видел своими глазами?<br /><br />Я начинаю склоняться к мысли Мейры о том, чтобы уехать из Германии. Думаю, написать письмо в «Дейли-Диспатч» с просьбой переехать во Францию. Говорят, Марлен Дитрих собирается подать на американское гражданство<a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftn7">[7]</a>. Чемоданы собирает Эйнштейн.<br /><br />Ремарк покинул Германию еще в январе, через день после того, как Гитлер был назначен канцлером.<br /><br /> <br /><br />21 мая 1933-го года.<br /><br />Сегодня мы все (иностранные журналисты) слушали с большим интересом по радио речь Адольфа Гитлера о мире. В этой речи он и сказал: «Тот, кто поднимает сегодня факел войны в Европе, хочет вернуть ее в хаос…»<br /><br />Как мне хочется верить в его искренность! Но я не верю. Я слишком давно его знаю. Он самый хитрый человек на свете!<br /><br /> <br /><br /><Май 1934-го года><br /><br />Уже пять месяцев Мейра, Дэйвид Второй и Джейк живут в Ричмонде, штат Вирджиния. Жена пишет, что мои родители (как же я по ним соскучился!), очень хорошо приняли ее и детей, и все они ждут, когда я вернусь на родину… Что я могу ответить? Я и сам не хочу досматривать комедию под названием «национал-социализм». Мне почему-то кажется, что все это закончится трагедией. А еще я удивляюсь: неужели никто не понимает, насколько опасна фигура, называемая Адольф Гитлер? Думаю, время несерьезного отношения к этой персоне давно прошло. Почему этого не понимают в Европе и за океаном?<br /><br />…Уже полгода, как я ничего не знаю о судьбе моего мюнхенского друга Отто Зюйсмайера, бывшего журналиста из «Мюних цайтунг». В первое время, после нашего отъезда в Берлин, он мне регулярно писал, но потом куда-то пропал. От него никаких известий. Я спрашивал о нем моего друга Генриха Крюгера, но он лишь пожимает плечами…<br /><br />Что мне думать?<br /><br /> <br /><br />4 июля 1934-го года.<br /><br />Недавно от меня уехал Генрих. Он был весь пыльный, потный, небритый, уставший. Я так был ошарашен рассказом Генриха, что вынужден был прогуляться после его ухода, а потом уже начать стучать на машинке. Рассказ Генриха озаглавлен так: «Ночь длинных ножей» (по-немецки: Nacht der langen Messer), операция «Колибри» (нем. Unternehmen Kolibri). И это не моя поэтическая фантазия, нет! Это название операции! По результатам этой операции была уничтожена по обвинению в подготовке путча вся верхушка штурмовых отрядов, SA.Что ж… Кажется, Гитлер расправляется с бывшими соратниками и работодателями… Все диктаторы так делали и делают…<br /><br />Посмотрим.<br /><br /> <br /><br /><октябрь 1934-го года><br /><br />Германия вышла из Лиги наций.<br /><br /> <br /><br />12 марта 1938-го года.<br /><br />Сегодня произошел аншлюс Австрии.<br /><br />Серьезно?!<br /><br /> <br /><br />2 октября 1938-го года.<br /><br />От Генриха я узнал, что 30-го сентября в час ночи Гитлер, Чемберлен, Муссолини, Даладье подписали в Мюнхене соглашение об отторжении Судетской области от Чехии в пользу Германии.<br /><br />Свинство!<br /><br /> <br /><br />10.11.38<br /><br />Эту ночь мой Генрих назвал «Хрустальной»… Что произошло? Все очень просто и банально: бесчинства в отношении евреев.<br /><br />Он только что (полдень) ушел от меня.<br /><br />Я заставил его поклясться, что он непосредственно не принимал участия…<br /><br />— У меня другой департамент, Дэйви, — сказал он.<br /><br />Верить?<br /><br />Ведь если не верить, то не получится у нас больше общения…<br /><br /> <br /><br />15.03.39.<br /><br />Германские войска вступили в Чехию.<br /><br /> <br /><br />25.05.39.<br /><br />Сегодня Германия и Италия заключили военный договор. Естественно он называется «Стальной пакт».<br /><br /> <br /><br />23.08.39.<br /><br />Тут в Берлине все говорят, что фюрер обвел вокруг пальца Сталина, вождя большевиков. Потому что Риббентроп<a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftn8">[8]</a> заключил с большевистской Россией Пакт о ненападении.<br /><br /> <br /><br />25 августа 1939-го года.<br /><br />Иногда жизнь может измениться за считанные секунды. Пишу и одновременно собираю вещи. Я уезжаю из Германии. Бог мой! Она стала для меня второй родиной. Теперь уже давно, с 33-го года больной коричневой болезнью, но все же родиной. Здесь я живу уже 20 лет! Подумать только!<br /><br />Случилось же вот что.<br /><br />Рано утром ко мне ворвался взволнованный Генрих (теперь он большой человек, одетый в форму оберштурмбанфюрера SS). Он сел в мое кресло, закурил, попросил налить ему виски (которое я регулярно получаю из США). Сегодня он как-то странно смотрел на меня. И молчал. Наконец, я не выдержал:<br /><br />— Что-то случилось, Генри?<br /><br />— Да, Дэйви. Тебе нужно покинуть пределы Рейха в течении 48 часов.<br /><br />— С какой стати, позволь тебя спросить? Я американец. У меня есть свое начальство, и я это должен обговорить с шефом «Дейли-Диспатч»…<br /><br />— Поверь мне, Дэйви. Скоро начнется черт знает что! Понимаешь? Вот тебе билет на поезд до Парижа и выездные бумаги. — Я расхохотался, настолько это было чудовищно и похоже на высылку. Генрих между тем глотнул виски. — Знаешь, Дэйви, если б я не знал тебя более тридцати лет, я бы обиделся на тебя, но я не обижаюсь. Я просто объясняю: это не может быть высылкой, ведь никто пока не знает, что ты уезжаешь. Кстати, ты знал, что на тебя в гестапо есть досье? Но тебя не прощупывали с усердием, потому что ты — мой друг. Даже несмотря на то, что ты водил дружбу с Ремарком. Но пару дней назад ко мне в руки попало одно письмо. Оно адресовано тебе.<br /><br />— А почему оно не попало в руки ко мне? — спросил я дрогнувшим голосом.<br /><br />— А потому, что автора письма вскоре арестовали. Ну, а потом, поскольку в одном конкретном заведении нужно было состряпать громкое дело об иностранном журналисте-шпионе, автора письма заставили (используя, конечно, некоторые методы устрашения), подписать показания о том, что ты, именно ты, Дэйвид Эттен, будучи журналистом ричмондского «Дейли-Диспатч», пересылал в Штаты тайные сведения о расположении военных заводов, которыми тебя снабжал автор письма…<br /><br />— Что за бред?! Я ничего не знаю о военных заводах!<br /><br />— Конечно, не знаешь, Дэйвид. Кроме того, сам автор письма никакими сведениями тебя не снабжал, поскольку он тоже о них не имел никакого представления. Но, видишь ли, показание есть, составлено оно по всей форме и даже подписано. А теперь и нашли письмо, адресованное тебе, написанное до того, как его арестовали. Там — сплошная антиправительственщина, попахивающая мировым сионизмом...<br /><br />И я все понял. Я понял, что Генриху известно нечто большее о том, что может случиться, и что он не имеет права говорить. Я понял, насколько все это серьезно по тому, что Генрих уже сам купил для меня билет. Хотя я и не понимаю, как может мне что-то угрожать, если я гражданин США?<br /><br />Тем не менее, я решил послушаться Генриха. Несмотря на его национал-социализм, он мне никогда не давал плохих советов. Через час за мной заедет машина с шофером Генриха…<br /><br />Что мне сказать? Прощай, Германия! И да храни тебя Бог!<br /><br />Ах, да! Генрих спросил еще:<br /><br />— Ты не хочешь знать, кто автор письма? Ты не хочешь знать, кого пытали?<br /><br />— В вашей стране это может быть любой человек, Генрих!<br /><br />— Нет, Дэйви. Это не любой человек. Это Отто Зюйсмайер. Помнишь Мюнхен?<br /><br />Я почувствовал, что мне становится дурно, я чуть не потерял сознание. И только произнес:<br /><br />— Его хоть оставили в покое после того, как заставили подписать сфабрикованные показания?<br /><br />— Конечно, — ответил Генрих. — Его решили расстрелять за госизмену. Но он успел до того покончить с собой в концлагере, где он пребывал. Хотя, как ему это удалось, никто не знает. Вот его письмо, Дэйви. Прочти сейчас и верни.<br /><br />И я прочитал. Письмо Отто заканчивалось словами:<br /><br />«Мой дорогой друг! Кажется, человечество не извлекло из прошлой войны никаких уроков. Впереди опять хаос, смерть, разрушения. Все напрасно. Все то, о чем мы мечтали когда-то. На что надеялись.<br /><br />Прощайте… Спасибо за всё. Мы всё проиграли…<br /><br />Может, увидимся когда-нибудь?»<br /><br /> <br /><br />1.09.39.<br /><br />Я в Париже.<br /><br />Сколько раз мы с Мейрой мечтали вместе поехать в Париж! Но я не жалею, что все эти годы прожил в Германии…<br /><br />Только что поговорил по телефону с Мейрой. Говорит, у них все в порядке, что Дэйви Второй и Джек выросли, скучают по мне. Она спросила:<br /><br />— А что нового в Европе, Дэйвид?<br /><br />И я ответил:<br /><br />— Только что узнали, что Германия напала на Польшу…<br /><br />— Что все это означает, дорогой? — спросила моя жена.<br /><br />— Пока не знаю, дорогая. Никто не знает…<br /><br />Вот такой разговор случился у меня с Мейрой. Теперь я приму душ и выйду погулять по Бульварам. Как же мне хочется прогуляться по парижским бульварам с тобой, Мейра! Но…<br /><br />Посмотрим, что нам день завтрашний принесет.<br /><br />Мир?<br /><br />Войну?<br /><br /> <br /><br />01.09.2022<br /><br /><br /><a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftnref1">[1]</a> Крупное сражение между немецкими и англо-французскими войсками, состоявшееся 5–12 сентября 1914 года, на реке Марна, в ходе Первой мировой войны, закончившееся поражением немецкой армии.<br /><a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftnref2">[2]</a> Политический орган Национал-Социалистической Рабочей Партии Германии.<br /><a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftnref3">[3]</a> Штурмовые отряды, SA.<br /><a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftnref4">[4]</a> Один из крупнейших цирков в Европе, основанный в 1905-м году.<br /><a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftnref5">[5]</a> Генерал-лейтенант, командующий 7-м военным округом. Отказался в свое время закрыть по приказу Веймарского правительства запрещенную им газету «Фолькишер беобахтер».<br /><a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftnref6">[6]</a> Начальник баварской полиции<br /><a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftnref7">[7]</a> Марлен Дитрих после того, как дважды отказала Иозефу Геббельсу, в 1937-м подала-таки на американское гражданство (получила в 39-м).<br /><a href="file:///C:/%D0%9D%D0%BE%D0%B2%D1%8B%D0%B9%20%D0%A1%D0%B2%D0%B5%D1%82/01-%D0%AD%D0%BB.%20%D0%BD%D0%BE%D0%BC%D0%B5%D1%80%D0%B0%20%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B0/2022%20-%20%E2%84%964%20(%D0%B7%D0%B8%D0%BC%D0%B0)/00_NW_2022_%E2%84%964%20(38).docx#_ftnref8">[8]</a> министр иностранных дел Германии (1938—1945).<br /><br /><br /><a href="http://litsvet.com/index.php/%D0%BF%D1%80%D0%BE%D0%B7%D0%B0/969-%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B5%D1%81-%D0%B0%D0%B7%D0%BD%D0%B0%D1%83%D1%80%D1%8F%D0%BD-%D1%83%D1%86%D0%B5%D0%BB%D0%B5%D0%B2%D1%88%D0%B8%D0%B5-%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%86%D1%8B-%D0%B4%D0%BD%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B0-%D0%B4%D1%8D%D0%B2%D0%B8%D0%B4%D0%B0-%D1%8D%D1%82%D1%82%D0%B5%D0%BD%D0%B0,-%D0%B6%D1%83%D1%80%D0%BD%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B0">Читать с сайта</a><span></span><span></span><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-74470611867181177942022-11-29T09:11:00.006+04:002022-11-29T09:11:42.457+04:00Ованес Азнаурян: Надежду всегда нужно давать. Но в то же время не врать. Арминфо, 28.11.22<span><a name='more'></a></span><div><br /></div><div>Понедельник, 28 Ноября 2022 13:08<a href="https://arminfo.info/news_by_author.php?auth=43&lang=2">Алина Оганесян</a></div>Ованес Азнаурян: Надежду всегда нужно давать. Но в то же время не врать.<img src="https://arminfo.info/mcgallery/20221128090849.jpg" /><br /><br /><br />АрмИнфо.Писатель Ованес Азнаурян пишет об Армении и родном Ереване уже более 30 лет. Отметим, что автор печатался в крупных толстых литературных журналах Армении, России и зарубежья.<br /><br />Два его романа вышли в издательстве "ЭКСМО" в Москве («Три церкви» – 2019г., «В ожидании весны» - 2020г.), многочисленные повести и рассказы вошли в сборники «Симфония одиночества» (2010г.) и «Симфония ожидания» (2014г.). В 2018 году Азнаурян стал Лауреатом премии им.И.Бабеля (Одесса), в 2019 - премии литературно-художественного журнала "Этажи". В беседе с корреспондентом АрмИнфо, автор делится своим видением о графоманстве и цензуре, о, так называемом, «писательском счастье» и «погибели».<br /><br />- Ованес, в одном интервью Вы говорили о том, что Вам чужды идентификации, рамки, ниши… А я бы хотела попросить Вас идентифицировать себя, как писателя, но совершенно в другом контексте. Не знаю, насколько моя теория имеет право на существование, но мне кажется, что писатели – это профессиональные воры. Они воруют эмоции, чувства. К примеру, у меня, у той девушки за барной стойкой, а может, у того мужчины, который вон только что прошел за окном, и помещают их в свои книги. Вы согласны с этим? И как бы идентифицировали себя – Вы в первую очередь хороший рассказчик (тот же «вор»), или все же хороший сочинитель?<br /><br />- Тут нечего идентифицировать. Во-первых, хороший или нет - потом решат. Во-вторых, даже сочиненное нужно же рассказывать хорошо. В то же самое время – я не в упрек говорю и не ехидничаю, - думаю, что нужно обязательно и сочинять, скажем, ситуацию, в которую ты пошлешь своего героя на следующей странице. <br /><br />И людей надо сочинять. Но другое дело, когда они ненароком становятся похожи на кого-то (улыбается – Ред.). Скажем, сразу три женщины могут подраться, узнав себя в героине произведения, хотя это может быть ни та, ни другая, ни третья. Я это условно говорю, конечно.<br /><br />Эрнест Хемингуэй сказал как-то, что нужно сочинять и делать это так, чтобы читатель поверил, что это происходило на самом деле с вами.<br /><br />- И тем не менее, каждый писатель прочитывается в своем произведении…<br /><br />- Обязательно. Ведь там, скажем, главный герой чувствует запах дождя, точно так же, как и я… И от этого никуда не денешься. Но если ты пишешь большую «вещь», к примеру, роман, где 50 с лишним персонажей - они не могут быть все на одно лицо, не так ли? И тогда уже становится важным, насколько писатель знает людей, а, значит, жизнь, чтоб писать жизнь.<br /><br />- Несмотря на то, что Вы пишете на русском языке, Ваша литература, в некотором смысле – это ода Еревану, Армении, ее жителям. Вы говорите все, как есть. И поэтому хочу Вас спросить, Ваша литература ставит перед собой задачу помогать читателю находить ответы, или же, напротив, добавляет вопросов?<br /><br />- Ни то, ни другое<br /><br />- А что?<br /><br />- В целом, читая ту или иную книгу, так или иначе, чему–то учишься. Вот, например, когда читаешь «Три товарища» Ремарка, он же тебя специально ничему не учит? Но листая одну страницу за другой, ты научаешься дружить, или тому, как дарить женщине цветы и так далее, и так далее.<br /><br />Задачи чему-то научить я перед собой не ставлю. Я же не пишу учебников жизни. Я лишь показываю какие-то ее ракурсы. Если кому-то покажется близким или пойдет в унисон – тоже хорошо.<br /><br />- Хотела поделиться еще одним своим наблюдением. В ваших романах, рассказах, как мне показалось, красной нитью идет тема одиночества. Когда читаешь об одиночестве, как о естественной потребности, с пониманием относишься к герою, но есть одиночество, которое вызывает печаль, жалость, и чаще всего. Почему так много одиночества? Из-за того, что это неотъемлемая часть жизни писателя? Насколько оно необходимо?<br /><br />- «Человек существо одинокое», - написал Сароян. Так или иначе, наличие даже почти 8 млрд. твоих собратьев не делает тебя не одиноким. Иногда мне даже говорят «хватит ныть, у тебя все хорошо, есть семья, дети, работа и т.д.». Но, - хочу я сказать в ответ, - не отнимайте у меня право быть несчастным! (смеется).<br /><br />Писательство – вообще работа одинокая. Но вне этой работы лучше не быть одиноким, конечно, чтоб не стать действительно нытиком.<br /><br />- А счастье и писательство могут вообще быть спутниками? Есть ли счастливые писатели?<br /><br />- Да, конечно, все, абсолютно.<br /><br />- Когда пишут?<br /><br />- Ну вот. Это и важно (улыбается)<br /><br />- И все?<br /><br />- Так или иначе, если ты пишешь – счастлив, не пишешь – не счастлив.<br /><br />Счастье же тоже понятие разномасштабное. Я могу быть абсолютно счастливым, вдруг утром проснувшись, и из раскрытого окна услышав какой-то запах, который напомнил мне о детстве, например, о горячих бабулиных пирожках. В широком же смысле я не могу быть абсолютно счастливым, потому что я живу не в герметичной капсуле и, так или иначе, то, что я вижу вокруг, мне не нравится, это не доставляет мне радости, и естественно не делает счастливым. Listen Jesus I don’t like what I see, как пел Иуда у Уэббера (рок-опера Эндрю Ллойда Уэббера и Тима Райса, написанная в 1970 году и поставленная на Бродвее спустя год после создания – Ред.). Я не могу быть счастливым, когда оглядываюсь вокруг, когда я знаю, что наша страна уменьшается, когда не отпускает это противное чувство, что она ускользает, становится какой-то призрачной. Ведь я не могу быть оторванным от всего этого, так? Как я могу быть счастлив, когда всего лишь два года назад была война, которая убила в нас душу, и нам предстоит еще как-то воскресать, если удастся, конечно, до конца. Я имею право на это чувство несчастности, хотя у меня есть то-то, то-то, то-то.<br /><br />- В одном из своих рассказов Вы пишете: «Так бывает в этой жизни, когда смотришь на часы и видишь, что время давно прошло, что зря ждал. Именно тогда, если ты не придумаешь быстро, чего б еще подождать, ты погиб».<br />Чего ждут писатели, чтобы не погибнуть? Ведь однажды Вы сами говорили, что есть писатели, которые погибают раньше, чем их сердце перестает биться.<br /><br />- Писатель всегда ждет нового своего произведения. Писателя всегда беспокоит мысль, напишет ли он следующий рассказ или книгу. Это действительно кошмар. И, кажется, что «колодец настолько опустошился», что больше не о чем писать. И действительно пугаешься этого. Серьезно, без пафоса. Но потом приходят какие-то слова, ты их записываешь, что-то накапливается, потом появляется неожиданно генеральная идея, вокруг которой ты уже строишь конструкцию. Писатель всегда ждет, что он напишет следующее произведение.<br /><br />-Ваши самые длительные пробелы в работе<br /><br />- 2 года.<br /><br />-Тяжелый, наверное, был период?<br /><br />- Конечно, это 2020-й, 2021-й гг.<br /><br />- Но недавно вышел Ваш новый рассказ «А ты меня любишь?», в котором Вы затрагиваете как раз тему Родины. Во мне откликнулись следующие строки: «Страну всегда теряешь изнутри, а не извне. Когда нет таких героев, когда нет таких книг. Герои и книги нужны для того, чтобы заглянуть в будущее». Так какие герои и какие книги, на Ваш взгляд, сегодня нам нужны, чтобы быть лучше, чтобы верить в лучшее, когда будущее кажется таким зыбким, хотя мы живем во времена больших возможностей?<br /><br />- Книги нужны такие, как у Гранта Матевосяна, книги нужны такие, как у Фазиля Искандера.<br /><br />Что касается страны – я не могу не тревожиться. Потому что я историк по образованию и понимаю очень многие процессы и, может быть, даже видеть, куда все это идет, но от этого, конечно, еще больше тревожишься…<br /><br />- Но, тем не менее, в своих книгах даете надежду, что что-то будет хорошо…<br /><br />- Надежду всегда нужно давать. Но в то же время не врать. Почему мы грустные? У нашего народа заложено на генетическом уровне чувство ожидания плохого. Но в то же время это и «ознакомлен, значит вооружен». Мы знаем, что время от времени, так бывает, «монголы нападают». И хорошо, если это приводит к практическим шагам (скажем условно, укреплению «границ»), а не только к очередному вырабатыванию инстинкта самосохранения. Ну, а когда «монголы» не нападают, мы строим церкви, школы, пишем книги, что нам и позволило выжить. Ведь у нас почти 1000 лет не было государственности.<br /><br />В Вашем 2-м романе «В ожидании весны», есть гениальная, на мой взгляд, фраза, которая применима ко всему: «Если не знаешь – не пиши». Например, если не знаешь - не говори, не выражай свое мнение, не знаешь – не издавай законы, не давай приказы и т.д. Ну раз уж Вы пишите книги, значит, наверняка, Вы что-то знаете. Вот что знает писатель Ованес Азнавурян?<br /><br />- Как бы так поскромнее сказать? Я очень точно знаю, что, когда ты выходишь из-под арки на улицу Абовяна, там есть ямка, которая во время дождя наполняется водой. Это я знаю.<br /><br />- И это Вам дает право взять образно перо и бумагу, и писать книги?<br /><br />- Да, потому что если мне нужно будет где-нибудь описать какую-то яму, то прототипом будет эта яма, потому что я знаю, как она устроена (улыбается). Это опыт увиденного, а, значит, знание.<br /><br />А легко ли жить писателям в Армении? Человек, к примеру, пишет, становится достоянием своей страны, чуть погодя или сразу. Но государство не особо обращает на это внимание. Писатели спокойно ходят по городу, сидят в кафе, общаются. И нет к ним такого трепетного отношения, как к «светилам», так сказать.<br /><br />- Во-первых, это и хорошо, что государство не обращает внимания, потому что чем дальше будет государство от писателя, тем лучше. Иногда дадут «медальку», потом, может быть, тебе за эту «медальку» стыдно будет. И тогда придется еще и писать заявление об отказе от этой «медальки», а писать всегда трудно.<br /><br />Вы же никогда не слышали, что государство США как-то относилось к Фолкнеру, Стейнбеку, Хемингуэю, давало звания и так далее? Государство должно заниматься государственными делами. И оставить писателя и вообще любого творческого человека в покое.<br /><br />- Ну, может, в издании книг должно помогать?<br /><br />- В издании книг оно должно не мешать. А помогать издать книгу должны литературные агенты, как это во всем мире и принято. Это в советское время было так, что государство совалось в эти дела. Государство создавало Союзы. И, если ты не в Союзе, тебя не печатают. А сейчас это не важно.<br /><br />- Мне кажется, здесь две стороны медали. С одной стороны полная свобода творчества, государство не вмешивается, «я создаю, что хочу», но с другой стороны, графоманство тоже начинает занимать полки в книжных магазинах, и возможно есть необходимость, не в цензоре, но в какой-то «светлой голове», которая бы отделяла литературу от «не литературы», образно говоря «зерна от плевел».<br /><br />- Так и хочется спросить: «А судьи кто?» Вы же понимаете, что это тоже очень относительно. Во-первых, так недолго и до цензуры, так или иначе, докатиться. В конце концов, у человека не купили ни одной картины, а он все-таки написал «Подсолнухи» (речь идет о нидерландском художнике-постимпрессионисте Винсенте Ван Гоге (1853-1890) – Ред.). Я думаю, что лучше пусть будут графоманы, чем что-то запретить. А фильтры и наращение хорошего вкуса - это уже дело литературных журналов.<br /><br />Главное писать. Если пишется – писать. Ведь писать очень-очень трудно, нужно еще заставить себя сесть за стол и сделать это. Так что пускай уж будет много литературы – любой – а читатель уже сам решит, что ему читать (не надо недооценивать читателя, который тоже, кстати, меняется). Все равно, стоящая книга свою дорогу найдет. Может среди 20 читателей, но найдет.<br /><br />А писать… Писать действительно очень трудно. Каждый раз писать книгу, маленькую или большую, или просто рассказ - это значит, добровольно себя заразить какой-то болезнью. И это неприятно заболевать, знаете ли. То есть это всегда некий эксперимент над собой. Это похоже на некое безумие, когда они, герои тебе во сне снятся. А еще ты периодически вспоминаешь, что там, в самом начале нужно было что-то поменять. Это же ужас постоянно вариться в этом.<br /><br />-Спасибо Вам за интересный разговор<br /><br />- Спасибо за интересные вопросы!<div><br /></div><div><a href="https://arminfo.info/full_news.php?id=73093&lang=2" target="_blank">Читать с сайта</a><br /><span></span><span><!--more--></span></div><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-91248570879503458232022-11-11T08:44:00.014+04:002022-11-14T08:48:49.857+04:00Новый континент, 11.11.2022 ("Пионовые розы")<br /><span><a name='more'></a></span>Ованес АЗНАУРЯН | Пионовые розы<br /><br />11.11.2022 <a href="https://nkontinent.com/category/proizvedeniya/proza/">ПРОЗА</a><br /><br /><a href="https://nkontinent.com/wp-content/uploads/2022/11/pentecost-2101206_960_720.jpg"><img src="https://nkontinent.com/wp-content/uploads/2022/11/pentecost-2101206_960_720.jpg" /></a>Photo copyright: <a href="https://cdn.pixabay.com/photo/2017/02/26/19/54/pentecost-2101206_960_720.jpg">pixabay.com</a><br />Пионовые розы<br /><br />Было опять лето. Стоя за дверью, он прекрасно знал, что происходит в квартире, все до мельчайших подробностей.<br /><br />Услышав его звонок, она сначала, помогая себе руками, села на диване, на котором лежала, повернулась, потом с помощью тех же рук опустила на пол сначала правую, потом левую ногу. Потом подсела к краю дивана, потом, держась за подлокотники инвалидного кресла, одним рывком встала на ноги и упала в свое кресло, заменяющее ей ноги. На нем она поехала в прихожую.<br /><br />– Это ты?<br /><br />– Да.<br /><br />Потом она отперла замок и отъехала назад, потому что дверь открывалась вовнутрь.<br /><br />– Входи, я открыла!..<br /><br />– Привет. – Он нагнулся и поцеловал ее.<br /><br />– Привет, – сказала она. – Опять ты принес пионовые розы!<br /><br />– Знаешь, – ответил он, – я попрошу у твоих родителей ключ, чтоб ты каждый раз не мучилась.<br /><br />– Правильно.<br /><br />– А они отдадут?<br /><br />– Да. Они же тебя знают. Мама говорит, ты хороший мальчик.<br /><br />– Правильно.<br /><br />В комнате он сел на диван. Она осталась в своем инвалидном кресле.<br /><br />– Как ты спала?<br /><br />– Прекрасно, а ты?<br /><br />– Тоже неплохо.<br /><br />– Я видела какой-то сон, но сейчас я не помню какой.<br /><br />– Меня во сне не было?<br /><br />– Нет. Иначе я бы запомнила.<br /><br />– А что ты делала, когда ждала меня?<br /><br />– Ждала тебя.<br /><br />– Нет, я серьезно.<br /><br />– Читала.<br /><br />– Еще не закончила ту книгу?<br /><br />– Нет. Осталось еще десять страниц.<br /><br />– А что ты будешь читать потом?<br /><br />– Не знаю. Ты мне принесешь другую книгу.<br /><br />– Обязательно. Я уже знаю, какую книгу тебе принесу.<br /><br />– Какую? Скажи.<br /><br />Он улыбнулся:<br /><br />– Узна́ешь. Сюрприз.<br /><br />Она сидела в своем инвалидном кресле и была в длинном цветастом сарафане, и у нее были обнажены худые плечи. У нее были очень грустные глаза, у нее был небольшой с горбинкой нос, у нее были мягкие темно–каштановые волосы, которые всегда удивительно пахли …<br /><br />– Что замолчал? Скажи что-нибудь.<br /><br />– Я думаю.<br /><br />– О чем интересно?<br /><br />– О том, что я тебя люблю.<br /><br />– Не верю…<br /><br />– Что-о-о?!<br /><br />– Я пошутила.<br /><br />– И что ты скажешь в ответ?<br /><br />– Спасибо, – сказала она. – Хочешь сок?<br /><br />– Разве за любовь благодарят?<br /><br />– За любовь к инвалиду – всегда. Хочешь сок?<br /><br />– Ты не инвалид.<br /><br />– По-твоему, я бегунья на длинные дистанции? Или прыгунья с шестом?<br /><br />– Хочу сок.<br /><br />– Вот и сходи за ним. Он в холодильнике. Стаканчики в шкафчике.<br /><br />Он пошел в кухню и вернулся с соком и стаканами.<br /><br />– Мама сегодня не придет на перерыв, – сказала она.<br /><br />– Вот и хорошо, – сказал он. – Зачем нам мама? Мама нам ни к чему.<br /><br />– Ты противный! А она еще тебя так любит!<br /><br />– И на здоровье! Я ее тоже люблю, но только заочно. Когда она на работе, например.<br /><br />Она рассмеялась.<br /><br />– А что ты скажешь о моем отце? – спросила она.<br /><br />– Мужик! – ответил он, и непонятно было, это комплимент, или наоборот.<br /><br />Они выпили сок, потом он помыл стаканы, потом она сказала:<br /><br />– Сегодня исполняется одиннадцать месяцев с тех пор, как это со мной случилось.<br /><br />– Я знаю. Не думай об этом.<br /><br />– Я не могу не думать, – сказала она. – Хотя уже привыкаю к своему положению.<br /><br />– Не думай и все, – сказал он. – Это случилось и больше уже не случится.<br /><br />– Да. Хуже этого уже ничего не случится.<br /><br />Он промолчал и только смотрел на нее. А потом сказал:<br /><br />– Когда-нибудь ты сможешь ходить.<br /><br />– Нет… Послушай… Почему ты со мной возишься? – вдруг спросила она.<br /><br />– Не понял, – сказал он.<br /><br />– Почему ты меня не бросишь? Целых одиннадцать месяцев приходишь ко мне, делаешь со мной уроки… По–твоему, ты меня любишь?<br /><br />– Конечно!<br /><br />– Это не любовь, – сказала она. – Это жалость. Ты просто жалеешь меня и поэтому не оставляешь.<br /><br />– Ты не права!<br /><br />– Права. И ты это прекрасно знаешь. Ты просто не знаешь, как от меня отвязаться.<br /><br />– Я не хочу «отвязываться» от тебя. Что на тебя вдруг нашло?<br /><br />И тут она заплакала. А он воодушевленно сказал:<br /><br />– Я на тебя женюсь!<br /><br />Она рассмеялась:<br /><br />– Придурок!<br /><br />А потом он взял ее на руки и осторожно посадил на диван.<br /><br />– Ну, что ты теперь делаешь, а?<br /><br />– Ничего криминального. Хочу посмотреть на твои ноги.<br /><br />– Не поднимай сарафан, нахал!<br /><br />– А разве дома кроме нас еще кто-нибудь есть?<br /><br />– Нет.<br /><br />– Тогда в чем дело? Мама на перерыв не придет. А до папы еще далеко.<br /><br />– Не надо смотреть на мои ноги, – сказала она. – Они плохие. Неживые.<br /><br />– У тебя самые красивые ноги в мире!<br /><br />– Откуда ты знаешь, что в мире?<br /><br />– Ну, на физкультуре я смотрел на ноги других девочек. Так что я знаю.<br /><br />И он стал целовать ее ноги. Долго, в каком-то непонятном, новом для себя порыве. Когда он целовал ее ноги, она смеялась. А потом зашептала:<br /><br />–Не надо. Слышишь? Не надо… Давай есть персик. Хочу съесть персик. Он на кухне. Принесешь?<br /><br />Он принес из кухни вазочку с персиками, виноградом и яблоками и положил перед ней на журнальном столике.<br /><br />– Давай есть персики и рассказывать друг другу смешные истории.<br /><br />– Давай. А еще можем съесть персик и пойти погулять. Хочешь?<br /><br />– Да…<br /><br />Они съели персики, потом виноград, потом яблоки, потом посмотрели ее детские фотографии, а когда вернулись ее родители, они вчетвером пообедали, и потом он снова предложил ей пойти погулять. Он спустил к подъезду инвалидную коляску, потом и с помощью отца девушку, и соседи смотрели из окон, как они бережно усадили ее в коляску.<br /><br />– Куда мы поедем? – спросил он.<br /><br />– Только не на Лебединое озеро<a href="https://nkontinent.com/ovanes-aznauryan-pionovyie-rozyi/?fbclid=IwAR2KX7J-O36Z8mJs2UtIslzV7S8xzQFXlFT6jQy98eQGaUQ5pnCDIpo17Ho#_ftn1">[1]</a>, – сказала она. – Там слишком много людей. Они будут смотреть и жалеть. Слушай, а ты мне расскажешь смешные истории?<br /><br />– Да. Завтра.<br /><br />– И завтра придешь снова?<br /><br />– Конечно, почему ты спрашиваешь?<br /><br />– Знаешь, каждый раз, когда мы вечером расстаемся, я думаю, что ты на следующий день просто возьмешь и не придешь.<br /><br />– Я приду, – сказал он, потом добавил: – И всегда буду приходить.<br /><br />Они гуляли по городу до темноты. Он шел за ней, толкая вперед коляску, а она время от времени откидывала назад голову и смотрела на него снизу-вверх. А он думал о том, что счастлив. И еще о том, что придумает много смешных историй, чтоб завтра ей рассказать, и чтоб она смеялась. Он любил, когда она смеялась. Он любил делать так, чтоб она смеялась. А потом неожиданно он попросил Бога, чтоб Тот его берег, потому что он должен позаботиться о ней…<br /><br />С этого дня он почувствовал себя взрослым.<br /><br />Они как раз заканчивали 10-й класс, и он собирался поступать на факультет прикладной математики, что ли. Но так и не поступил. Стал работать где-то грузчиком.<br /><br />Через четыре года, в начале октября 2020-го года, на пятый день 44-дневной войны, он, совсем недавно демобилизованный, добровольцем записался в армию и уехал из Еревана. Вернулся он уже в Ераблур<a href="https://nkontinent.com/ovanes-aznauryan-pionovyie-rozyi/?fbclid=IwAR2KX7J-O36Z8mJs2UtIslzV7S8xzQFXlFT6jQy98eQGaUQ5pnCDIpo17Ho#_ftn2">[2]</a>.<br /><br />На скромном обелиске под фотографией было написано:<br /><br />Геворг Хачатрян 2000–2020 гг.<br /><br />На могиле всегда были свежие цветы.<br /><br />Пионовые розы.<br /><br />Ованес Азнаурян<br /><br />[1] Лебединое озеро — декоративный водоём (бассейн) в центре Еревана, у площади Свободы.<br /><br />Место народных гуляний, проведения развлекательных мероприятий. В зимнее время часть озера используется как каток.<br /><br />(Википедия) <br /><br /> «Ераблур» (в переводе с арм. — «три холма», также Военный пантеон «Ераблур») — военное кладбище, расположенное на вершине холма на западной окраине Еревана. На Ераблуре захоронены герои Армении, а с 1988 года здесь покоятся армянские воины Карабахской войны.<br /><br />(Википедия)<br /><br /><a href="https://nkontinent.com/ovanes-aznauryan-pionovyie-rozyi/">Читать с сайта</a><div></div><span><br /><!--more--></span><span><!--more--></span><span><!--more--></span><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-76903886043670243572022-10-31T16:34:00.001+04:002022-11-01T08:28:56.602+04:00Дружба народов, #10, 2022 г. ("За сто тысяч лет до взрыва Бетельгейзе")<span><a name='more'></a></span><div><br /></div>За сто тысяч лет до взрыва Бетельгейзе<br /><br /><br /><br />Рассказ<br /><br /><br />Опубликовано в журнале <a href="https://magazines.gorky.media/druzhba">Дружба Народов</a>, <a href="https://magazines.gorky.media/druzhba/2022/10">номер 10, 2022</a><br /><br /><br />Азнаурян Ованес Грачикович — прозаик. Родился в 1974 году. Окончил факультет истории и основ права Ереванского пединститута, пятнадцать лет преподавал историю в школе. Печатался в «Литературной Армении», «Неве», «Дружбе народов», «Октябре» и других литературных журналах. Автор сборников повестей и рассказов «Симфония одиночества» (Ереван, 2010) и «Симфония ожидания» (Ереван, 2014), др. Живёт в Ереване.<br /><br />Предыдущая публикация в «ДН» — роман «В ожидании весны» (2019, № 4).<br /><br /> <br /><br /> <br /><br /> <br /><br />На вершине горы был лишь кусок белого льда, над ним маленькое облако молча разматывало нити небесной пелены.<br /><br />Грант Матевосян, «Буйволица»<br /><br /> <br /><br />* * *<br /><br />Дождь продолжал идти, и вдруг где-то очень близко за ржавыми стенами мёртвого вертолёта Илюшин услышал шаги и голоса. Голоса были молодые — мужской и женский. Илюшин включил фонарик, спрятал крючок, нитки и крикнул на английском:<br /><br />— Эй, кто там? Заходите в вертолёт!<br /><br />Судя по форме, это оказались, как и он сам, миротворцы, оба в чине сержантов — девушка и парень. Весёлые, улыбающиеся, с каплями дождя на щеках.<br /><br />— А мы и не догадывались, что можно зайти в вертолёт, — сказал парень, отдав честь старшему по званию Илюшину. — Мы относительно недавно в этих краях.<br /><br />— Можно, — подтвердил Павел Сергеевич, пожав парную руку, несколько театрально кивнул девушке. — Вертолёт этот сбили давно, в 2020-м.<br /><br />— Знала бы, что тут постоянные дожди, ни за что бы не приехала! — рассмеялась девушка, садясь на железный выступ под слепым иллюминатором и вытирая лицо бумажным платком.<br /><br />— Теперь везде дожди… Откуда вы? — поинтересовался Илюшин.<br /><br />— Я из Италии, Рим. Бывали у нас?<br /><br />— Только по книжкам.<br /><br />Девушку звали Летиция Феличчи, она была огненно-рыжая, деловая, и ей, как и парню, оказавшемуся шведом, тридцать лет. Парня звали Лукас Улссон.<br /><br />Летиция рассказала, что жила в Риме вместе с родителями на via Francesco Maria Torrigio, в районе Battistini. Когда они умерли от Covid-19, стала путешествовать. Ну, а потом записалась в миротворцы, и её прикомандировали сюда, в Араратскую долину. Когда-то собиралась стать искусствоведом, но не окончила, понятно, образование, да и все музеи позакрывали, и делать стало нечего. <br /><br />— Здесь я буду изучать древние цивилизации. Командование считает, что нужно восстанавливать память.<br /><br />— Это программа такая? <br /><br />— Да. Называется Return of memory. И начать я решила отсюда. Говорят, здесь когда-то был Всемирный потоп. И всё началось.<br /><br />— Не исключено, — улыбнулся Илюшин. — Во всяком случае, я здесь по той же причине. Может, опять получится писать. Я писатель. Был. Давно. Знаете, из русских писателей некоторые здесь обрели второе дыхание.<br /><br />— Так вы писатель? — рассмеялась Летиция. — Любите подглядывать и записывать?<br /><br />— Любой писатель в той или иной степени вуайерист. Он заточен подглядывать, подсматривать, подслушивать, подмечать — это, собственно, его хлеб. Писатель — вуайерист и, конечно, эксгибиционист (особенно в модерне и постмодерне). Да ведь и читатель подглядывает за жизнью, чувствами совершенно чужих ему людей… Здесь я прохожу по программе Everyone can be helpful!1<br /><br />Летиция улыбнулась.<br /><br />Начали обмениваться новостями. Что-то Павел Сергеевич знал, а чего-то — нет. Каких-то новостей не знали и Летиция с Лукасом. Например, что в городе всё ещё много невакцинированного местного населения, что протестов против вакцинирования, правда, нет, но и сопротивляемость чувствуется определённая. Впрочем, он, Илюшин рад, что нет протестов, лучше тихое сопротивление.<br /><br />— Маленькие протесты, митинги не страшны, — убеждал молодой Лукас. — Они ни к чему не приведут. Вон, на Апеннинах уже почти все протесты закончились.<br /><br />— Я вам могу сказать, чем закончатся митинги протеста, если они начнутся в полную силу тут, — возразил Илюшин.<br /><br />— И?<br /><br />— Концентрационными лагерями и резервациями. Как, впрочем, и в том регионе, который вы упомянули. И называть это будут «Зонами карантина».<br /><br />Илюшин рассказал ещё, что сюда, в Араратскую долину, топливо завозят весьма и весьма нерегулярно. Что время от времени приходится ездить в город за всякими нужными в быту мелочами. Что местное население охотно меняет своё барахло, оставшееся с прошлых времён, на миротворческий яичный порошок, сою, галеты и тому подобное.<br /><br />Дождь всё не хотел затихать, и когда начало темнеть, Илюшин предложил развести костёр прямо в вертолёте: не возвращаться же под таким ливнем на базу. Притащили ветки огромного тополя, поваленного неподалёку ветрами и дождями. Летиция и Лукас выложили дневной «миротворческий» паёк, и тогда Павел Сергеевич гордо достал из рюкзака флягу с коньяком.<br /><br />— Откуда коньяк?! — удивился Лукас.<br /><br />— Мне наш капитан привёз, англичанин, — ответил Илюшин. — Из города. Говорит, в городе таки кое-где ещё можно найти настоящий старый коньяк. А ещё у меня сегодня день рождения. Ну что, выпьем?<br /><br />Стали отмечать день рождения Павла. Он поднимал шутливые тосты, делал вид, что по-стариковски брюзжит, что-то рассказывал, и ему нравилось видеть, как весело Летиции из Рима и Лукасу из Гётеборга.<br /><br />— Знаете, что раздражало меня в Москве в последнее время больше всего?<br /><br />— Очень хотелось бы знать! — смеялась чуть захмелевшая Летиция. <br /><br />— А вот послушайте! Я не видел девушек на каблуках! Никого! Не говорю о высоких шпильках. Ну, хоть на маленьком. Так ведь нет! Разучились носить туфли на каблуке… Что-то, значит, кончилось! Причём, судя по всему, навсегда. И это печально. Знаете, Летиция, каблук в современном виде придумал ещё вам величайший изобретатель и художник Леонардо да Винчи, но, к сожалению, его изобретение вошло в моду лишь в семнадцатом веке. Полагаю, мода эта и закончилась в нашем веке, в двадцать первом. Вот так. Этот умник Леонардо математически доказал, почему женщинам необходимы каблуки — где-то пять-шесть сантиметров. Для центра тяжести. Если поднять пятки, то центр тяжести у женщин как раз и придётся на ствол позвоночника. Если без, то центр этот сместится либо вперёд, либо назад — за счёт того, чего у кого больше. Леонардо писал: «Тогда походка у дамы становится похожей на утиную, вперевалочку…» Такие дела. <br /><br />— Каблуки — это жутко неудобно! — возразила Летиция. — Я, помню, надела однажды. Давно очень…<br /><br />— Да, конечно. — Павел сделал грустное лицо, отчего Летиция и Лукас прыснули со смеху. — Но всё же… Что-то ведь всё же кончилось. Да? Если так пойдёт, то скоро исчезнут веера, вуали, шпаги. Печально… Смейтесь-смейтесь! Но как же без вееров и шпаг?<br /><br /> <br /><br />* * *<br /><br />Старшему лейтенанту Павлу Сергеевичу Илюшину исполнилось осенью 2029-го пятьдесят пять лет. Он был историк по образованию, и воинский чин получил только потому, что его давали всем, кто заканчивал вуз старого образца. Павел был худощав, высок, с бородой (командование разрешало), и форму носил, как и все здесь, военную, с нашивкой-эмблемой ООН на правом рукаве. Попал он в эту страну, о которой раньше только читал, от безысходности последних лет — записался в миротворческие силы и сбежал из родной Москвы, где оставаться ему больше не имело смысла: не выходили журналы, не печатались книги, умерли те, кто был близок, уехали те, кто так и не стал близким или вдруг стал неблизким… Как он прожил последние десять лет, теперь уже и не помнил. Всё, казалось, было затянуто толстым слоем тумана, и память ничего существенного не сохранила. После двадцатого года — сплошной провал. Он лишь помнил, что как-то наступил период, когда он повсюду находил игральные карты. Идёт и вдруг увидит под деревом, или рядом с урной — десятку треф или шестерку пик, а то и вовсе попадались валеты, дамы и короли. Что это означало, Павел не мог объяснить. Наверное, это ничего не означало, только карты почему-то врезались в память. И ещё то, как он бродил по Москве и не узнавал людей. Все казались какими-то чужими. Изменилось даже выражение глаз, словно ходишь среди инопланетян, и от этого Илюшин погружался в ещё большую депрессию. «Осенняя хандра», — думал он каждую осень. И сам же удивлялся: вот оно как! Уже осенняя! А я ещё не сбежал от летней хандры, как не успел сбежать от весенней, не говоря уже о том, что, кажется, застрял в хандре зимней, прошлогодней… Так и жил он эти девять лет — от хандры к хандре. Когда же, наконец, понял, что никому не нужен ВООБЩЕ, он сбежал. Сюда, в миротворцы, старшим лейтенантом. Другого выбора не было. <br /><br />Самая большая иллюзия заключается в уверенности, что у человека есть свобода выбора, думал Павел. Тогда как свобода выбора — всегда вопрос приоритетов. То есть выбор лишь в том, от чего ты способен отказаться ради чего-то. Но, слушайте, разве это — свобода? Это же ловушка! Человек всегда в ловушке. Свобода может быть лишь в равноценности выбора, правильно? А так почти никогда не бывает. Всегда что-то случается, и ты выбираешь не в свою пользу. Это постепенно убивает в тебе что-то очень важное, дорогое, драгоценное. Может, поэтому Павел и не писал ничего уже столько лет. А ведь был когда-то хорошим и даже известным писателем. Невозможно писать, когда очень плохо, думал он. Невозможно писать, когда очень хорошо (впрочем, хорошо и не было). Невозможно писать, когда тревожно. Писать можно только тогда, когда стабильно средне. Даже если плохо, но чтоб рутинно и обыденно, день за днём (человек — существо, которое ко всему может приспособиться, привыкнуть, может, потому и выжил). Чтоб была Белая дача, или глушь Саратов, или Домик в горах. А не это постоянное ожидание глобальной катастрофы (ещё большей, которая и случилась таки). Он так и говорил Вене Дорошину, ещё до Первой Пандемии, незадолго до того, как того поместили в наркодиспансер: «По-моему, в мире что-то нехорошее назревает. Конкретно что, не знаю, но носом своим чую: явно что-то плохое. Куда-то мир несётся, но куда — не могу понять. А когда узнаем (узнаем обязательно), что именно происходит и куда несёмся, будет поздно. Как всегда. Что-то глобальное, крупное. Неприятное ощущение какое-то от всего этого. Как металлический привкус крови во рту». <br /><br />Накаркал, в общем. <br /><br />Так вот, думал Павел, в дни потрясений могут писаться только стихи, дневники да публицистика. Поэтам всегда везло больше, даже если их убивали. Прозаикам же вечно приходилось пыхтеть. И потом, думал он, кому писать? Для кого? Это как с музыкой. Музыка не должна улетать вверх, к Небесам. Там она никому не нужна (Бог и без того знает всю нашу музыку). В Небесах она теряется, распыляясь аэрозолем мельчайших частиц в бесконечности разряженного Космоса. Музыка с Небес должна спускаться на Землю, освещать и согревать, как прометеев огонь. То есть музыка должна быть нисходящей, а не восходящей. Ведь с Небес орошается Земля: без дождя земля погибает (кстати, десять предложений текста не заменят десяти тактов музыки). Значит, писать нужно людям и для людей. Но кто сейчас что-нибудь читает? Раньше хоть читали Интернет. А теперь? Теперь и Интернета нет. В своё время мозг молодого поколения убили именно короткие видеоролики. И теперь имеем то, что имеем. Тем более что время в последние сорок лет слишком стремительно неслось, и люди, скажем, родившиеся после двухтысячного года, представляют и знают 90-е и вообще двадцатый век так же, как люди старшего поколения — времена строительства пирамид Хеопса (то есть никак, то есть ничего). А всё потому, что всё очень быстро поменялось, и образование, как всегда, тащилось в хвосте. Дело не в том, что лошадь была транспортным средством с начала четвёртого тысячелетия до нашей эры, и лишь в двадцатом веке нашей появились автомобили, самолёты, ракеты… Дело в том, что если что и узнавало молодое поколение, так исключительно из Интернета. Но стоило Всемирной сети исчезнуть, как наступил полный коллапс мозга (книг-то никто не читал уже давно).<br /><br /> <br /><br />* * *<br /><br />Летиция вскоре уснула, разморённая коньяком и дымом костра, а Павел и Лукас остались пока сидеть. Лукас рассказал, что мама его умерла тоже в первый год Первой Пандемии, и опять настроился слушать — Павел очень интересно рассказывает.<br /><br />— Спасибо, Лукас… Всё это память. Когда что любишь, всегда помнишь. Как сказала Летиция, Return of memory. Всё-таки это важно. Только я одного не могу понять. Почему всегда нужно выбирать между прошлым и настоящим, идти назад или топтаться на месте. Может, надо было выбрать будущее, попытаться идти вперёд? Что-то меня задерживает, тормозит. Я как будто пропал в своём прошлом. Что-то и потерял. Может, я постарел?.. Любите вы Летицию?<br /><br />— Не знаю, — улыбнулся Лукас. — Нам весело вместе. Говорят, в наши дни любовь — это роскошь. Да и командование не одобряет. Любовь — это привязанность. Так ведь? Кто может теперь себе позволить привязаться к кому-то или к чему-то? Ну, полюблю я её, а её возьмут и переведут через месяц на другую базу, куда-нибудь в устье Янцзы. И что? — И вдруг воодушевлённо, почти по-детски так выдал: — Весь наш теперешний новый мир — похож на какую-то революцию. Вы не находите? Меняется всё, и это хорошо! Старое стирается. Всё новое вокруг! Сплошной белый лист!<br /><br />— Один армянский писатель, друг одного русского писателя1, когда-то назвал это «Перед белым листом бумаги». Белый лист бумаги — это всегда страшно… Это обязывает.<br /><br />Павел не нашёлся, что бы сказать ещё, хоть и вспомнил, как его друг, поэт Дорошин, выдал однажды: «Все революции — как плохой секс». Павел пришёл тогда в восторг: «Как же это верно сказано!» Ведь всегда сначала кричат: «Свобода, равенство, братство!» — а потом всё равно используют механизм врача-изобретателя Жозефа Гильотена, ну, и какой-то женераль станет Первым консулом да ещё, чего доброго, водрузит себе на голову императорскую корону, и тогда Бетховен зачеркнёт посвящение на «Героической симфонии»2. Даже если не учитывать всегдашний принцип Истории (принцип маятника), всё равно всякая революция — как плохой секс. И заканчивается она обычно фразой: «Караул устал!»3 Павел Илюшин не верил в революции. Революция приемлема только в культуре, был уверен он: в науке, искусстве, литературе: ну там — импрессионисты, Джойс, «Битлз»… В остальном же он признавал только реформы и законодательные акты (англичане-то умные всегда были: у них была только одна революция с одной реставрацией). И он подумал теперь: каким бы Камилем Демуленом ты ни был, твой же соратник и друг Робеспьер всё равно пошлёт тебя к изобретению мосье Гильотена. Но, не веря в революцию, он верил в Свободу, Равенство и Братство. Ни одна революция, к сожалению, не сумела их установить. Нет, он не то чтобы консерватор. Но он всегда с опаской относился к диктатуре пролетариата. Потому что утром всё равно похмелье. И расстрелы. Он не любил революции. И не верил революционерам. Хотя с романтической нежностью относился к тем, кто верит. Кажется, Камиль Демулен был неплохим парнем, да и бедный полковник Павел Иванович Пестель тоже… Романтики. Как и он когда-то…<br /><br /> <br /><br />Они решили поспать, а утром уже подумать, как вернуться на базу. Тихо догорал костёр. По железным стенам Ми-24 по-прежнему барабанил дождь, вдалеке слышались раскаты грома, и чёрные круги иллюминаторов периодически освещались огромными вспышками молний.<br /><br /> <br /><br />Осень 2029 года в Араратской долине подходила к концу. Здесь всё время, уже несколько лет, шёл дождь, то усиливаясь, то затихая, и казалось, долину эту, площадью ни много ни мало в шесть тысяч шестьсот квадратных километров, вот-вот окончательно затопит. Но стоило дождю чуть-чуть поутихнуть, как вода быстро уходила под землю, стремясь, видимо, соединиться с артезианскими реками, с которыми она, впрочем, никак соединяться не могла. И тогда появлялись здесь островки и полуостровки, и ходить человеку и бегать всякому зверью становилось вполне возможно. В Араратской долине вода всегда уходила под землю, и куда она девалась, никто не знал. Долину делила на две части довольно широкая река, бурная, совершенно безудержная в горах, но спокойная здесь, и она тоже нисколько за это время не поднималась и никогда не выходила из берегов. Говорят, что и приезжие специалисты миротворческих сил ООН этот факт объяснить не могли. И только смотрели, как идёт непрекращающийся дождь, то усиливаясь, то затихая, и как меняется всё вокруг.<br /><br />Всё поменялось в мире. Прошла цепь маленьких региональных войн, потом случилась Первая пандемия, потом случилась Большая война, а потом всё и обрушилось: параллельно с Большой войной снова вспыхнули войны маленькие, региональные, и тогда на Земле наступил настоящий ад. Убийства, беззакония и бесчинства утвердились по всему миру, и правительства стран добровольно сложили с себя полномочия. Исчезли государства, стёрлись границы, и теперь функцию единого на всей Земле координатора с помощью миротворческих военных сил выполняла ООН, к которой присоединили на всякий случай ВОЗ. С тех пор и стало принято не называть в отчётах страны, а лишь упоминать географические названия регионов.<br /><br />Когда-то учёные думали: единственное, что может произойти катастрофического, — это взрыв старушки Бетельгейзе2, который в принципе и не мог навредить Земле, даже указывали точное время — март-апрель 2022 года, когда свет от взрыва долетит до нас. Но звезда эта всех обманула и стала опять набирать яркость к концу 2021 года, а значит, не захотела умирать, взрываться, превращаться в сверхновую. Астрономы, утверждающие, что взрыв Бетельгейзе всё равно скоро произойдёт, теперь уже уточняли, что они, мол, под «скоро» подразумевали нечто астрономическое (где-то 100—200 тысяч лет), что, конечно, для Вселенной всего лишь секунда, и минута для нашей галактики Млечный Путь. Короче говоря, вместо взрыва сверхновой или хотя бы непонятно откуда появившегося астероида (прилёта огромного астероида тоже, кстати, ожидали), случилась Большая война. Из-за глобального же потепления и резкого изменения климата по причине взрывов множества крылатых ракет, частых землетрясений и вулканов вылезли спавшие миллионы лет в регионах вечной мерзлоты неизвестные до этих пор вирусы, и тогда началась Вторая Пандемия… Народы сдвинулись в поисках лучших мест, оставляя свои дома. Те, что жили в горах, были уверены: безопаснее всего в низинах, у берегов рек и морей. Живущие же на берегах океанов считали безопасным местом именно горы: ведь туда не доберутся многометровые, сносящие всё на своём пути цунами, в горах, мол, не страшен потоп (который, кстати, тоже почему-то ожидали). Кто был прав, определить весьма затруднительно: в новом мире плохо стало везде. <br /><br />В новом мире остались простые люди, которых контролировали миротворцы, а миротворцев контролировали Спецслужбы. Спецслужбы — элитные подразделения — выполняли функцию так называемой внутренней полиции, то есть инспектировали военные базы миротворцев. Никто не любил Спецслужбы: ни немцы, ни итальянцы, ни русские, ни американцы, ни китайцы — никто. Спецслужбы подчинялись непосредственно Генеральному секретарю ООН, имя которого было засекречено в целях безопасности. В спецподразделении этом могли служить всё те же немцы, итальянцы, русские, американцы, китайцы после соответствующей, конечно, подготовки. Как уже сказано, сами миротворцы их не любили — однако терпели. Что они могли поделать? Всё на Земле смешалось. И ничего не было уже как прежде. И ничего не будет как прежде, был уверен Павел.<br /><br /> <br /><br />* * *<br /><br />Павел заснул быстро. Спал глубоко, крепко, дышал ровно. Но потом во сне почувствовал какое-то сладко-странное ощущение и, поняв, что видит сон, резко проснулся. С некоторых пор он боялся видеть сны. Открыв глаза, он засмущался было спросонья своего возбуждения, но смущение сразу же сменилось чем-то иным, когда он ощутил на себе крепкую и холодную руку Летиции, ловко задвигавшуюся вверх и вниз, а потом и — её горячий и очень мокрый рот.<br /><br />— Вы что?.. — лишь вздохнул он.<br /><br />— Stai zitto!! Lucas sta dormendo!3 <br /><br />Потом Летиция легла рядом с Павлом.<br /><br />— И что мы будем с этим делать? — прошептал он.<br /><br />— Ничего, — ответила она. — Будем спать.<br /><br /> <br /><br />В тот день, то есть в день своего рождения, Павел выехал со своей военной базы, расположенной на северо-западе бывшего села Лусарат в Араратской долине, прокатиться на велосипеде перед ужином. Велосипед у него был марки Kettler, знаменитой немецкой компании, упразднённой ещё десять лет назад, продукцию которой и завезли сюда в огромном количестве немцы же. В этой местности велосипеды эти оказались малопригодными, но зато их можно было приобрести почти дпром, а у Павла денег не было, впрочем, как и у многих тут. <br /><br />Павел выехал с базы на своём Kettler’e (у которого, кстати, отличный дирэйлер4), но не успел отъехать на каких-то жалких два километра, как дождь опять полил с прежней силой, и ничего не оставалось, как направить велосипед к заброшенному неподалёку вертолёту и скрыться во чреве его, подобно Ионе — в ките. «Как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи», — вспомнил он апостола Матфея и невольно усмехнулся. Всё же где ты похоронен был, апостол? — подумал он. Во всяком случае, наверняка какие-то мощи твои есть на Иссык-Куле. Когда-то вычитал, что в так называемом Каталонском атласе, созданном в четырнадцатом веке Авраамом Крескесом, придворным мастером картографии, было указано это озеро и под ним написано: «Место, которое называется Иссиколь. В этом месте монастырь братьев-армян, в котором есть, говорят, тело святого Матфея, Апостола и Евангелиста». <br /><br />В корпусе геликоптера было темно, пахло сыростью и ржавчиной. Павел зажёг фонарь, огляделся и, поставив в угол автомат, сел. Вертолёт этот — старый «крокодил» Ми-24 — сбитый 9 ноября 2020-го года, девять лет назад, лежал, никому не нужный, недалеко от села Лусарат. В тот день вообще-то было сбито два вертолёта. Другой — в тридцати минутах езды отсюда, у бывшего Ерасхавана. В СМИ тогда написали лишь о том вертолёте, а об этом, лусаратском, как-то промолчали. И если второй очень быстро погрузили на огромный тягач и убрали с глаз долой (и на месте падения его в кратчайшие сроки был поставлен памятник погибшим лётчикам), то эта машина так и осталась лежать на боку у села, искорёженная и обгоревшая. Военные только поспешили разобрать и унести всё, что представляло хоть какую-то ценность, и сбитый «крокодил» стал своеобразным памятником самому себе: ведь производство этих вертолётов прекратилось, больше не существовало пилотируемых воздушных машин. Теперь одни беспилотники.<br /><br />Павел сел поближе к разбитому иллюминатору, откуда пробивался хоть какой-то свет, выключил фонарик, достал из рюкзака крючок, клубок ниток и принялся вязать свои всегдашние фенечки. И в который раз за последние полгода подумал: всё, что могло умереть, стало умирать с двадцатого года, всё, что случиться могло, стало случаться с восемнадцатого и случилось в девятнадцатом. И это оказалось таким же необратимым, как смерть гигантской звезды Бетельгейзе.<br /><br />Дождь продолжал идти. Тогда-то где-то очень близко, за ржавой обшивкой мёртвого вертолёта, Павел и услышал голоса. Голоса были молодые — мужской и женский. Он включил фонарик, спрятал крючок, нитки и крикнул на английском:<br /><br />— Эй, кто там? Заходите!<br /><br /> <br /><br />* * *<br /><br />Когда утром проснулись, было уже светло. Дождь поутих, хотя не перестал совсем. Павлу очень хотелось кофе, но приготовить его в чреве старого вертолёта не было никакой возможности. Конечно, миротворцам выдавали синтетический кофе, который вполне заменял настоящий и по запаху, и по вкусу, однако чувствовалось, что с кофе этим что-то всё же не то. У многих от него потом случалась диарея.<br /><br />Лукас собрал свой рюкзак, потом стал собирать рюкзак Летиции.<br /><br />— Вы слышали о жителях села Luminoso? Забыла, как на местном… — спросила Летиция Павла.<br /><br />— Лусарат — так на местном называется. Оно недалеко отсюда. Да, конечно, все о них знают. Это старик, старуха и маленький мальчик. Каждый день они поднимаются на холм и смотрят вдаль.<br /><br />— Они высматривают Ковчег? — улыбнулась Летиция.<br /><br />— Кто их знает…<br /><br />— Я хочу в Luminoso, — объявила Летиция. — Хочу познакомиться со стариком, его старухой и их внуком.<br /><br />— Мы разве не возвращаемся на базу? — подошел к ним Лукас.<br /><br />— Я пойду в Luminoso. А вы оба возвращайтесь на базу.<br /><br />— Я не могу вернуться один, понимаешь? — Лукас был недоволен. — Вместе ушли, вместе и вернёмся! <br /><br />— Я пойду в Luminoso, — упрямо повторила Летиция. — И ты мне не указчик. Я сама буду решать, что мне делать. И я не подчиняюсь общему распорядку военной базы! У меня другая программа.<br /><br />— Ты думаешь, я не видел, как ты сосала у него? Я не спал! Я видел! — прошипел Лукас, резко повернулся и вышел из вертолёта. Летиция и Павел услышали, как он зашагал прочь, хлюпающие по лужам его шаги вскоре затихли. Воцарилась какая-то странная тишина, и только слышно было, как дождь барабанит мелкой дробью по металлической обшивке вертолёта.<br /><br />— И что мы будем с этим делать? — задал Павел свой ночной вопрос.<br /><br />Летиция пожала плечами:<br /><br />— Ничего. Почему ты ко всему относишься с такой серьёзностью? Лично я пойду в Luminoso. А ты?<br /><br />— Пожалуй, я тоже. Мне ведь тоже необязательно возвращаться на базу. Пошли? — Он вскинул на плечо рюкзак.<br /><br />— Нет так скоро, — остановила, улыбнувшись, Летиция.<br /><br />— В смысле?<br /><br />— Я б хотела ещё немного полежать… С тобой…<br /><br />Павел поцеловал её. Потом поцеловал ещё. А потом шум дождя, упрямо барабанившего в обшивку, стал вовсе не слышен, и раскаты грома стали казаться очень далёкими, а потом всё заглушил грохот сердца, потом было чувство, будто оно перестало биться, потом — что из него выливается жизнь и он умирает, а потом…<br /><br />— Знаешь… — сказал Павел, когда дождь опять стал слышен. Они лежали голые под плащ-палаткой. — Далеко-далеко, в созвездии Ориона, в нашей галактике находится звезда Бетельгейзе — одна из крупнейших среди известных астрономам звёзд. Если б её поместили на место Солнца, то она достигала бы орбиты Юпитера. Название происходит от транслитерации на латинский язык арабского «рука Близнеца», или «подмышка Близнеца»: ведь в арабской астрономии Орион иногда назывался Близнецами, что, конечно, не надо путать с современным созвездием Близнецы. На хинди звезда эта зовётся Ардра, на санскрите — Баху (Рука), Башн — на персидском (это тоже значит Рука), на коптском — Клария (то есть «нарукавник»). Так вот, Бетельгейзе — новая звезда. Когда она родилась, на Земле уже вымерли динозавры и скоро должны были появиться далёкие предки человека. Но она очень быстро постарела. Никто не знает, почему это случилось. В первом веке до нашей эры китайский писатель, историк и астроном Сыма Цянь описывает Бетельгейзе как типичную жёлтую звезду, тогда как Птолемей во втором веке уже нашей эры отмечает, что звезда эта имеет красноватый оттенок. То есть звезда Бетельгейзе состарилась в период между Сыма Цянем и Птолемеем, прямо «на наших глазах»! Вот почему человеку так не терпится увидеть смерть этой старушки. В октябре 2019 года она начала гаснуть и в декабре потеряла до тридцати процентов своей яркости! Вот все и подумали, что уже скоро, уже близко Смерть, однако оказалось, что Бетельгейзе лишь «выдохнула» огромное облако газа, которое заслонило ее на время. И в конце 2021-го она снова стала набирать яркость, всех обманув. Но она всё равно умрёт. Умирают не только люди, но и планеты, звёзды, галактики… Умрёт когда-нибудь и наша Вселенная. Так что Бетельгейзе где-то через сто тысяч лет взорвётся и превратится в сверхновую звезду. Знаешь, что будет тогда? Бетельгейзе в течение нескольких недель по яркости сравняется с полной Луной, так что предметы на нашей Земле даже начнут отбрасывать тени ночью. Она будет видна в дневное время. И так будет три месяца. Потом Бетельгейзе начнёт постепенно угасать, оставляя быстро растущий туманный остаток, который уже через три года вернётся на текущую яркость звезды. Уже через шесть лет на месте Бетельгейзе ничего не будет видно… Тебе неинтересно то, что я рассказываю?<br /><br />Летиция ничего не ответила. А потом:<br /><br />— Я смотрела на твоё лицо после секса…<br /><br />— Что?<br /><br />Она погладила его по щеке.<br /><br />— Оно становится абсолютно спокойным, уходят озабоченность и напряжённость… Оно разглаживается, ты начинаешь курить, глядя в потолок, и, я уверена, в этот момент ты ничего не видишь вокруг, кроме написанных или ненаписанных тобой историй . Это очень классный момент. Это возбуждает — когда понимаешь, что может твориться в твоей голове.<br /><br />— Уже давно не вижу ничего такого. Я бывший писатель. Помнишь?<br /><br />— И что? Это и есть твоя жизнь теперь?<br /><br />— Ты о чём? — удивился Павел.<br /><br />— Это и есть твоя жизнь? Пить старый коньяк с капитаном Джоном Кларком, бродить одному по Араратской долине, делать секс с молоденькими рыжими итальянками-sergenti, грезить о прошлом и переживать из-за далёкой звезды?<br /><br />— Кажется, да…<br /><br />— Тогда ты дурак, Паолино.<br /><br />— Спасибо тебе! — рассмеялся Павел и вдруг подумал: «Странный был этот год. Почему-то под конец подарил тебе рыжую итальянку. Для чего? И что это означает? Что ещё случится в году этом самом 2029-м от Рождества Христова?»<br /><br />Павел Илюшин этого не знал.<br /><br />Тут, на военной базе, он подсел на астрономию. Причём, поскольку Интернета уже не существовало, он вычитывал всё из книг и журналов, которые ему привозил из города Джон. Капитан Джон Кларк (англичанин, бывший сотрудник британской МИ-6) часто ездил в город по своим важным делам и всегда привозил что-то сослуживцам. Павлу, например, — книги из библиотек, теперь никому не нужных, и закрытых, и хороший армянский коньяк. Зачем Павлу понадобилась астрономия, он и сам не знал. Но она ему была нужна. Большие величины и мелкие частицы, видимо, успокаивали. Примиряли и смиряли. В них угадывалась некая закономерность. Упорядоченность. И размышления о них оказывали такое же умиротворяющее воздействие, как и вязание крючком (этому его научила мама, лет, наверное, в десять, теперь уже и не вспомнишь, с чего вдруг).<br /><br />Раньше Илюшин считал, что его не интересует то, что находится за пределами планеты Земля. На фиг всё, в смысле. Потом подумал, что нет, всё же, если какая-то из планет хоть чуточку изменит свою орбиту, это будет катастрофой для Земли, и отредактировал мысль: «Меня не интересует всё то, что за пределами нашей Солнечной системы». Подумал-подумал и решил, что если какая-то звёздочка из нашей галактики «лопнет», то это так или иначе повлияет на нас. И снова отредактировал мысль: «Меня не интересует всё то, что находится за пределами нашей Галактики Млечный путь. Никакие там Андромеды и даже UDFj-39546284». Потому что если там что-то и навербнётся, как выражался писатель, а он верил, что всё внутри нашей Вселенной взаимосвязано, то пока последствия дойдут до «района» нашей планеты, не только нас не будет, но и наших далёких будущих потомков, а то и планеты нашей не будет, да и всей Солнечной системы, быть может. Короче, тут у нас, на Земле, проблем и дел куча. Куда уж думать о других звёздах, галактиках. На фиг! Но теперь Илюшин думал иначе.<br /><br />Астрономия, думал он, — единственная наука, которая смотрит исключительно назад, астрономия — наука о прошлом. Где-то он вычитал, что, просиживая штаны в Калифорнийском Институте технологий, учёные увидели вдруг в телескоп, что в созвездии Персея вспыхнула сверхновая. Астрономы были в восторге! Назвали звезду как-то непонятно. Определили, что она находится в галактике тоже с непонятным названием. Измерили расстояние. Оказалось, эта сверхновая звезда находится на расстоянии сотен миллионов световых лет от Земли. То есть она взорвалась, потом прошли сотни миллионов СВЕТОВЫХ лет, прежде чем эта вспышка долетела до Земли и астрономы обнаружили её. То есть одному Богу известно, что сейчас там с этой сверхновой, да и не новая она теперь уже, а скорее всего старая. Так что, размышлял Павел, по сравнению с астрономией, история — просто наука о будущем!<br /><br />Раньше он думал, что Вселенная не одинока. Предполагал, что мы просто не видим (не можем видеть, понять) другие вселенные: они, как матрёшки, находятся одна в другой, что исключает возможность их «найти». Сейчас же, после прочтения кучи книг, он понял, что всё это чушь. Вселенная одна и… одинока. Да, она образовалась от Большого взрыва, но (и это главное!) это НЕ означает, что до Большого взрыва ничего не было (ни пространства, ни времени, а значит, и материи). Всё это было, но ЗЕРКАЛЬНО. Если нам известно, что Вселенная расширяется, то до Большого взрыва она уменьшалась. В итоге огромная энергия и материя сосредоточились в одной точке, которую учёные называют сингулярностью, и из-за огромной плотности произошёл Взрыв. Потому что, как сказал однажды древнеримский Лукреций, Ex nihilo nihil fit («Из ничего и выйдет ничего»), мысль, повторённую потом Марком Аврелием, а потом и произнесённую неким королём по имени Лир. Итак, до Большого взрыва была Вселенная, но не увеличивающаяся, а уменьшающаяся в размерах, а, следовательно, и время шло не вперёд, а… НАЗАД. Это как с временной шкалой — «до Рождества Христова» и «после Рождества Христова», которую учёные в Средние века придумали, а в Новое время подтвердили для удобства. С той лишь разницей, что Время на самом деле шло назад, уменьшалось, как и пространство, сосредоточивая в одной точке огромную энергию. Mы где-то опять были, причём такие же, а может, совсем другие. Это всё похоже на складывающийся походный стакан. Только кольца тут складывались не в самое большое кольцо, а в самое маленькое. Вот и в последние двадцать лет, время всё уменьшалось и уменьшалось, вместе с тем раздвигаясь и расширяясь, подобно нашей Вселенной.<br /><br />Астрофизики всегда были поэтами, утверждал Павел. Только поэт мог додуматься до словосочетания «горизонт событий» (то самое большое сопутствующее расстояние, с которого излучаемый сейчас свет может когда-либо достичь наблюдателя в будущем). Красиво ведь! А ещё есть термин «проблема моментов». Чистая поэзия! — восторгался Павел. Обидно только за Плутон, думал он. Плутон, считавшийся девятой планетой, разжаловали те же поэты-астрофизики. Мол, не очистил свою орбиту. Павел знал, что поиски девятой планеты будут продолжаться. К тому же говорили, что может быть и десятая. Кстати, в рабочих тетрадях Бетховена нашли черновики к десятой симфонии. Они никак не надписаны и их почти невозможно прочесть человеку, недостаточно хорошо знакомому с бетховенским почерком (а почерк у него был ужасный, как и характер), поэтому до 1980-х годов они не были идентифицированы с какой-либо определённостью. Все эскизы очень фрагментарны, и ни один не содержит более тридцати тактов непрерывной музыки. Тем не менее что-то из них попытались даже сварганить, и в таком виде симфония была впервые исполнена в прошлом веке. Так что, думал Павел, Бетховен тоже был астрофизиком. И поэтом. Он знал, что симфоний должно быть десять.<br /><br /> <br /><br />* * *<br /><br />В юго-восточной, узкой части Араратской долины прежде находилось село Лусарат (теперь оно называлось Bright по-английски, Яркий — по-русски, Luminoso — по-итальянски и так далее). Село Лусарат упоминалось с 1831 года и находилось на высоте 815 метров над уровнем моря. Раньше включало в себя почти 800 хозяйств. Одна треть земель общины была пахотной, остальное использовалось под виноградники и плодовые сады, которые занимали аж 185 гектаров. О том, что Лусарат когда-то был довольно-таки большим селом, говорили многочисленные надгробия-хачкары на местном кладбище. Население занималось садоводством, виноделием, выращивало зерновые и кормовые культуры. Было развито скотоводство и птицеводство. Несмотря на близость реки, проблема орошения в прежние времена всегда была актуальна. Теперь же, в 2029-м, не было ни этой проблемы — в Араратской долине шли постоянные дожди, — ни собственно самого села Лусарат. Из всего населения теперь остались лишь трое: старик, старуха и маленький мальчик, вероятно, их внук. Старики с мальчиком так никуда и не уехали, вместе со всеми не переселились в город, куда перетекло почти всё население страны, и теперь жили за счёт кое-какой помощи миротворцев. Видимо, им некуда и не к кому было уезжать, а тут всё же у них свой дом. Миротворцы знали, что эти трое каждый день поднимаются на холм рядом с селом и смотрят вдаль, куда-то на юг. Что они хотят увидеть там, никто не знал, ведь из-за низких облаков ничего не видно. Рассказывали, что они высматривают вдалеке очертания какой-то мифической горы, называемой Арарат. Существовала ли та гора, или её никогда не было, никто уже не знал, не помнил, а пойти и посмотреть, удостовериться, было нельзя. То место, где гора предполагалась, было закрыто на карантин, и никто не имел туда доступа, даже Спецслужбы. Говорят, кстати, что холм этот находится на месте древней столицы, построенной во втором веке до нашей эры. Говорят ещё, что сбежавший в эти края карфагенский полководец Ганнибал помог тогдашнему царю выбрать это место. Впрочем, об этом писал Плутарх, который, кажется, любил присочинить. <br /><br /> <br /><br />Павел и Летиция шли в сторону села Лусарат. Павел тащил на себе не только свой рюкзак, но и велосипед. Ехать на нём было невозможно — колёса увязали в мокрой земле.<br /><br />Вскоре они вошли в село и двинулись мимо пустых покинутых домов с разбитыми окнами и провалившимися крышами. Когда-то белые, стены домов теперь почернели. Ясно, что люди ушли отсюда давно. Навстречу им выбежала собака, пожалуй, единственная тут живность (в Лусарате почему-то не слышно было даже птиц), полаяла немного и затрусила рядом, поглядывая на колёса велосипеда. Собака не казалась истощённой, значит, её подкармливали.<br /><br />— Как же мы узнаем дом, где живут старики с мальчиком? — спросила Летиция.<br /><br />— Очень просто, — улыбнулся Павел. — Собака нам покажет.<br /><br />— Жутко тут… На покинутые селения всегда жутко смотреть. Я такое уже видела во Фракии. Как будто после катастрофы.<br /><br />— Мы и живём во времена Катастрофы, к тому же тут была война, не забывай, — вздохнул Павел. — То, как теперь, это не есть нормальная жизнь. Так не должно быть. Человечество погубило себя. Человечество не смогло договориться ни с самим собой, ни с природой, ни с Богом. И это всё — из-за машин.<br /><br />— Как это? При чём тут машины?<br /><br />— Очень просто. «Венец творения — человек — однажды убил своего Творца. Венец творения человека — машина — убила человека».<br /><br />— Ты только что кого-то процитировал? — уточнила Летиция.<br /><br />Теперь рассмеялся Павел:<br /><br />— Себя…<br /><br />— Ты думаешь, дело в машинах?<br /><br />— И в них тоже. Поэтому сейчас мы и живём как в Средневековье: ни машин, ни компьютеров. Человечество отбросило себя на века. Из-за своей заносчивости.<br /><br />— Ты и с собой не смог договориться? — улыбнулась Летиция.<br /><br />— Конечно! И… остался один. Очень часто я не узнаю себя в зеркале. Порой на меня из зеркала смотрит совсем чужой человек… <br /><br />— Это и есть твоя жизнь? — спросила Летиция. Видимо, ей нравился это вопрос. — Чужой-свой?<br /><br />— Жизнь — это всегда балансировать между крайностями…<br /><br />Павел хотел развить эту мысль, но Летиция перебила:<br /><br />— Смотри! Дым из трубы!<br /><br />— Кажется, мы пришли…<br /><br />Удостоверившись, что Павел и Летиция, несмотря на военную форму миротворцев, не инспекторы какие-нибудь, проверяющие наличие сертификата о вакцинации, старик пригласил их в дом, где было тепло от железной печки. Труба от печки выходила в форточку. Старик стоял, опираясь большими огрубевшими руками на трость. Несмотря на свои семьдесят четыре года, он всё ещё оставался сильным мужчиной. Он был широк в плечах, в простой холщовой рубашке, костюмных, оставшихся с прежних времён, заштопанных в нескольких местах брюках и высоких сапогах. Он вполне сносно говорил по-русски и совсем никак — по-английски, и Павлу приходилось переводить разговор для Летиции.<br /><br />— Будем пить чай, — сказал старик. — Эй, старуха, у нас гости!<br /><br />Старуха поставила на печку чайник и скрылась на кухне. Павел огляделся по сторонам: в центре единственной в доме комнаты стоял большой стол, вдоль стен — три кровати, застеленные зелёными в синюю полоску одеялами, с исключительными в своей белизне тучными подушками в изголовьях. На стенах не было фотографий. И это удивило Павла. Рядом с дверью на стене была прибита вешалка для верхней одежды.<br /><br />— Откуда у вас мука? — спросил он старика.<br /><br />— Миротворцы выдают. А старуха печёт хлеб, а иногда и пирожки с картошкой, которую тоже выдают на базе.<br /><br />— А масло откуда? Такого у нас нет.<br /><br />— Масло своё. Есть корова. Купили (вернее, обменяли) полгода назад в городе. Так что у нас есть масло, сыр, мацун…<br /><br />— В городе? — удивилась Летиция.<br /><br />Старик кивнул:<br /><br />— Всё теперь в городе: и люди, и скот. Город перестал быть городом и превратился в большую деревню. Машин-то больше нет. Потому что топлива нет. Деревни же и сёла исчезли, почти все исчезли.<br /><br />В углу между двумя кроватями на табурете сидел мальчик с коротко остриженными волосами, лопоухий и грустный. Он поглядывал на Павла и Летицию украдкой и делал вид, будто внимательно изучает картинки в книге, раскрытой на коленях.<br /><br />— Как тебя зовут, мальчик? — спросила Летиция.<br /><br />Мальчик поднял на неё грустные глаза и снова углубился в книгу, не сказав ни слова. За него ответила старуха на ломаном русском:<br /><br />— Он стесняется. Совсем дикий стал. Саник мы его зовём.<br /><br />— По-армянски это означает «крестник», — пояснил старик. — Настоящего имени никто не знает. Вот мы его так и зовём.<br /><br />— Так он не ваш внук? — удивился Павел.<br /><br />— Нет. Полгода назад он пришёл к нам в дом и попросил приюта. Сказал, что сирота, что никого у него нет. Сказал, что родителей не помнит. Сказал, что в последнее время жил у крёстных, но они умерли от гриппа. Они и называли мальчика Саник. Сказал, что шёл искать город. Но так и остался у нас. Уже полгода как. Ему пять лет.<br /><br />Старуха разлила по чашкам чай (сделав глоток, Павел понял, что это миротворческий чай, с базы) и разложила по тарелкам пирожки. По два каждому.<br /><br />— С картошкой! — подчеркнула она.<br /><br /> Маленький Саник не сел за общий стол, и старуха поставила его тарелку с пирожками на кровать, рядом с табуретом, на котором тот сидел с книжкой. Когда беседа оживилась настолько, что Павел просто забывал переводить каждое предложение Летиции, она встала из-за стола и пошла к мальчику. Села на пол у его ног и заговорила на итальянском, рассматривая книжку.<br /><br />— E cosa abbiamo? И l’alfabeto? Conosci le lettere? Puoi mostrarmi le lettere? Questo и il sole, questo и un pioppo, questo и un tappeto, questo и un flauto… 6 <br /><br />Мальчик покачал головой и впервые с тех пор, как пришли гости, произнёс по-армянски, показывая на картинки в книге:<br /><br />— Չե, չե..․ Սա արև է, բարդի, գորգ, դուդուկ…7<br /><br />— Он знает уже буквы, может читать отдельные слова, — сказала старуха.<br /><br />— Паоло, — сказала Летиция, — смотри, какие у них буквы. Ты видел такие буквы? Они не похожи ни на один алфавит в мире.<br /><br />— Да, конечно, — ответил Павел. — Это армянский алфавит.<br /><br />— Красивый…<br /><br />Старуха принесла из кухни три яблока, разрезала каждое на четыре правильные дольки, удалив сердцевину с косточками, и по очереди положила по две дольки на тарелки, старика, Павла, Летиции, свою и четыре на тарелку Саника…<br /><br />— У нас раньше было много деревьев. Но от дождей земля стала худой, деревья сгнили и повалились вовсе. Только эта маленькая яблоня и осталась пока. Ешьте! Яблоки очень полезны! У вас на базе есть такие яблоки? Нету! — сказала она, вытирая передником обмороженные красные руки.<br /><br />Старик продолжал беседовать с Павлом:<br /><br />— В конце концов дожди убьют эту землю, смоют её. И останется один только сплошной непригодный ни для чего грунт. Если дожди не прекратятся, земля погибнет. Остальное унесёт к морю река. Но если гора, которую мы хотим увидеть, станет видна хоть немного, значит, дожди скоро прекратятся. Вот мы и пытаемся её разглядеть в облаках. Надеемся.<br /><br />— Вы помните эту гору? — спросил Павел.<br /><br />Старик рассмеялся:<br /><br />— Конечно. В последний раз я её, правда, видел в 2022-м. Тогда мне было уже шестьдесят семь. То есть я её видел, считай, всю свою жизнь. Как я могу её забыть?<br /><br />— А почему многие думают, что это мифическая гора?<br /><br />— Они не знают просто. Ведь семь лет её никто не видел, мало осталось таких стариков, как я. Повторяю: если хотя бы чуть-чуть будут виднеться очертания горы, это будет означать, что мы спасены.<br /><br />— И какая она? — спросил Павел. — Какая она, эта ваша гора? <br /><br />— Единственная в мире, — ответил старик, пожав плечами, словно ответ этот сам по себе подразумевался и другого не может быть. — Помолчав, старик продолжил: — Вот что я думаю. Чтоб дожди прекратились, должен пойти снег. Вот после снега небо и прояснится. Так всегда бывает. Но слишком тепло для снега. Вообще с тех пор, как всё это случилось, на земле слишком тепло стало… Говорят, есть такие места теперь, где начали расти огромные папоротники — высотой с самые большие деревья…<br /><br />— Я не слышал такого, — рассмеялся Павел, сразу же представив динозавров в какую-то там юрскую эпоху.<br /><br />Летиция продолжала разглядывать азбуку с мальчиком. Она старалась запомнить армянские слова, мальчик же легко повторял вслед за ней слова на итальянском. Павел и старик беседовали, попивая чай из стеклянных стаканов (как они могли уцелеть после взрывов снарядов?), а старушка села совсем близко к печке и принялась вязать тонкими короткими спицами носок. Тоже, наверное, из города нитки, подумал Павел.<br /><br /> <br /><br />* * *<br /><br />Выяснилось, что в тот день старики и мальчик ещё не выходили на холм высматривать Арарат сквозь облака. «Слишком сильно дождит», — объяснил старик. Павел спросил, могут ли они с Летицией составить им компанию. Старик ответил согласием. Летиция обрадованно подхватилась. Рюкзаки и велосипед решили оставить дома, но оружие своё миротворцы взяли с собой. Такое было правило у миротворцев: оружие всегда носить с собой.<br /><br />— У меня раньше было ружьё охотничье, — сказал старик. — Много раз мне приходилось защищать свой дом, когда была война… Сейчас, конечно, ружьё заржавело, а патроны давным-давно закончились.<br /><br />Оделись и вышли из дома. Летиция взяла мальчика за руку. Минут десять шли по равнине, потом размытая грунтовая дорога привела их на склон холма. Старик рассказал, что монастырь на холме, куда они теперь поднимались, был построен над подземной тюрьмой, в которую был брошен царём на тринадцать лет первый армянский католикос. А потом он вылечил заболевшего царя, и тот поверил в Христа…<br /><br />— Это произошло в 301-м году…<br /><br />— Так вы историк? — обрадовался Павел.<br /><br />Старик удивлённо пожал плечами:<br /><br />— Да нет… Я же вам говорил. Я, можно сказать, полуграмотный пастух, простой деревенский парень… Все знают эту историю у нас. Во всяком случае, знали раньше все. Вон — пятилетний Саник, например, знает.<br /><br />Со стен древнего монастыря, стоявшего на месте ещё более древней столицы, горы не было видно, как они ни всматривались в толщу низко нависших облаков. Так ничего и не увидели.<br /><br />— Ной выпустил голубя, чтобы узнать, сошла ли вода с земли, но голубь, не найдя места, где мог бы сесть, возвратился, ибо вода ещё покрывала всю землю. Ной протянул руку и взял его к себе в ковчег, — неточно процитировал Павел по памяти.<br /><br />— Раньше было много деревьев здесь… — невпопад сказала старуха. — Но от дождей земля стала тощей, деревья стали гнить или повалились вовсе. У нас вот только маленькая яблоня осталась…<br /><br />Двинулись обратно в село. Дождь усилился. Тропу размыло ещё больше, и поэтому Павел взял на руки мальчика, а старуха оперлась о руку Летиции. Старик же со своей палкой бодро шагал впереди. <br /><br />— Почему у вас на стенах нет фотографий? — спросил Павел, догнав старика.<br /><br />— К чему нам фотографии? Фотографии — это прошлое. Зачем оно? Его нет. Не существует больше. Никто всё равно ничего не помнит. Прошлое ушло безвозвратно. И никогда больше не будет так, как прежде. Так зачем? Прервалась связь с прошлым. Зачем помнить, если прошлого уже не существует? Наше прошлое убили война и Катастрофа. И поэтому у нас нет настоящего и ещё очень долго не будет будущего.<br /><br />— А я вот ничего не могу забыть. То, что когда-то любил… — вздохнул Павел. Потом добавил: — Но вы же учите Саника грамоте! Своей, армянской. Хоть вы и простой пастух, деревенский парень. Истории ему рассказываете. О прошлом. Значит, память — это важно. Так? Значит, это кое-чего да стоит! Значит, будущее — это вот этот пятилетний мальчик. Правильно? Хотите, чтобы Саник стал лучше, чем вы?<br /><br />— Саник станет обычным человеком, — буркнул старик почему-то сердито. — Не лучше и не хуже. Никогда самка льва не думает о том, что её львёнок станет самым крутым львом на свете. Ей достаточно знать, что он станет львом. Правильно? И никто не знает, каким будет Саник. Сердце человека — как инжир. Бывает спелым, мягким, бывает неспелым, твёрдым. Я просто надеюсь, что сердце его будет достаточно спелым, но не настолько мягким, чтобы в нём поселились черви. А что касается памяти, то я уже не знаю. Я уже давно ничего не знаю о памяти.<br /><br />Кругом лежала Араратская долина. Из-за тумана и низких облаков она теперь казалась огромной, бескрайней и словно парящей в небесах. Было тепло, несмотря на конец осени, и было понятно, что снега ждать ещё очень долго.<br /><br /> <br /><br />Павел и Летиция проводили стариков и мальчика до их дома и, взяв рюкзаки и велосипед, направились в сторону базы. Как-то чувствовалось, что скоро наступят сумерки. Теперь смеркалось рано.<br /><br />— Я так проголодалась! — пожаловалась Летиция.<br /><br />— А знаешь, — начал Павел осторожно, — офицеры живут не в казармах, а на «квартирах». В условиях нашей миротворческой базы — в отдельных коттеджах-вагонах. <br /><br />— Ты хочешь, чтобы я стала жить с тобой как офицерская жена?<br /><br />— Я думаю, что тебе нужен будет хороший консультант-историк для работы. А я — хороший историк. Таким образом программа Everyone can be helpful! окажет неоценимую услугу программе Return of memory.<br /><br />— Ну ты и хитрец! — усмехнулась Летиция.<br /><br />— Я хочу, чтобы ты жила со мной как подруга «Как жена» — командование не рекомендует, ты знаешь. Что касается любви, то это, как выразился вчера твой шведский Лукас, не в духе нынешних времён. Но он, думаю, не прав. Надеюсь. Может, я романтик.<br /><br />— Что ты хочешь этим сказать?<br /><br />— Я думаю, что некий мосье Фредерик Бегбедер ошибся когда-то, говоря, что любовь живёт лишь три года. И твой Лукас тоже ошибся. Любовь — это всегда любовь, и не важно время. Не важны расстояния. Впрочем, ошибся и некий сеньор Коэльо: секс не длится одиннадцать минут. Слушай, а может, я для тебя слишком стар?<br /><br />— Совсем наоборот. Мой самый любимый возраст! То что надо, — рассмеялась Летиция. — И я страшно проголодалась! А утренний секс явно длился дольше, чем одиннадцать минут. Можешь собой гордиться, Паолино.<br /><br />— Что тебе всучила старуха на прощание? — спросил Павел.<br /><br />— Платье своей дочери, уехавшей давно. Говорит, та почти не надевала его. Говорит, я буду красивой в платье. <br /><br />Ещё Летиция сказала, что ей для работы нужны некоторые книги. Смог бы Павел попросить капитана Джона Кларка привезти их из города? <br /><br />Когда вернулись на базу, Павел попросил Джона Кларка. Точнее, попросил разрешения уехать вместе с Летицией в город. Капитан Джон Кларк не был против.<br /><br />— Ты сам поведёшь машину или тебе шофёра дать? — спросил Джон.<br /><br />— Сам поведу, — ответил Павел.<br /><br />— Хорошо. Вот ваши пропуска. Не берите автоматы. Только пистолеты. Удачи!<br /><br />Летиция осталась на ночь у Павла в его офицерском коттедже. Собственно, коттедж представлял собой финский домик из тех, что можно собрать и разобрать за десять минут. Прежде чем лечь спать, Летиция надела платье, подаренное старухой, и Павел не мог на неё наглядеться. <br /><br />— Видишь, какой рыжий огонь тебе достался? — всё повторяла она, а он смотрел и радовался, как солнцу, которое очень долгое время не видел.<br /><br />— Почему тебе нравятся старые мужчины? — спросил он вдруг, когда они уже лежали, обнявшись, а Павел, набив самокрутку, курил. Чтобы потом приняться за обычное вязание крючком.<br /><br />— Ты не старый, — рассмеялась Летиция. — Да мне и молодые нравятся тоже. Ведь мне понравился Лукас. Ну… Понимаешь, о парнях моего поколения я знаю всё. Они такие же, как и я. <br /><br />Павел кивнул и подумал: мужчина смотрит на женщину — она ему не нравится. Женщина смотрит на мужчину — он ей не нравится. Они просто не понимают, что смотрят в зеркало…<br /><br />— Может, я когда-нибудь напишу книгу. Об этой стране тоже. Об этом времени. Или ты напишешь? Скажи, Паоло, трудно написать книгу?<br /><br />— Да нет, — улыбнулся он. — Легко. Надо просто умереть и постараться снова воскреснуть. Делов-то…<br /><br />— Дурак! Я серьёзно. Что нужно для того, чтобы написать книгу?<br /><br />— Учиться писать. Это долгая, трудоёмкая работа.<br /><br />— И на что особенно налегать?<br /><br />— На жопу. Основная тяжесть так или иначе приходится именно на жопу. На неё и налегать. Чтоб написать книгу, нужно многие часы сидеть на своей жопе.<br /><br />— Дурак! Паоло, а ты напишешь обо мне книгу?<br /><br />— Нет. Книги стали никому не нужны, cara8. — Потом вдруг рассердился: — И почему вам всем хочется попасть в книгу? Не понимаю! Знаешь, это как с фотографиями. В прежние времена. Человек просил тебя сфотографировать его, хотя и знал, что ему не перешлют фотографию. Это что, желание где-то «наследить»?<br /><br />— Подумала, что хочу стать героиней книги.<br /><br />— Лучше стань героиней жизни. Сможешь? И верни память. Ты же специалист по возвращению памяти. Для этого командование целую программу придумало… Но ты почти не читала книг. О, конечно, читала больше, чем твой Лукас, но всё равно: почти ни хрена ты не знаешь…<br /><br />— Дурак!<br /><br />— Согласен. И ты — сумасшедшая огненная diavolo femminile9! <br /><br />Павел в очередной раз принялся рассматривать её татуировки. На плече, на затылке, щиколотке, запястье, бедре, над копчиком — все они представляли собой какие-то созвездия. Павел с удивлением почувствовал, что его прежние любови в памяти как-то потускнели. Любовь всегда заставляет забыть о прошлом и всегда надеяться на будущее, не так ли? Но когда очередная любовь от тебя уходит, ты начинаешь вспоминать все предыдущие. Разом. Скопом. И доводишь себя до предынфарктного состояния. Но Павел решил не думать об этом. Хотя и знал — все писатели это знают, кажется: любови всегда, рано или поздно, уходят, бросают тебя. Он ощутил какую-то лёгкость внутри. Даже улыбнулся пару раз своим мыслям.<br /><br />— Я всегда была дьяволёнком, — сказала Летиция. — С детства. Слушай! Короче, мне тогда было пять-шесть лет. Ходила в Scuola dell’Infanzia10. Видимо, он был большой, потому что нас в группе было аж пятьдесят человек, разных возрастов. Я была самым беспокойным ребёнком. Как-то играли во дворе, мне скучно было, и пришла в голову одна идея. Я решила устроить соревнование: попросила мальчиков подняться на горку на детской площадке. Сказано — сделано. На прямоугольной площадке поместилось около двадцати ребят из моей группы. Все встали в ряд, достали писюны и по моей команде начали писать (идея была запустить струю как можно дальше). Естественно, пока мы готовились к этому мероприятию, остальные детки тоже собрались вокруг, подхватив мою команду: «Раз, два, три!» Шуму, восторгу, понятное дело, было хоть отбавляй. Прибежала воспитательница и заорала: «Летиция Фелличи! Что вы тут устроили?!» Дети вокруг ржали, бесились. Мальчишки на горке так и стояли со спущенными штанами. Короче, меня в наказание заперли в чулане, пока мама не забрала из садика. Вот такой я была. Рыжий дьяволёнк…<br /><br /> <br /><br />На следующий день Летиция и Павел поехали в город. Уехали на старом армейском Humvee Джона.<br /><br />— Ты говорил во сне, — сказала Летиция утром. — Но я не поняла, что ты говорил. Все слова были по-русски.<br /><br />— Я видел во сне слова, — сказал Павел. — Но забыл их, когда проснулся…<br /><br />Павел никогда не был в прежние времена в этом городе и не знал, насколько он изменился, город мой родной.<br /><br /> <br /><br />* * *<br /><br />Город мой родной. Город бесценный. Город наидревнейший. Город, некогда солнечный. Город, некогда покрытый виноградными лозами. Город абрикосовый. Город радостный. Город ликующий. Теперь он стал Некогда Славным Городом, по-прежнему, впрочем, поднимающимся лестницей с края Араратской долины на холмы, окружающие с севера, востока и запада. Вся страна переселилась сюда. И он стал единственным для всех. И люди стали жить не только в квартирах-домах, но и в театрах, в подземных переходах, в бывших торговых центрах, превращённых в общежития. И людей стали называть беженцами. Люди стояли в очереди за миротворческими продуктами и керосином. И все торговали всем, и не ездили больше по городу автомобили: город превратился в кладбище машин, в которых тоже жили люди. И в городе моем, как и во всей Араратской долине, теперь шли бесконечные дожди.<br /><br /> <br /><br />— Это правда, что в городе люди живут в метро? — спросила Летиция, когда, проехав КПП на въезде, они покатили по растрескавшемуся асфальту городских улиц.<br /><br />— Да. Ведь всё население переехало жить сюда. В домах нет столько места. Теперь во многих городах мира так. Ты не знала? И в метро, и в автомобилях, и в автобусах, и в трамваях. <br /><br />Павел вспомнил старое московское метро прежних времён, которое очень любил. Вспомнил, как шутил когда-то: «Данте неправ: кругов ада не девять, а один, и он называется “Кольцевая”. Все остальные — просто ветки». Павел больше любил, конечно, трамваи, но и метро тоже привечал. Своя особенная жизнь там, внутри огромного осьминога. <br /><br />Однажды в метро он увидел, что через три-четыре человека впереди боязливо-осторожно на эскалатор встала пожилая женщина с годовалым ребёнком на руках — внуком или внучкой — не разобрал. Поехали вниз. И тут произошло непонятное. Сильно пожилая женщина всё так же осторожно и медленно усадила ребёнка на ступеньку эскалатора, кажется, даже проверила, надёжно ли тот устроился. Потом сама села на две ступеньки ниже (уже не так медленно), откинулась назад и замерла. Отключилась. Впечатление было, что она вдруг растаяла. Люди на эскалаторе закричали, дежурная, «живущая» в стеклянной будке внизу, остановила движение, откуда ни возьмись набежали полицейские — где их такое огромное количество пряталось, никто не понял. Нашатырём привели её в чувство, кто-то из полицейских взял на руки малыша, и эскалатор запустили. Женщину усадили на стул, и она постепенно пришла в себя. Оказалось, она поняла, что теряет сознание, но не могла позволить себе грохнуться в обморок с ребёнком на руках. Что-то в этом есть очень мудрое и вековое, подумал тогда Павел. Полицейский снова взял ребёнка на руки, двое других помогли женщине встать и пойти к поезду. «Спасибо, спасибо!» — лепетала она, уверяя, что уже способна идти сама, но полицейские заверили, что с радостью прокатятся и помогут ей, а ребёнок так и норовил дёрнуть за шнур полицейской рации. Может, полицейским было скучно у себя там… В любом случае, эта женщина поразила его тогда. Странно-то как, удивился сейчас Павел: десять лет прошло, а я всё ещё помню эту историю.<br /><br /> <br /><br />На улицах было много людей, идущих по своим делам, хотя и дел-то особых в городе не могло быть. Люди останавливались, провожали взглядоммиротворческий жёлтый внедорожник Humvee, и качали головой, наверное, думали, что приехала очередная проверка. Летиция разглядывала улицы во многих местах «слезшим» асфальтом, почерневшие от дождей некогда розовые фасады из туфа, людей моего города.<br /><br />Переехали полуразрушенный мост через реку, которая, извиваясь змейкой, протекала с севера на юг, и выехали на широкую прямую улицу, Проспект, как её называли тут, в конце которого, на склоне холма, возвышалось чёрное здание. Перед ним были скульптуры неизвестных Павлу людей (святых?). Когда-то это был музей древних рукописей. Сейчас его здание стало хранилищем книг вообще. Чтобы хоть что-то спасти, командование миротворческими силами, по просьбе местного населения, свезло сюда книги из других библиотек. Нет, музей не работает, объяснил Павел, просто здесь хранят книги. <br /><br />— И кто за всем этим смотрит? — спросила Летиция.<br /><br />— Фотограф.<br /><br />— У него нет имени?!<br /><br />— Наверное, есть. Но они нам почему-то не говорят. Ты заметила? Старики в Лусарат тоже не представились. <br /><br />— И что это означает?<br /><br />— Скорее всего — ничего. Просто нам нет надобности знать, видимо, считают они. Да и правда, зачем? Они на своей земле. У себя на родине. Зачем нам знать их имена? Это — старик, это — старуха, это — мальчик; фотограф, уборщица, часовщик, дворник, писатель, парикмахер, продавец воды… Понимаешь? А нам имена, видимо, необходимы: Летиция, Павел, Джон, Лукас, и мы все — миротворцы-военные. Для них мы обезличены, поэтому нам надо давать имена, чтобы мы отличались друг от друга… Приезжие мы. Наверное, нам имена нужны, чтобы мы не потерялись. В чужой стране.<br /><br />— Странная теория. Казалось, должно было быть наоборот.<br /><br />— Может быть… Но как тебе объяснить? Эти люди столь же древние, сколь и архетипичные. Понимаешь? Имя не важно… Очень часто они, я слышал, называют друг друга просто одним словом: «варпет» — «мастер».<br /><br />— Всё равно странно, что смотритель музея простой фотограф.<br /><br />Павел рассмеялся:<br /><br />— Он не простой фотограф.<br /><br />— Особенный?<br /><br />— Да. Варпет.<br /><br />Оставив Humvee внизу, рядом с питьевым фонтанчиком, в котором давно уже не было воды, Павел и Летиция поднялись по мощённой булыжником дорожке и постучали в обитую кованым железом огромную дверь. Минуту спустя им открыл мужчина, приблизительно ровесник Павла, может, чуть старше, с чёрной, седеющей, как и у Павла, бородой, в полувоенной форме, охотничьем жилете с огромным количеством карманов и с керосиновой лампой в руке. Павел и Летиция показали свои пропуска. В здании было почти темно и очень холодно, как в пещере.<br /><br />— Это пахнет плесенью? — спросил Павел.<br /><br />— Хуже, — ответил мужчина с керосиновой лампой. Он свободно владел английским и русским. — Это пахнет книжной плесенью. Она в разы токсичнее, чем обычная. Хотя существует огромное количество видов плесени, как вы знаете.<br /><br />Стали подниматься по мраморной лестнице. <br /><br />— Наверху, на втором этаже, есть комната, — сказал фотограф-библиотекарь, — где плесенью не пахнет и тепло. Печка там. Вам посоветовал обратиться ко мне капитан Джон Кларк? Так это для вас он брал у меня книги по астрономии?<br /><br />Павел кивнул.<br /><br />— А вы фотограф? — спросила Летиция.<br /><br />— Да, — кивнул мужчина. — Фотограф. Пока ещё фотограф.<br /><br />Он рассказал, что когда цифровые технологии попросту исчезли («ведь в городе не так, как у вас на базе, — тут электричества нет»), он перестал снимать. И именно тогда чуть не сошёл с ума. Ну, или чуть было не повесился. А потом случилось чудо.<br /><br />— Я не верю в чудо! — сказала Летиция.<br /><br />Фотограф рассмеялся.<br /><br />— Она молодая, — объяснил Павел и тоже рассмеялся.<br /><br />Они вошли в какой-то кабинет. Фотограф поставил маленький эмалированный чайник на керосинку с выходящей в окно трубой. <br /><br />— Чудо, однако, случилось. Я стал как бы смотрителем этого музея. И знаете, что я нашёл в подвалах? Вы не поверите! Старые фотопринадлежности: разные химикаты, огромное количество плёнок ещё с советских времён, фотобумагу! И ничего не испортилось, представляете? При такой-то сырости. И я опять стал фотографировать своим древним, подаренным ещё отцом «Зенитом-Е». Вы меня понимаете?<br /><br />— Конечно, понимаю, — кивнул Илюшин. — У меня в детстве был такой же. И регулярно, раз в месяц, ванная комната у нас превращалась в фотолабораторию. <br /><br />— А я ничего не понимаю… — рассердилась Летиция. — Вы о чём? Какая плёнка? <br /><br />Фотограф и бывший писатель расхохотались.<br /><br />— Покажите ей фотоаппарат, варпет, — попросил Илюшин. — Не забудьте только сказать, что на нём нет режима «видео».<br /><br />— Вы думаете, я stupido11? — обиделась Летиция.<br /><br />— Конечно, нет, — поспешил извиниться фотограф. — Не обижайтесь. Вы просто явно родились после 2000 года. <br /><br />— А что будет, когда и эти старые химикаты с плёнками закончатся? — спросила Летиция.<br /><br />— Не знаю, — улыбнулся фотограф. — Наверное, случится какое-то чудо ещё.<br /><br />— Dio mio12! Что за люди! Как дети малые! — пробурчала Летиция, развеселив тем самым «стариков» — бывшего писателя и бывшего фотографа.<br /><br />— Чай, сахар, печенье — миротворческая помощь ваша, — предложил фотограф. — Наверное, вы это печенье видеть уже не можете?<br /><br />— О да!<br /><br />Выпив чаю, спустились в хранилище выбирать книги.<br /><br />— Думаю, то, что на русском, старший лейтенант переведёт для вас, — сказал с улыбкой фотограф. — Ну, а я переведу для вас что-то из армянского.<br /><br />— А вы покажете мне ваши работы? — спросила Летиция.<br /><br />— Да вот они. Вот на этой полке. Я их храню здесь — не так сыро…<br /><br />— Что это за гора? — спросила Летиция, рассматривая одну из фотографий.<br /><br />Фотограф улыбнулся:<br /><br />— Единственная в мире. Это Арарат. Посмотрите, — показал он другую фотографию. — А так раньше выглядел мой город.<br /><br />Илюшин подумал, что ему почему-то очень нравится этот странный человек, прекрасный фотохудожник, ставший смотрителем огромного музея книг. Вот бы с ним когда-нибудь выпить коньяку. И неожиданно понял — почему: они были из одного времени. И ещё он понял: что бы ни случилось, и он, и фотограф, да и капитан Джон Кларк из бывшего МИ-6, всегда будут ждать чуда. Ждать чуда — это то, чему нас научили предыдущие сорок лет новейшей истории. Мы родились в наши семидесятые. И когда стали взрослеть, мир начал меняться, и мы поверили, что впереди будет удивительная жизнь. И стали ждать. Вот ещё немного, и станет легче. Ждали, потом ещё ждали, потом ждали снова. И каждый раз что-то случалось. Но мы понимали, что надо подождать ещё. Что мы скоро встанем на подобающее нам место. Однако когда стало чуточку стабильней и даже уже сносно, мы поняли, что те, что за нами, моложе, повзрослев, заняли наши места. И теперь нам надо пробиваться сквозь ряды молодых, что мы опять проиграли, не успели, опоздали. Но несмотря на это, мы всё равно всегда ждали чуда. Это в нас с детства. Когда мы только-только начинали взрослеть. Когда начинала появляться запрещённая литература, когда мы узнали, что рухнула Берлинская стена, когда мы с упоением слушали новые группы и заучивали наизусть — Depeche Mode, R.E.M., — воспитывались на «Наутилусе Помпилиусе» и «Кино», вдыхая воздух, в котором было такое количество свободы, что мы порой задыхались и балдели от счастья. Мы — дети этой свободы. Как же мы можем не ожидать — всё ещё — чуда, которого мы ждали и ждали, бесконечно, непоправимо?.. Только каждый раз что-то случалось, и мы опять катились назад. Чтобы снова ожидать… И постарели. Вон — этот фотограф, показывающий твоей девушке свои старые работы, или же капитан Джон Кларк, благодаря которому ты выжил тут в первые полгода. Мы все постарели. Так и не пожив. Потому что нам говорили, что надо подождать ещё. Когда закончится двадцатый век, когда утрясётся век двадцать первый…<br /><br />Сначала Павел думал, что двадцатый век закончился 9 ноября 1989-го, с падением Берлинской стены. Но он ошибся. Потом он думал, что двадцатый век закончился в 1991-м с распадом Советской империи. Но он опять ошибся. Двадцатый век продолжал заканчиваться ещё целое десятилетие, он закончился 11 сентября 2001 года, когда были протаранены башни-близнецы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке. Но Павел всё ещё ошибался, думая, что тогда и начался век двадцать первый. Новый век готовился начаться ещё целых двадцать лет и наступил таки в 2021 году. Всё, что было до того, — было подготовительным и ознакомительным этапом, намёком на то, как мы будем жить и с чем будем сталкиваться. За эти двадцать лет человечество увидело, как уничтожаются памятники древней Пальмиры, как горит Нотр-Дам, как могут быть использованы фосфорные бомбы, вникло в понятие «беспилотник»; научилось давать концерты в пустых залах, ходить друг к другу в гости по «зуму», посещать Лувр, Прадо, Эрмитаж виртуально; в конце концов, научилось дарить друг другу книги в pdf-формате, плечом открывать двери, всегда при себе иметь санитайзер, на всякий случай не выходить из комнаты. А ещё кто-то очень старался сделать всё, чтобы память у людей стиралась (вон сколько людей старшего поколения, то есть носителей памяти, унесла Первая Пандемия). Это совсем как среднестатистический европеец в начале Средних веков, знавший о мире лишь то, что было видно с колокольни местной церкви, тогда как совсем недавно ещё античный старец, допустим, Эратосфен, сидя на прибрежном песке, мог рассчитать радиус Земли (тогда тоже, видимо, кто-то стирал память). Именно поэтому людям, родившимся после 2000 года, уже девяностые представляются как времена легендарные. Они НЕ ЗНАЮТ. <br /><br />— Двадцать первый век, — говорил Павел Вене Дорошину ещё тогда, в Москве, — будет веком мировых войн, пандемий и забывания того, чего человечество достигло за предыдущие по крайней мере два столетия. Знания перестанут быть нужны, и никого не будет интересовать радиус Земли.<br /><br />Но Земля ещё долго будет, считал Илюшин тогда. И когда-нибудь на Земле наступит рай. Не будет ни войн, ни болезней, ни горя. Лет ориентировочно тысяч через сто…<br /><br />Ещё Павел раньше думал: поскольку новый мир, наступивший летом 91-го, давно стал уже старым и начался другой, совсем новый «новый мир», то и писать надо другие книги и по-другому. Писать обязательно надо, был уверен он раньше. Во что бы то ни стало. Пускай даже вопреки. А иначе зачем это всё? А иначе как не забыть? Как же можно забыть? Ведь нельзя забывать!<br /><br />Теперь он не был уверен в этом.<br /><br /> <br /><br />В Музее книг у смотрителя-фотографа-художника Илюшин и Летиция просидели долго. В основном беседовали мужчины — o своём времени, в котором не были знакомы, но сейчас прекрасно понимали друг друга, и это очень удивляло Летицию. Она только раз перебила их:<br /><br />— А что здесь написано, в этой книге? Вы можете перевести?<br /><br />Фотограф кивнул и с листа перевёл отрывок из книги, которую раскрыла Летиция: <br /><br />— Это «История Армении» историка и католикоса Иоаннеса Драсханакертци, конец девятого — начало десятого века.<br /><br />— Вы можете читать то, что написано в десятом веке?<br /><br />— Конечно. Наши буквы не менялись. Как их придумал святой Месроп в пятом веке, такие они и остались.<br /><br /> <br /><br />Взяв книги, Павел и Летиция поехали на базу, пообещав вернуться.<br /><br />— Когда приедем, высади меня, пожалуйста, у казарм сержантов, хорошо? — попросила она.<br /><br />— С чего это вдруг? — удивился Павел.<br /><br />— Там сегодня туса. Будет музыка и выпивка. <br /><br />— А мне нельзя, что ли?<br /><br />— Нет, Паолино. Это для младшего командного состава.<br /><br />— А если я не хочу, чтобы ты туда ходила?<br /><br />— Я пойду на эту тусу, — упрямо повторила Летиция, совсем как вчера утром сказала Лукасу. — И ты мне не указчик. Я сама буду решать, что мне делать. <br /><br />— Понятно…<br /><br />— Слушай, signore tenente13 Илюшин.<br /><br />— Да?<br /><br />— Хочу, чтоб ты знал ещё: мне нравится с тобой трахаться, но это не означает, что я не буду трахаться с другими. Понимаешь?<br /><br />— Понимаю.<br /><br />— Если ты обижаешься, то ты, и правда, дурак. И тогда ты мне не нужен.<br /><br />— Я не обижаюсь, — соврал Павел. Только почувствовал, как что-то умерло внутри. Опять. Давно он не чувствовал этого — когда внутри всё мертвеет. И ему очень захотелось достать из рюкзака нитки, крючок и связать хоть несколько петелек своей неизменной змейки-фенечки. Но он был за рулём.<br /><br /> <br /><br />* * *<br /><br />Капитан Джон Кларк был коренаст и крепко сложён. Носил стальные круглые очки, и у него были усы, как у писателя Сомерсета Моэма14. Из разведки он ушёл летом 2020 года по собственному желанию и занимался тем, что ничем не занимался, коллекционируя старые виниловые пластинки популярных рок-групп 60, 70, 80-х годов. Так продолжалось года три, пока не случилась Катастрофа и мир не обрушился самым неожиданным образом. Дважды разведённый к тому времени, капитан Джон Кларк записался в добровольческие миротворческие силы ООН и был прикомандирован сюда, на базу в Араратской долине, где стал командовать особой ротой из 110 миротворцев, которых в шутку и не без презрения называли «богемой». Это были бывшие писатели, учёные, музыканты, художники, актёры… Капитан Джон Кларк лично курировал такие программы командования, как Everyone can be helpful, Return of memory и так далее. Никто не видел, не слышал, чтобы капитан Кларк смеялся, кажется, никто даже не видел на его губах улыбки. Он всегда был угрюм, немногословен. Но Павел как-то сблизился с ним, даже мог назвать его своим другом, хотя, конечно же, ничего конкретного сказать о капитане не мог. Как и все, впрочем. Никто не знал, например, что у капитана Джона Кларка с того самого времени, когда он подал в отставку, появилась навязчивая идея суицида. Что он каждый вечер, вернувшись в свой коттедж, доставал пистолет и пытался застрелиться. Каждый вечер он долго сидел, тупо глядя в чёрное дуло, но в конечном счёте дело заканчивалось большим стаканом армянского коньяка, в котором было растворено снотворное. И тогда капитан Джон Кларк, рухнув на кровать, крепко засыпал до утра. Это повторялось изо дня в день. Так было и в тот вечер, когда Павел и Летиция ездили в город. Капитан Джон Кларк сидел за столом у себя в коттедже и, зарядив одним патроном армейский MP-446 «Викинг» (иначе говоря, пистолет Ярыгина, которым миротворцев в огромном количестве снабдили русские), раздумывал, нажать на курок или нет, когда в двери постучали. Спрятав пистолет, Джон пошёл открывать. На пороге стоял начальник дежурной части, который и сообщил, что на КПП у южных ворот случилось ЧП.<br /><br />— Что там?<br /><br />— Какой-то мальчик. Из местных. Непонятно, что говорит.<br /><br />— А почему решили об этом докладывать мне?<br /><br />— Он называет имя старшего лейтенанта Павла Илюшина.<br /><br />— Мальчика в Центральный корпус на допрос, Илюшина, когда вернётся, туда же. Сейчас буду.<br /><br />— Слушаюсь!<br /><br /> <br /><br />Когда Павел, высадив Летицию у казарм, вошёл в комнату для допросов, то первое, что бросилось в глаза, были разбросанные по полу игральные карты. Он заметил десятку треф, шестёрку пик и другие, всевозможных мастей.<br /><br />— Эти сукины дети вздумали тут в карты играть, — объяснил капитан Джон Кларк, поймав его взгляд. — Проходи. Дело есть. — Приказал ввести доставленного мальчика из местных, пяти лет от роду, лопоухого и с грустными глазами.<br /><br />— Саник?! — удивился Павел. — Что ты тут делаешь?<br /><br />— Он пришёл к Южным воротам и кричал твоё имя.<br /><br />И Саник на очень плохом русском рассказал Павлу, что старики решили пойти к горе, найти её и умереть на склоне. Что они решили идти всю ночь. Что отправили Саника на базу, к Павлу, потому что, как они подумали, больше никто не сможет позаботиться о нём, о Санике.<br /><br />— Они с ума сошли! Их же убьют! — возмутился капитан.<br /><br />Павел сказал, что поедет в Лусарат, чтобы остановить стариков. <br /><br />— Они только собирались, когда меня сюда отправили, — уточнил мальчик. <br /><br />— Я еду туда!<br /><br />— Слушай! — скомандовал капитан. — Запомни: если они уже перешли за колючую проволоку, их ничто не спасёт. Спецслужбы откроют огонь. Ни в коем случае не лезть через колючку. Слышишь? Это приказ. <br /><br />— Я их перехвачу. — Павел пошёл к выходу. <br /><br />— А с мальчиком… С мальчиком что делать?<br /><br />— Ты знаешь, кто о нём позаботится лучше всех, Джон. Если меня не убьют, утром я повезу его к фотографу. В музей. Он там и учиться будет. Научится читать книги… Мы оба знаем, что единственное, что спасёт этот мир, эту землю, — образование… Кто сегодня дежурный Спецслужб?<br /><br />— Лукас Улссон.<br /><br />— Он же сержант!!! <br /><br />— А ещё один из тайных начальников Спецслужб.<br /><br />…Через пятнадцать минут Илюшин остановил машину возле дома стариков. Дом был пуст. Единственное живое существо, которое встретило Павла, была собака, привязанная длинной верёвкой к дверям. Он поехал к холму. И всё время помнил, что холм этот, на котором был монастырь, находится на месте древнего города, построенного во втором веке до нашей эры. Помнил и про Ганнибала, помогшего царю выбирать это место для столицы…<br /><br />Обогнув холм, Павел съехал с дороги и помчался строго на юг, пока не упёрся в колючую проволоку, протянутую вдоль всей южной окраины Араратской долины. Бросив машину, не выключив фары, Павел, обдирая форму, перелез через ограждение и побежал по полю. Минут через пять он стал различать в темноте, прямо перед собой силуэты стариков. И он закричал:<br /><br />— Остановитесь! Туда нельзя! Вас убьют! Это Павел! Илюшин! Остановитесь! Туда нельзя!<br /><br />И тут всё поле осветилось ослепительно белым светом огромного прожектора, который бил с холма, оставшегося далеко позади. Кто-то по громкоговорителю приказал остановиться и вернуться за ограждение. <br /><br />— Мы будем вынуждены открыть огонь на поражение, — услышал Павел монотонный голос громкоговорителя и узнал вчерашнего знакомого, сержанта Лукаса Улссона.<br /><br />Продолжая бежать, уже почти сорвав голос, Павел всё ещё пытался по-русски докричаться до стариков снова и снова:<br /><br /> — Остановитесь! Туда нельзя! Вас убьют! Это Павел! Илюшин! Остановитесь! Туда нельзя!<br /><br />Он всё бежал и бежал, потом услышал за спиной автоматную очередь. Павел увидел, как впереди упал старик, потом старуха, и понял, что падает сам. Запрокинул голову и упал навзничь. Автоматная очередь смолкла. Стало очень тихо, лишь слышно было, как идёт дождь. Но и шум дождя скоро стал почти не слышен, и раскаты грома показались очень далёкими, а потом наступило чувство, будто сердце перестало биться, потом — что из тела вытекает жизнь. Лицо его было абсолютно спокойным, ушли озабоченность и напряжённость, оно как будто разгладилось, и Павел, глядя в чёрное мокрое небо, ничего не видел. Ни написанные им когда-то диалоги, ни сцены из будущих книг. Это было абсолютное ничто. И Павел понял, что он умер. Только перед тем, как душа его взлетела и унеслась вслед за душами стариков к вечно снежной вершине мифической горы Арарат, ему показалось, будто он слышит голос своего друга, поэта Вени Дорошина. Взволнованный, но вместе с тем печальный, как тогда, в самом конце 2019 года, когда Павел пришёл навестить его в алтуфьевский наркодиспансер номер девятнадцать.<br /><br />— Паша! Ты был прав! Всё поменялось и будет ещё меняться. Умрут все, кто жил — я великих имею в виду — и учил нас, и подавал пример, те, на кого мы равнялись. Умрут все великие, понимаешь? И нам, и младшему поколению не на кого будет смотреть. Ох, Паша! У кого же теперешние дети будут учиться надевать галстук-бабочку, костюм-тройку, чулки? Они ж не умеют! Для них главное, чтоб щиколотки были видны… Откуда они будут знать, как разговаривать, шутить, как держаться, — если великих больше не будет? Ужас, Паша! Государства обособятся, и путешествовать будет больше нельзя. И в каждой стране будут твориться бесчинства. А население будет расти, и скоро станет нечего есть, и тогда придётся половину убить. Распылят какую-нибудь дрянь, и всё. Привет! И придётся носить маски, какие теперь китайцы носят. А ещё в будущем не будет секса. Ну, то есть он будет, но только для размножения. Секс запретят, Павлуша. Сексом будет стыдно заниматься, и всё человечество станет фригидным и кастрированным. Только если надо будет зачать ребёнка… Если нет, то нет. И я очень не хочу жить в этом будущем…<br /><br />Через неделю Павлу сообщили, что Веня умер. У поэта один за другим стали отказывать органы. Павлу было сорок пять тогда, десять лет назад, в 2019-м. Он был достаточно опытен, чтоб знать: боль никуда не уйдёт. Она притаится и будет жить с тобой до окончания твоих дней. Ты с ней уже никогда не разлучишься. А как только расслабишься, она набросится на тебя, станет мучить и терзать. Но ты возьмёшь себя в руки, сожмёшь кулаки, и боль снова притаится. До следующего раза. Чем больше надежд на будущее мы связываем с конкретным человеком, тем труднее нам этого человека отпустить. Проще говоря, мы не человека боимся потерять, собственно, а свою надежду. Нам просто страшно представить себя без неё, без этой надежды.<br /><br />Всего лишь.<br /><br />А потом наступил 2020 год.<br /><br />По факту, сам 2020 год наступил чуть позже, в марте, и долгое, очень долгое время не хотел уходить. И это был конец. С чего-то всегда начинается конец, не так ли? Ведь из ничего не бывает ничего. С тех пор Павлу Илюшину не удалось написать ни единой строчки. Слова куда-то ушли. И не хотели возвращаться. И больше так и не вернулись никогда.<br /><br />Всё, что могло умереть, стало умирать, всё, что могло случиться, начало случаться. Прошла цепь маленьких региональных войн, потом — Первая Пандемия, потом одна Большая война, и всё рухнуло. Исчезли государства, стёрлись границы, перестали существовать правительства… И боль никуда не ушла. И так было очень долго. До тех пор, пока не взорвалась старая звезда Бетельгейзе, что в созвездии Ориона, пока не наступил рай на Земле, пока не стало больше ни войн, ни болезней, ни горя, пока снег, чистый, ослепительный белый снег не покрыл пуховым ковром Араратскую долину, и сквозь рассеявшиеся облака однажды утром восходящее зимнее солнце не осветило розовым светом матовую вершину Библейской Горы. <br /><br />Лет ориентировочно тысяч через сто.<br /><br /> <br /><br />28.02.2022<br /><br /> <br /><br />1. Каждый может быть полезен! (англ.)<br /><br />2. Яркая звезда в созвездии Ориона. Красный сверхгигант, интенсивно теряющий газ из атмосферы.<br /><br />3. Тише! Лукас спит!.. (итал.)<br /><br />4. Переключатель скоростей (от англ. dеrailleur).<br /><br />5. Сержантами (итал.).<br /><br />6. A что это у нас? Это азбука? Ты знаешь буквы? Покажешь буквы? Это солнце, это тополь, это ковёр, это свирель… (итал.)<br /><br />7. Нет, нет… Это — солнце, тополь, ковёр, свирель… (арм.)<br /><br />8. Дорогая (итал.).<br /><br />9. Женщина-дьявол (итал.).<br /><br />10. Детский сад (итал.).<br /><br />11. Дура (итал.).<br /><br />12. Боже мой! (итал.).<br /><br />13. Господин лейтенант (итал.).<br /><br />14. Сотрудниками Британской разведки МИ-6 некоторое время были известные писатели Сомерсет Моэм и Грэм Грин.<span><br /></span><span></span><span><br /></span><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-19169523337784692142022-09-14T11:25:00.001+04:002022-09-15T11:29:43.084+04:00НГ-ЕхЛибрис. 14.09.2022 ("Тиль и Диктатор. Про мечты сердечника и сладость полной власти")<span><a name='more'></a></span><div><br /></div><br /> 14.09.2022 17:13:00<br />Тиль и Диктатор. Про мечты сердечника и сладость полной власти<br /><a href="https://www.ng.ru/style/2022-09-14/16_8539_style.html?print=Y">Версия для печати</a><br /><br /><a href="https://www.ng.ru/discuss/?ID=748404&TYPE=articles">Обсудить на форуме</a><br /><br /><br /><a href="https://www.ng.ru/authors/43285/"><img border="0" src="https://www.ng.ru/bitrix/images/socialnetwork/nopic_user_150.gif" /> Ованес Азнаурян</a><br /><br />Об авторе: Ованес Грачикович Азнаурян – писатель.<br /><br /><br /><br /><img src="https://www.ng.ru/upload/medialibrary/272/34-16-1480.jpg" /><br />Спаниели любвеобильны, люди жестоки. <br />Фото автора<br /><br /><br />Счастлив тот, кто в черные дни сохранит чистоту сердца…<br /><br />Шарль де Костер<br /><br />Тиль – рыжий английский кокер-спаниель двоюродной сестры. Правда, Тиль просит, чтоб его породу называли через «э», «спаниэль». Говорит, так правильнее. Видимо, он считает, что так звучит аристократично. Он и правда выглядит настоящим аристократом по сравнению со своим американским родственником, который из плебса (а такое бывает).<br /><br />Двоюродная сестра уехала на неделю, и я перебрался жить к своей маман и к Тилю. Кроме очевидных плюсов этой добровольной эмиграции (пирожки у маман всегда вкуснее!), появился еще один: прогулки два раза в день с Тилем. Для меня, ведущего преимущественно сидячий образ жизни, в самый раз, хоть и хочется порой послать Тиля с его собачьими потребностями подальше, особенно когда ты уже такой, принявший за ужином пятизвездочно-янтарное лекарство, лег на диван и начал смотреть альмадоварскую хрень с Пенелопой Эдуардовной Санчес в главной роли. Но ты все равно, вооружившись стальной волей, собранной по крупицам в кулак, замораживаешь Пенелопу Эдуардовну волшебной кнопкой «ПАУЗА», встаешь, одеваешься и выходишь в дождь, в ветер, в ночь, «вспоминая» всю родословную кокеров по материнской линии...<br /><br />Вот мы уже спускаемся по улице (ереванские улицы или спускаются вниз, или поднимаются вверх, подобно синусоидам на ЭКГ – мечта сердечника, одним словом), пугаясь каждый раз, когда бородатые мальчики в шортах проносятся истерично мимо на электрических скутерах. Боже, как же это раздражает! «Да, пожалуй, люди – это то, что раздражает больше всего. С людьми невыносимо!» – думаю я и улыбаюсь этой своей мизантропии. А еще думаю о том, как же изменился мир! Если б нам в 2012-м, а тем более в 2002-м показали мир 2022-го, мы бы не поверили, что так оно может быть. Кто бы мог подумать! И я вспомнил слова плачущего пророка: «И удалился мир от души моей; я забыл о благоденствии» (3:17).<br /><br />Тиль – увлеченный дендролог. Мелко дрожа от научного возбуждения, он исследует каждое деревце, классифицирует, помечает и бежит дальше, не обращая внимания на других представителей местной фауны – гоминидов из отряда приматов и кошек. Мы спускаемся до самого моста, где Тиль усаживается подумать на минуту, потом идем обратно. На лавке перед нотариальной конторой уже сидит нотариально заверенная труженица древнейшей профессии с высокой (курсивом) социальной ответственностью, на вид ухоженная, и томно улыбается Тилю. Подчеркнуто Тилю, а не мне. Карликовые туи рядом со скамейкой, на которой она сидит, не заинтересовали Тиля, и мы идем дальше. Тогда я и замечаю, как навстречу бежит хрупкая черная пуделька (феминитив, однако) на тоненьких ножках, таща за собой хрупкую хозяйку с такими же ножками. Обе очень ухоженные. Я укорачиваю поводок и умоляю Тиля, чтоб он по возможности свел общение к минимуму. Куда там! Пуделька оказывается кокеткой. Великодушно позволяет обнюхать свои гениталии, и сама обнюхивает ошалевшего Тиля, который сразу же лезет целоваться, не в силах сдерживать уже НЕ научный интерес. Потом они начинают танцевать. Пуделька отскочит назад, Тиль – к ней, потом Тиль – назад, она – к нему... Мы с хозяйкой пудельки остаемся равнодушны друг к другу, не обнюхиваем даже гениталии друг друга и скучающе провожаем взглядом огни автомобилей всяких гоминидов из отряда приматов.<br /><br />Тем временем Тиль уже собирается пристроиться к пудельке в позе, описанной в четвертой главе третьего раздела первого тома древнеиндийского фундаментального трактата, но пуделька ловко уворачивается (нет! она не такая, чтоб при первой же встрече…), отступает на пару шагов, ложится на мокрые плитки тротуара и, поглядев на Тиля через плечо, игриво улыбается.<br /><br />– У Стейнбека был черный пудель. Чарли. И они путешествовали по Америке в трейлере, – почему-то говорю я (вечно я скажу что-нибудь идиотское в самое неподходящее время).<br /><br />Хозяйка пудельки остается равнодушной к Стейнбеку и особенно ко мне и, смотря на меня (точнее сквозь меня), отвечает:<br /><br />– Моя – самка, девочка.<br /><br />– Надеюсь, – говорю я, видя, как Тиль походкой Армена Борисовича Джигарханяна идет к возлежавшей на тротуаре пудельке.<br /><br />Наконец, хозяйка теряет терпение (у нее постоянно пищит ватсапом телефон) и говорит строго:<br /><br />– Неле, пошли уже, поздно!<br /><br />Мы начинаем оттаскивать влюбленных. Разлучаемые Тиль и Неле жалобно скулят и долго смотрят друг другу вслед, порываясь сорвать поводки и броситься друг к другу в объятия. От чувства, что я убил чью-то любовь, мне становится совестно. Но недолго. Я вдруг ощущаю сладкое чувство власти.<br /><br />– Ничего... Ничего, Тиль. Бывает и такое, – говорю я. – Она не первая и не последняя. Ну что ты, в самом деле! Будь мужиком! Не плачь! Вот ты уже повторяешь слова Жака Бреля. Зачем? Чего ты плачешь?! Соберись. Оттого что ты повторяешь Ne me quitte pas в 20-й раз, мы не повернем обратно и не станем догонять их. Люди жестоки и всегда разочаровывали и будут разочаровывать. Но это не потому, что вы, звери, лохи, а по той причине, что они просто люди. Вам же почему-то всегда кажется, что люди должны быть богами...<br /><br />И Тиль отвечает мне тогда:<br /><br />– Ты видел ее глаза? Ты видел ее волосы? А ноги! Бог мой собачий! Ты видел, какие у нее ноги?! Так что отстань! Не разговариваю с тобой больше! Кровавый диктатор!<br /><br />Мы приближаемся к подъезду. Тиль покорно, опустив нос к земле, идет вперед, не натягивая поводок. Никто и ничто его больше не тревожит. Ни бедные мои деревца пшата, ни трусливый испанский король Филипп, ни даже безносый убийца Гестаса. Я тоже иду тихо и на вкус ощущаю вязкую сладость власти… Бог ты мой человеческий! Как же это приятно! И откуда это во мне? Время такое?<br /><br />Уже дома, когда я снова лег на диван, обняв свой ноут, и собрался было досмотреть альмадоварскую хрень, когда Пенелопа Эдуардовна Санчес вновь ожила, бедный Рыжий Тиль с горя обоссал всю кухню, после чего побежал и спрятался под столом (маман уверена, что это он специально, из чувства мести).<br /><br />Я же думаю, что каждый по-своему все переживает (диктатуру или несчастную любовь). Кто-то, например, выпивает пятизвездочно-янтарное лекарство. Кто-то же писает на кухне.<br /><br />Ненавижу вечер пятницы!<br /><br />* * *<br /><br />Утро выходного дня.<br /><br />Выпив с утра две чашки ароматнейшего кофе, лежу на диване, что-то наигрываю на гитаре, деградирую, короче. Тиль лежит у дивана, предается воспоминаниям об утренней блондинистой болонке (Тиль – ты кобель!), увиденной на прогулке и одарившей его легкой флиртоподобной улыбкой, дремлет, похрапывает. Слышу из кухни – маман колдует, что-то готовит. Наконец, зовет:<br /><br />– Ованес, иди завтракать!<br /><br />Тиль срывается с места в аллюр по направлению к кухне. Я же нахожу свои тапки, тушу сигарету, кладу гитару на журнальный столик и наслаждаюсь длинным монологом маман:<br /><br />– Ты Ованес? Ты же не Ованес! Чего ты первый прибежал? Я своего мальчика позвала, а не тебя, паразит какой! Вон твои шарики (корм для собак «Педигри». – О.А.), ешь свои шарики! Я для моего мальчика завтрак приготовила, а не для тебя! И не смотри на меня так! Ишь! Сразу прибежал! Я тебя звала, да, или моего мальчика?<br /><br />Мальчик под 50, то есть я, садится за кухонный стол и принимается вкушать волшебнейший в мире омлет, политый медом (это очень вкусно, чтоб вы понимали!), и запивает чаем. Вспоминаю, что брат в детстве вместо «омлет» говорил «гамлет», вспоминаю, что теперь лето, и с этим надо что-то делать, думаю, что все равно ничего с этим не сделаю (как может здравомыслящий человек добровольно залезать в мокрое море?), и лишь поглядываю на бедного Тиля, который, изображая абсолютнейшее смирение, все же надеется, нервно подрагивая хвостом, что что-то ему перепадет со стола – хотя бы кусочек колбасы, кружочек огурца...<br /><br />Я смотрю на его грустные глаза и думаю: «Интересно, дождется или нет?» И насаживая на вилку кусочек того самого омлета, обмакнув его в растекшийся по тарелке мед, медленно отправляю вкусноту эту себе в рот. И опять думаю: «Интересно, даст ли ему кто-то кусочек?» Даже притворно озираюсь по сторонам. Но никого нет в кухне. Только Тиль и я. И оба чего-то ожидаем. И я опять ощущаю наслаждение от приступа собственной власти. Так и несемся мы от приступа к приступу. От диктатуры к диктатуре. Подобно синусоидам на ЭКГ. Мечта сердечника, одним словом.<br /><br />Ереван<div><a href="https://www.ng.ru/style/2022-09-14/16_8539_style.html" target="_blank">(Читать с сайта)</a></div><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-66562649965538103842022-07-29T16:22:00.006+04:002022-07-29T16:23:26.594+04:00Իսկ դու ինձ սիրո՞ւմ ես (Գրական թերթ, 1․07․2022)<span><a name='more'></a></span><div><br /></div>Իսկ դու ինձ սիրո՞ւմ ես / Հովհաննես ԱԶՆԱՈՒՐՅԱՆ<br /><a href="#">01/07/2022</a> , <a href="#">ԳՐԱԿԱՆ ԹԵՐԹ</a><br /><br /><br />We come from the land of the ice and snow,<br />From the midnight sun where<br />the hot springs blow.<br />How soft your fields so green,<br />Can whisper tales of gore…<br />Led Zeppelin, «Immigrant song»<br /><br />Սուրճի բաժակի ափսեում միջին տարիքի, գլխին մեծ ու գույնզգույն ռոուչով համակրելի հնդկացին խաղացկուն աչքով էր անում և, իհարկե, նման էր ջահել օրերի Գոյկո Միտիչին։ Ափսեի մեջ հաստա՛տ ինչ-որ բանի սպասող երկու շերտ լայմ կար, և տղամարդը՝ հարբած, չսափրված, մեծ շրջանակներով ակնոցով, գործած գլխարկով, մինչև վերջ կոճկված վանդակավոր վերնաշապիկով, նստած բարի բարձր աթոռին նույնպես ինչ-որ բանի էր սպասում, բայց նրա սպասումից ու սևեռուն հայացքից բաժակն ինքն իրեն չէր լցվում։ Եվ այդ ժամանակ նա գլխի ընկավ, որ պետք է օգնության դիմել.<br />– Մասյա՜, ինձ էլի՛ տեկիլա լցրու։ Լայմ կա, տեկիլա՝ չէ…<br />2022-ի մարտի 31-ի ուրբաթ երեկոն էր, և Երևանի Բայրոնի փողոցի բազմաթիվ սրճարաններից մեկում, այցելուների սպասելի բազմության պատճառով բարի ետևում հազիվ գործից գլուխ հանող Մագդան չորեց.<br />– Ինքդ լցնել չե՞ս կարող։ Հրեն, շիշը դրել եմ դիմացդ։ Ինչքան քեֆդ տալիս է, լցրու։ Շիշը քոնն է։<br />– Շիշը մեծ է, բաժակը՝ պուճուր… Բա որ վրիպե՞մ։<br />Բայց Մագդան ձեռքը միայն թափ տվեց, ասես զզվեցնող ճանճ էր քշում ու շարունակեց աշխատել սալսայի տեմպով։<br />– Մասյա՜…<br />– Ու ինձ էլ Մասյա չասե՛ս։<br />Եվ այդ ժամանակ նա իր կողքին ծիծաղ լսեց՝ շատ-շատ մոտիկից։ Եվ շրջվեց դեպի այդ ծիծաղը։ Եվ նայեց այդ ծիծաղի վրա։ Եվ ծիծաղը նրան ասաց.<br />– Խե՜ղճ… Կուզե՞ք՝ ես լցնեմ։ Դուք հաստատ բաժակի մեջ չեք լցնի։ Բայց ձեր ձեռքը դուք եք լիզելու, կներե՛ք, իհարկե։<br />Տղամարդը հարբած գլխով արեց։<br />Ծիծաղ-աղջիկը լցրեց նրա բաժակը, տղամարդը խմեց, լայմը գցեց բերանը, բավականությունից կռնչաց, շնորհակալություն հայտնեց։ Ուշադիր նայեց նրան՝ փորձելով ֆոկուսը չկորցնել ակնոցի տակից, ինչն այնքան էլ հեշտ բան չէր «այդքան տեկիլայից» հետո. կարճ կտրած մազեր, ոճային ակնոց, կոպիտ, սև կոշիկներ, խոր կտրվածքով թեթև զգեստ՝ ճմրթված, վերջին տարիներին նորաոճ համարվող տրենչի տակից, դաստակից մինչև արմունկ հասնող դաջվածք՝ սոլի բանալի ու ինչ-որ մեղեդու մի քանի տակտ։<br />– Քանի էստեղ եմ՝ դիմեք,- ասաց աղջիկը։<br />– Իսկ երկա՞ր եք էստեղ մնալու,- հարցրեց տղամարդը։<br />– Մարտի 10-ին եմ եկել։ Վաղը լուսաբացին, վաղն ապրիլի 1-ն է, չէ՞, լուսաբացին մեկնում եմ։ Վիեննայով Թել Ավիվ։<br />– Կներե՛ք, էսօրվա մասին էի հարցնում։ Երկա՞ր եք մնալու։ Իմանամ, էլի…- ու ցույց տվեց արդեն դատարկ բաժակը։<br />– Հաաա՜,- աղջիկը նորից ծիծաղեց,- դե, չգիտեմ… Տեսնենք։<br />– Եվ ձեր անո՞ւնը…<br />– Իրինա։ Իրա։ Իսկ ձե՞րը։<br />– Ռուբեն։ Ռուբիկ։<br />– Հաճելի է, Ռուբեն։<br />– Նմանապես, Իրինա, բայց ծանոթության համար պետք է խմել։<br />– Խմե՛ք։<br />– Չե՞ք լցնի։<br />– Ախ, հաա՜։<br />Սրճարանը լեփ-լեցուն էր։ Մարդիկ իրար քիպ կպած-կանգնած էին սրահի կենտրոնում, ասես հանրահավաքում լինեին, խոսում էին, գարեջուր խմում, կոկտեյլներ, ինչ-որ մեկը՝ սուրճ։ Նրանցից մեկին՝ վորոնեժցի Դիմային, բոլորն արդեն ճանաչում էին. ինչպես միշտ հարբած, ճոճվելով մոտենում էր սրճարանի այցելուներին ու հարցնում. «Իսկ դու ինձ սիրո՞ւմ ես»։ Եվ այցելուներն ինչ-որ բան էին պատասխանում՝ սովորաբար կատակելով ծաղրում էին, բայց՝ առանց չարության։ Ռուբենը մտածեց, որ հաջողեց մեկ ժամ առաջ նստել պատին մոտիկ, բարի բարձր աթոռակի վրա։ Հիմա որ հաստատ տեղ չէր գտնի։ Մտածեց նաև, որ չնկատեց՝ ինչպես կողքին նստեց Իրինան։ Հիշում էր, որ նրա տեղում ինչ-որ տղա էր նստած։ Եկվորներից։ Տեսքից՝ ծրագրավորող։ Թեև հաստատ չես իմանա. նրանք բոլորն էլ, չգիտես ինչու, ծրագրավորողի են նման։<br />– Ձյունը դեռ գալի՞ս է,- հարցրեց Ռուբենը։<br />– Գալիս է,- պատասխանեց Իրինան,- ոնց տեսնում եմ, վաղուց եք էստեղ։<br />– Վաղուց…<br />– Դա հասկացա։ Բայց մի այլ բան չեմ հասկանում, ո՞ր… մեղքիս համար է Երևանում չորս օր անդադար ձյուն գալիս։ Էն էլ՝ մարտ ամսին։<br />– Դե, չգիտեմ,- պատասխանեց Ռուբենը:- Գուցե տարին է էդպես։ Մոսկվայի՞ց եք։<br />– Ինչո՞ւ… Ինչո՞ւ միանգամից Մոսկվայից։<br />– Չգիտեմ։ Մտածեցի՝ գուցե Մոսկվայից եք։<br />Իրինան ծիծաղեց.<br />– Ներեցեք, նյարդերս են… Հա՛, Մոսկվայից եմ։ Մայրաքաղաքից։ Իսկ դուք պատահաբար օրգաններում չե՞ք աշխատում։<br />Հարբած Ռուբենը քրքջաց.<br />– Չէ՛, ո՛չ ձեր, ո՛չ էլ մեր։ Կարծում եք, դրանցից շա՞տ են եկել։ Դե… ընդհանուր հոսքի հետ։<br />– Հավանաբար։ Չգիտեմ։ Եկեք էդ մասին չխոսենք։<br />Հետո Ռուբիկը հարցրեց՝ Իրինային դո՞ւր է գալիս Երևանը։ Ճի՞շտ է, որ եկվորները Երևանին «Երիկ» են ասում՝ «Վլադիկի», «Յարիկի» հանգույն, ու ճի՞շտ է, որ բնակարանների գներն աննորմալ թանկացել են (իբր ինքը չգիտեր) և այլն։ Իրինան համբերատար պատասխանում էր և մեքենայաբար տեկիլա լցնում, երբ Ռուբիկը մատի թատերային շարժումով ցույց էր տալիս հիմար ու անտեղի դատարկ բաժակը, իսկ հետո անսպասելի հարցրեց.<br />– Ինչո՞ւ դժբախտ եք։<br />– Հա՞ որ,- զարմացավ Ռուբիկը,- դժբա՞խտ եմ երևում։<br />– Շա՛տ։<br />– Հիմա բոլորն են դժբախտ։<br />– Հիմա բոլորը հիմար են,- ասաց աղջիկը։<br />Եկվոր երիտասարդ աղջիկներն ու տղաները, իսկ նրանք սրճարանում տեղացիներից շատ էին, այս ու այն կողմ էին անում, ծանոթանում, խմում էին իրենց գարեջուրը, մոտենում եկվոր մյուս աղջիկ-տղաներին, ծանոթանում, պատվիրում, զրուցում, երբեմն ինչ-որ բանի շուրջ էին վիճում… Վորոնեժցի Դիման շարունակում էր կպչել սրան-նրան, տալով իր մշտական հարցը. «Իսկ դու ինձ սիրո՞ւմ ես»։ Եվ այցելուները դարձյալ կատակով ծաղրում էին, բայց՝ առանց չարության։<br />Բարին մոտեցավ Մաշա անունով աղջիկը՝ ճեփ-ճերմակահեր ու պեպենոտ, նրա «տեղափոխված» ընտանիքի հետ Ռուբենը մի քանի օր առաջ էր ծանոթացել և հիմնավորապես խմել։<br />– Ձյաձյա՛ ջան, էլի՞ եք բանաստեղծություն կարդալու,- հարցրեց նա։<br />– Չէ՜, էսօրվա համար հերիք է,- ասաց Ռուբիկը։<br />– Լավ է, թե չէ քույրս՝ Ալինան, ուզում էր կիթառ նվագել,- ասաց Մաշան ու փախավ։<br />Իրինան հերթական անգամ տեկիլա լցրեց Ռուբենի դատարկ բաժակն ու ծիծաղեց։<br />– Փաստորեն էստեղ բանաստեղծություններ եք կարդացել։ Տես, է՛, ի՜նչ եմ բաց թողել։<br />– Եսիմ ինչ չէր,- ասաց Ռուբենը,- բայց հասարակությանը կարծես թե դուր եկավ։<br />– Համեստություն մի՛ արեք։ Ձեր տարիքին սազական չէ։ 50 կաք արդեն, չէ՞։ Չնայած՝ էդքան չեք երևում… Վա՜յ, ի՜նչ ափսոս, որ ուշ եկա։<br />– Էդ ի՜նչ է,- կնճռոտվեց Ռուբենը,- դուք ինձ երեկ պիտի տեսնեինք։ Զուգարանի դռան մոտ կանգնել, բոլորի առաջ շվեյցարի նման դուռն էի բացում և ներս հրավիրելով հաճելի լիցքաթափում մաղթում։ Էդպես երկար շարունակվեց, մինչև ինչ-որ մեկը բողոքեց, ու Մագդան ինձ էդտեղից վռնդեց։<br />– Խնդալու է,- ծիծաղեց Իրինան:<br />– Դե հա, խնդալուց կմեռնես։<br />Լսեցին պեպենոտ Մաշայի քրոջ՝ Ալինայի երգը կիթառի նվագակցությամբ, հետո հանպատրաստից բստրած բեմին երիտասարդ վիրտուոզ ջութակահար Հակոբը չարդաշ կատարեց, հետո՝ Բաբաջանյանի «Էլեգիան»։ Հետո նա մոտեցավ բարին, որտեղ նստած էին Ռուբենն ու Իրինան, ու գարեջուր պատվիրեց։ Ռուբենը վերցրեց Իրինայի ձեռքն ու Հակոբին ցույց տալով՝ հարցրեց.<br />– Հակո՛բ ջան, սա կարո՞ղ ես նվագել։<br />Ջութակահարը նայեց դաջվածքին, ասաց, որ դա մի-մինոր է, ասաց, որ այսպես է հնչում՝ «Տամ-տամ-տա-դամ-տամ-տամ…», որ դրանք Շոպենի Առաջին կոնցերտի առաջին տակտներն են, որ Իրինայի հետ արդեն մի քանի օրվա ծանոթներ են, որ այն օրը, երբ Ռուբենն այստեղ չէր, նրանք նույնիսկ միասին են նվագել սրճարանում։<br />– Ինձ հարցնեիք՝ կասեի, թե ինչ նոտաներ են,- ժպտաց Իրինան Ռուբենին,- դաշնակահարուհի եմ։ Գնեսինն եմ ավարտել։ Նվագակցում եմ… Համերգներ էի տալիս…<br />– Չգիտեի, որ դասական դաշնակահարուհիները դաջվածքներ ունեն,- փորձեց խայթել հարբած Ռուբենը։<br />Իրինան հակադարձեց.<br />– Ոնց երևում է՝ շատ բան չգիտեք դասական դաշնակահարուհիների մասին։<br />Եվ այդ ժամանակ նրանք իրենց ետևում լսեցին վորոնեժցի Դիմայի հարբած ձայնը.<br />– Իսկ դու ինձ սիրո՞ւմ ես։<br />Հետո որոշեցին դուրս գալ սրճարանի մուտքի սանդուղքի վրա ծխելու՝ Ռուբենը, Իրինան, ջութակահար Հակոբը, վորոնեժցի Դիման, Լուկան՝ Փարիզից, Թոմասը՝ Արիզոնայից և նրանց միացած պետերբուրգցի Սերգեյը։ Ձյունը չէր դադարում և պարզ էր, որ ամբողջ գիշեր գալու էր։ Սիգարետ վառելով՝ Իրինան նստեց նստարանին, իզուր փորձելով տրենչի փեշով ծածկել մարմարե մերկ ազդրը։ Տղամարդիկ մնացին կանգնած։<br />– Ես ու կինս էլ կարծում էինք, թե արևային Երևան ենք գալիս,- ծիծաղեց պետերբուրգցի Սերգեյը։ Նա վերջին տարիներին նորաոճ դարձած վեյփ էր ծխում։<br />Ռուբենը, ծուխը ներս քաշելով ու փորձելով սանդուղքի նեղ հարթակի վրա պահել հավասարակշռությունը, պատասխանեց.<br />– Երևանն այլևս արևային չէ։ 20 թվից արևային չէ՛։<br />Սերգեյը ոչինչ չպատասխանեց։ Իրինան իր մոխրագույն աչքերը հառեց Ռուբենի վրա ու հարցրեց, թե նա ինչով է զբաղվում՝ սրճարաններում բանաստեղծություններ կարդալուց բացի։ Ռուբենն ասաց, որ ինքը պարզապես ճարտարապետ-դիզայներ է, առանձնահատուկ ոչ մի բան։<br />Երբ զրույցն ընդհանուր դարձավ, երբ հետո իրար ետևից ներս մտան տաք սրճարանը, Իրինան նորից հարցրեց Ռուբենին.<br />– Եվ ուրեմն՝ ինչո՞ւ եք դժբախտ։<br />– Իսկ դո՞ւք։<br />– Ձեզ ո՞վ ասաց, որ դժբախտ եմ։ Ես դժբախտ չեմ։ Մոլորված եմ։ Չգիտեմ՝ ոնց շարունակեմ ապրել։ Չգիտեմ, ինչ է լինելու հետո: Ես ոչինչ չգիտեմ: Իսկ դուք դժբախտ եք։<br />Ռուբենը էլի տեկիլա խմեց, հետո նորից խմեց, հետո էլի խմեց ու պատասխանեց։ Ասաց, որ սկզբում ինքն էլ էր մոլորված ու դատարկված, իսկ հետո դարձավ դժբախտ, որովհետև ոչնչով հնարավոր չէր լցնել դատարկությունը։ Ասաց, որ երբ չես հավատում, էլ երբեք չես լցվում։ Ա՛յ, այդ ժամանակ դառնում ես դժբախտ։ Բայց ինքն ուզում է նորից հավատալ։ Ինչ-որ բանի կամ ինչ-որ մեկին։ Այնքան հավատալ, որ գնալ։ Ինչ-որ մեկի ետևից գնալ։ Որ ուզում է հպարտանալ ու չամաչել։ Ուզում է, որ գան նրանք, ում վերջապես կարելի է հավատալ։ Որ անհավատությունից հոգնել է։ Չէ՞ որ երբ ոչ մի բանի կամ ոչ ոքի չես հավատում, երկիրը ձեռքիցդ գնում է, ու դու կորցնում ես նրան։ Նա ավելի ու ավելի թափանցիկ է դառնում, և արդեն անհնար է դառնում նրան զգալը։ Երկիրը միշտ ներսից ես կորցնում, ոչ թե դրսից։ Երբ չկան այդպիսի հերոսներ ու չկան այդպիսի գրքեր։ Հերոսներն ու գրքերը պետք են, որպեսզի կարողանաս տեսնել ապագան…<br />– Արի համբուրեմ քեզ, Ռուբի՛կ ջան…<br />– Համբուրի՛ր ինձ, Իրա՛ ջան…<br />Եվ այդ ժամանակ նրանք ու բոլորը սրճարանում գոռոց լսեցին. «Դե գնա՛… Զզվեցրիր արդեն», հետո էլի ինչ-որ ճիչեր, հետո սրճարանում լռություն տիրեց, որովհետև Մագդան բարի ետևում անջատեց երաժշտությունը։ Երբ բոլորը մի կողմ քաշվեցին, Ռուբենն ու Իրան սրճարանի հատակին վորոնեժցի Դիմային տեսան։ Ջարդված արնոտ քթով ու կայծակնային արագությամբ ուռչող շրթունքով։ Նա ժպտաց ու փորձեց վեր կենալ, թեև՝ անհաջող։<br />– Բայց ի՜նչ ապուշ ես դու,- շշնջաց նա,- ի՜նչ ապուշ ես։<br />Պարզվեց՝ հերթական անգամ այցելուներին մոտենալիս Դիման դեմ էր առել պետերբուրգցի Սերգեյի կնոջն ու տվել իր լեգենդար դարձած հարցը. «Իսկ դու ինձ սիրո՞ւմ ես»։ Դե, պետերբուրգցի Սերգեյն էլ չդիմանալով՝ նոկաուտի էր ենթարկել Դիմային։<br />Ի վերջո վորոնեժցի Դիմային հաջողվեց ոտքի կանգնել, և բոլորը տեսան, թե նա ինչպես գրպանից հանեց հեռախոսը, ու բոլորը լսեցին, ինչպես նա ասաց.<br />– Ոստիկանություն եմ զանգում…<br />– Կուզե՞ս գնանք, – Իրինային հարցրեց Ռուբենը։<br />Աղջիկը գլխով արեց։<br />Պարզվեց՝ Իրինան մեկսենյականոց բնակարան էր վարձել Սարյանի վերջնամասում՝ փոստի շենքի կողքին, և Ռուբենն ասաց, որ կուղեկցի նրան։<br />Արդեն վաղուց կեսգիշեր էր, մեքենաներ համարյա չկային, և ձյունը շարունակում էր գալ և, չգիտես ինչու, մանուշակի հոտն ուներ։ Գուցե այն պատճառով, որ ի վերջո ապրիլն էր։ Նրանք քայլեցին Սայաթ-Նովա փողոցով, հետո թեքվեցին դեպի Մաշտոց, հետո Թումանյանով բարձրացան ու դուրս եկան Սարյան։ Այստեղ, չնայած ուշ ժամին, որոշ սրճարաններ դեռ բաց էին։ Շքամուտքի մոտ Ռուբենը հարցրեց.<br />– Իսկ դու հրաժեշտ տալուց էլի կհամբուրե՞ս ինձ։<br />– Իսկ դու ինձ հետ վերև կբարձրանա՞ս,- հարցրեց Իրինան։<br />Տանը Ռուբենը նստեց մահճակալին ու աղջկան իր կողմը քաշեց.<br />– Հիմա՛ արի ինձ մոտ,- գրկեց ազդրերն ու շոյեց։<br />– Չէ՛։ Պիտի ցնցուղ ընդունեմ։ Իսկ դու հանվիր ու պառկիր։ Ես շուտ կգամ։<br />Երբ Իրան, սրբիչով փաթաթված, պարանոցի փոսիկների մեջ՝ ջրի կաթիլներ, լոգասենյակից վերադարձավ սենյակ, Ռուբենն արդեն քնել էր՝ բաճկոնով, կոշիկներով, հենց ծածկոցի վրա։ Իրինան նրան չարթնացրեց։ Կողքի շրջեց նրան, որ հանկարծ չխեղդվի, հագնվեց, տաքսի կանչեց, ճամպրուկը վերցրեց ու դուրս եկավ բնակարանից։<br />Նա մտածում էր, որ անպայման WhatsApp-ով օդանավակայանից կգրի նրան։<br />Ինչ-որ բան կգրի։<br />Կամ գուցե կհարցնի.<br />– Իսկ դու ինձ սիրո՞ւմ ես։<br />Բայց հետո հիշեց, որ նրա հեռախոսի համարն այնպես էլ չվերցրեց։<br /><br />08.05.2022 թ.<br />Թարգմանությունը՝ Մարիա ԼԱԶԱՐԵՎԱՅԻ<span><!--more--></span><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-88159649638319250312022-07-19T12:57:00.004+04:002022-07-19T12:57:25.964+04:00"Город, который вы любите". Boheme Theatre<p><span></span></p><a name='more'></a><div class="separator" style="clear: both; text-align: center;"><br /></div><div class="separator" style="clear: both; text-align: center;"><iframe allowfullscreen='allowfullscreen' webkitallowfullscreen='webkitallowfullscreen' mozallowfullscreen='mozallowfullscreen' width='320' height='266' src='https://www.blogger.com/video.g?token=AD6v5dx-TI3qw0hmgNMaSLz7exVPNlPhRlvXFEtLMg8oDgnxRsxmVd0JBjGhzPPgaeYT3WFm2q3_Q30ziAfaoJ8ypQ' class='b-hbp-video b-uploaded' frameborder='0'></iframe></div><br /> <p></p><p>Год назад случился очень красивый литературный вечер, посвященный Еревану, весне, женщине, родителям, организованный в <span class="bnpdmtie diy96o5h" spellcheck="false">Բոհեմ Թատրոն Boheme Theatre</span> <span class="bnpdmtie diy96o5h" spellcheck="false">Alvina Karapetyan-Hovakimyan</span></p>Выступил со своим рассказом "Город, который вы любите". Правда, рассказ осенний, да и чтец попался никакой, но в нем - Ереван. А еще это - самый первый мой рассказ, написанный в 1989-м году, с которого все и началось. Самый-самый первый, и, пожалуй, единственный, которым я доволен (до сих пор).<div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-83656007957952963512022-05-25T09:53:00.002+04:002022-05-26T16:41:07.901+04:00Textura.Club, 24 мая, 2022 г. ("А ты меня любишь?")<span><a name='more'></a></span><div><br /></div>А ты меня любишь?<br /><br /> <br /><br />We come from the land of the ice and snow,<br />From the midnight sun where the hot springs blow.<br />How soft your fields so green,<br />Can whisper tales of gore…<br /><br />Led Zeppelin, «Immigrant song»<a href="#">[1]</a><br /><br /> <br /><br />На дне блюдца из-под чашки кофе был нарисован довольно-таки симпатичный индеец средних лет с большим ярким и разноцветным роучем на голове, игриво так подмигивающий сверкающим глазом, похожий, конечно, на Гойко Митича в золотые годы. В блюдце лежали два ломтика лайма, чего-то явно ожидающие, и мужчина, пьяный, небритый, в очках с большими диоптриями, вязаной шапочке, в застегнутой до верхней пуговицы клетчатой рубашке, сидевший на высоком табурете у стойки, тоже явно чего-то ожидал, но от его ожидания и пристального взгляда, рюмка никак не наполнялась сама, и тогда он сообразил обратиться за помощью:<br /><br />— Мася, мне еще текилы! Лайм есть, а текилы нет…<br /><br />Магда, по причине вполне ожидаемого наплыва посетителей в вечер пятницы 31 марта 2022 года еле-еле справляющаяся за барной стойкой одного из многочисленных кафе по улице английского Байрона в Ереване, огрызнулась:<br /><br />— Сам, что ли, налить не можешь? Я вон тебе бутылку поставила. Наливай сколько влезет. Бутылка твоя.<br /><br />— Бутылка большая, рюмка маленькая… Я не попаду!<br /><br />Но Магда лишь повела рукой, слово отмахнулась от надоедливой мухи, и продолжала работать в темпе сальсы.<br /><br />— Мася…<br /><br />— И не называй меня Масей!<br /><br />И он тогда услышал рядом с собой смех, совсем-совсем близко. И он повернулся на этот смех. И он посмотрел на этот смех. И смех сказал ему:<br /><br />— Бедный… Хотите я вам налью? Вы и правда прольете мимо рюмки. Но лизнуть вам придется все же свою руку, уж извините.<br /><br />Мужчина пьяно кивнул.<br /><br />Девушка-смех налила ему, он выпил, закусил лаймом, крякнул, поблагодарил. Посмотрел на нее внимательно, стараясь не терять фокус из-под очков, что было вовсе нелегко после «стольких текил»: коротко остриженные волосы, стильные очки, грубые, черные ботинки, легкое с высоким разрезом платье под помятым, модным в последние годы тренчем, татуировка в виде нот от запястья и до локтя — скрипичный ключ и несколько тактов какой-то мелодии.<br /><br />— Обращайтесь, пока я тут, — сказала девушка.<br /><br />— И надолго вы тут? — спросил мужчина.<br /><br />— Прилетела десятого марта. Завтра на рассвете — завтра же 1-е апреля, да? — улечу. Через Вену в Тель-Авив.<br /><br />— Простите, я спрашивал про сегодня. Надолго? Чтоб знать… — И он показал на уже снова пустую рюмку.<br /><br />— А-а-а! — девушка снова рассмеялась. — Ну, не знаю… Посмотрим.<br /><br />— И вас зовут?<br /><br />— Ирина. Ира. А вас?<br /><br />— Рубен. Рубик.<br /><br />— Очень приятно, Рубен.<br /><br />— Взаимно, Ирина, но надо выпить за знакомство.<br /><br />— Выпейте.<br /><br />— Вы не нальете?..<br /><br />— Ах, да!<br /><br />Кафе было переполнено. Люди просто стояли по середине залы, как на митинге, вплотную друг к другу, разговаривали, пили пиво, коктейли, кто-то — кофе. Один из них — Диму из Воронежа, впрочем, уже все знали — как всегда пьяный, шатаясь, подходил к посетителям кафе и спрашивал: «А ты меня любишь?» И посетители что-то отвечали, обычно подшучивая над ним, но без злобы. Рубен подумал, что ему повезло где-то час назад сесть на высокий табурет у стойки бара, рядом со стеной. Сейчас точно б не нашел места. Еще он подумал, что не заметил, как рядом с ним села Ирина. Он помнил, что на ее месте сидел какой-то парень. Из приезжих. С виду айтишник. Впрочем, так наверняка и не скажешь: все они почему-то похожи на айтишников.<br /><br />— Снег все идет? — спросил Рубен.<br /><br />— Идет, — ответила Ирина. — Вы, я вижу, давно сидите.<br /><br />— Давно.<br /><br />— Понимаю. Но вот не понимаю другое: какого… в Ереване уже четыре дня беспрерывно идет снег? В Марте!<br /><br />— Ну, не знаю, — ответил Рубен. — Год, может, такой. Вы из Москвы?<br /><br />— Почему… почему из Москвы сразу?<br /><br />— Не знаю. Подумал: может, из Москвы?<br /><br />Ирина рассмеялась:<br /><br />— Простите, нервы… Да-да, из Москвы. Из столицы. А вы случайно не в органах работаете?<br /><br />Пьяный Рубен хихикнул:<br /><br />— Нет. Ни в наших, ни в ваших. Думаете, их много приехало? Ну… с общим потоком…<br /><br />— Наверняка. Не знаю. Давайте не об этом.<br /><br />Потом Рубик спросил, как Ирине нравится Ереван? Правда ли, что приезжие называют Ереван «Ериком» по принципу «Владик», «Ярик», действительно ли сумасшедшие цены на жилье (как будто сам не знал) и так далее. Ирина терпеливо отвечала и на каком-то автомате наливала Рубику текилы, когда он пальцем несколько театрально указывал на глупо и не к месту пустующую рюмку, а потом неожиданно спросила:<br /><br />— Почему вы несчастны?<br /><br />— Разве? — удивился Рубик. — Я выгляжу несчастным?<br /><br />— Очень!<br /><br />— Сейчас все несчастны.<br /><br />— Сейчас все глупы, — сказала девушка.<br /><br />Приезжие молодые девушки и парни — а их в кафе было больше, чем местных — по-прежнему ходили туда-сюда, знакомились, выпивали свое пиво, подсаживались к незнакомым приезжим молодым девушкам и парням, знакомились, заказывали, разговаривали, порой о чем-то спорили… Дима из Воронежа все так же приставал ко всем, задавая свой всегдашний вопрос: «А ты меня любишь?» И посетители, как всегда, подшучивали над ним, но без злобы.<br /><br />К стойке подошла девочка Маша, вся белобрысая и в веснушках, с «релоцированной» семьей которой Рубен познакомился пару дней назад и тоже основательно выпил.<br /><br />— Дядя джан, а вы еще будете читать стихи? — спросила она.<br /><br />— Нет, сегодня, пожалуй, хватит, — ответил Рубик.<br /><br />— Хорошо, а то Алина, сестра моя, хотела на гитаре сыграть, — сказала Маша и убежала.<br /><br /><br />Ирина в очередной раз налила текилы в пустую рюмку Рубена и рассмеялась:<br /><br />— Так вы читали тут стихи? Надо же, что я пропустила!<br /><br />— Не ахти что, — сказал Рубен, — но публике, кажется, понравилось.<br /><br />— Не скромничайте. В вашем возрасте это не к лицу. Вам ведь уже 50? Хоть столько и не дашь… Ах, как жаль, что я поздно пришла!<br /><br />— Это что! — поморщился Рубен. — Вы меня вчера не видели. Встал у дверей туалета, всем открывал дверь, как швейцар, и, приглашая, желал счастливого облегчения. Так продолжалось довольно долго, пока кто-то не нажаловался, и Магда тогда прогнала меня оттуда.<br /><br />— Смешно! — Ирина рассмеялась.<br /><br />— Ну, да! Обхохочешься.<br /><br />Послушали песню Алины, сестры Маши, девочки в веснушках, исполненную под гитару, потом на импровизированную сцену вышел Акоп — молодой скрипач-виртуоз, — исполнил чардаш, потом «Элегию» Бабаджаняна. Потом он подошел к стойке, где сидели Рубен и Ирина, и заказал пива. Рубен взял руку Ирины и, показывая ее Акопу, спросил:<br /><br />— Акоп джан, ты можешь сыграть это?<br /><br />Скрипач посмотрел на татуировку, сказал, что это ми-минор, сказал, что звучит это так: «Там-там-та-дам-там-там…», что это первые такты Первого Концерта Шопена, что с Ириной он знаком уже несколько дней, что в тот день, когда Рубена не было, они тут в кафе даже играли вместе.<br /><br />— Спросили бы меня, я б сказала, что это за ноты, — улыбнулась Ирина Рубену. — Я пианистка. Окончила Гнесинку. Концертирую… Концертировала…<br /><br />— Не знал, что у классических пианисток бывают татуировки, — попытался съехидничать пьяный Рубен.<br /><br />Ирина отпарировала:<br /><br />— Видимо, вы многое не знаете о классических пианистках.<br /><br />И тогда они услышали за собой пьяный голос Димы из Воронежа:<br /><br />— А ты меня любишь?<br /><br />Потом решили выйти на лестницу у входа в кафе, покурить — Рубен, Ирина, скрипач Акоп, Дима из Воронежа, Люка из Парижа, Томас из Аризоны и присоединившийся к ним Сергей из Питера. Снег не переставал, и понятно было, что он будет идти всю ночь. Закурив, Ирина села на скамейку, тщетно пытаясь прикрыть подолом тренча обнажившееся в разрезе платья мраморное бедро, мужчины остались стоять.<br /><br />— А мы с женой думали, что едем в солнечный Ереван, — рассмеялся Сергей из Питера. Он курил вейп, ставший таким модным в последние годы.<br /><br />Рубен, глубоко затягиваясь, стараясь удерживать равновесие на узкой площадке лестницы, ответил:<br /><br />— Он больше не солнечный. С двадцатого года не солнечный.<br /><br />Сергей на это ничего не ответил. Ирина подняла на Рубена свои серые глаза и спросила, чем тот вообще занимается, ну, кроме того, что читает в кафе стихи. Рубен ответил, что он просто архитектор-дизайнер, ничего особенного.<br /><br />Когда разговор стал общим, когда потом они гуськом стали входить обратно в теплое кафе, Ирина опять спросила Рубена:<br /><br />— Так почему вы несчастны?<br /><br />— А вы?<br /><br />— Кто вам сказал, что я несчастна? Я не несчастна. Я потеряна. Я не знаю, как жить дальше. Я не знаю, что будет дальше. Я ничего не знаю. А вот вы несчастны.<br /><br />Рубен выпил еще текилы, потом выпил опять текилы, потом выпил вновь и ответил. Сказал, что тоже сначала был потерян и опустошен, а потом и стал несчастен, потому что нечем было наполниться. Сказал, что, когда не веришь, не наполняешься больше. И тогда становишься несчастным. Но он хочет снова поверить. Во что-то, или в кого-то. Поверить настолько, чтоб пойти. Пойти за кем-то. Что хочет гордиться и не стесняться. Хочет, чтоб пришли те, кому можно б было верить наконец. Что устал от неверия. Ведь когда не во что или не в кого верить, страна ускользает от тебя, и ты теряешь ее. Все больше и больше она становится прозрачной, и невозможно бывает ее больше ощущать. Страну всегда теряешь изнутри, а не извне. Когда нет таких героев, когда нет таких книг. Герои и книги нужны для того, чтоб суметь заглянуть в будущее…<br /><br />— Иди я тебя поцелую, Рубик джан…<br /><br />— Поцелуй меня, Ира джан…<br /><br />И тогда они, да и все в кафе, услышали крик: «Да иди ты на х….й! Надоел!», потом еще какие-то крики, потом вдруг в кафе стало очень тихо, потому что Магда за стойкой выключила музыку. Когда все разошлись в стороны, Рубен и Ира увидели на полу кафе Диму из Воронежа. С разбитым окровавленным носом и молниеносно распухшей губой. Он улыбался и пытался встать, впрочем, безуспешно.<br /><br />— Какой же ты дурак! — зашептал он. — Ох, дурак!<br /><br />Оказалось, в очередной раз обходя посетителей, Дима наткнулся на жену Сергея из Питера и задал ей свой уже ставший легендарным вопрос: «А ты меня любишь?» Ну и Сергей из Питера, не выдержав, просто отправил Диму в нокаут.<br /><br />Диме из Воронежа все же удалось встать на ноги, и все увидели, как он достает из кармана телефон, и все услышали, как он сказал:<br /><br />— Я звоню в полицию…<br /><br />— Хочешь уйдем? — спросил Рубен Ирину.<br /><br />И та кивнула.<br /><br />Оказалось, Ира снимала однушку в конце улицы Сарьяна, рядом с Почтой, и Рубен сказал, что проводит ее.<br /><br />Было уже далеко за полночь, почти не было автомашин, и снег все еще шел и пахнул почему-то фиалками. Наверное, потому, что все же наступил апрель. Они пошли по проспекту Саят-Нова, потом свернули на Маштоца, потом поднялись по Туманяну и вышли на Сарьяна. Тут все еще были открыты некоторые кафе, несмотря на позднее время. У подъезда дома Рубен спросил:<br /><br />— А ты меня поцелуешь снова на прощание?<br /><br />— А ты поднимешься вместе со мной ко мне домой? — спросила Ирина.<br /><br />Дома Рубен сел на кровать и привлек ее к себе.<br /><br />— Иди ко мне сейчас. — Обнял ее бедра, погладил.<br /><br />— Нет. Я должна пойти в душ. А ты раздевайся и ложись. Я скоро.<br /><br />Когда Ира, обвязанная полотенцем, в капельках воды в ямочках ключиц вернулась из ванной в комнату, Рубен уже спал, лежа на кровати, как был — в куртке и ботинках — поверх покрывала. Она не стала его будить. Перевернула его на бок, чтоб тот не захлебнулся в случае чего, оделась, вызвала такси, взяла чемодан и вышла из квартиры.<br /><br />Она думала о том, что обязательно напишет ему в вацап уже из аэропорта.<br /><br />Что-то напишет.<br /><br />Или, может, спросит:<br /><br />— А ты меня любишь?<br /><br />Но потом вспомнила, что так и не взяла номер его телефона.<br /><br /> <br /><br />08.05.2022 г.<br /><br /> <br /><br /><a href="#">[1]</a> Мы явились из края льдов и снегов,<br />Полуночного солнца, горячих источников.<br />Как ласково зеленые поля твои<br />Нашептывают рассказы про пролитую кровь…<br /><br />(англ. перев. Маргарита Акобян)<br /><br /><a href="https://textura.club/a-ty-menya-lyubish/" target="_blank">Читать с сайта</a><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-3558541393020146262022-01-08T15:04:00.008+04:002022-02-10T15:16:22.771+04:00Отзыв писателя Анаит Григорян о книге "Три церкви" на сайте Labirint.ru<p><span></span></p><a name='more'></a><p></p><br />"Сначала на скамейке сидели со спутницей в сквере у Оперы, потом сидели на Каскаде, смотрели сверху на город и на еле виднеющийся из-за раскаленной дымки, словно подразумевающийся силуэт Горы..." В одном из интервью Ованеса Азнауряна я читала, что человеку следует время от времени оглядываться на Гору - на Арарат, и даже если Гора не видна из-за облаков и дымки, человек всё равно точно знает, где она.Многие из прекрасных, очень душевных, что редко для современной прозы, написанных спокойной размеренной речью рассказов и повестей, опубликованных в этой книге, были мне знакомы и раньше, что-то я пропустила, но это как с тем силуэтом Горы - я точно знаю, где он, и, когда придёт время, обязательно на него оглянусь.<br />Искренне рекомендую прозу Ованеса Азнауряна всем, кто любит неспешное вдумчивое чтение - эти истории никого не оставят равнодушным.<div><span face="PTSans, Arial, sans-serif" style="color: #1a1a1a;"><br /></span></div><div><span face="PTSans, Arial, sans-serif" style="color: #1a1a1a;"><a href="https://www.labirint.ru/reviews/show/2393167/" target="_blank">Читать с сайта</a><br /></span><span face="PTSans, Arial, sans-serif" id="ctrlcopy" style="background-color: white; color: #1a1a1a; font-size: 16px; height: 1px; line-height: 0; margin: 5px 0px 0px -1px; opacity: 0; overflow: hidden; padding: 0px; position: absolute; width: 1px;"><br style="margin: 0px; padding: 0px;" />Подробнее: <a href="https://www.labirint.ru/reviews/show/2393167/" style="background-color: transparent; color: #1868a0; margin: 0px; padding: 0px;">читать с сайта</a></span></div><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-47299799814968355092021-12-25T15:12:00.003+04:002022-02-10T15:16:57.721+04:00Переводчица Мария Лазарева получила премию портала "Граниш" в номинации лучший перевод года (рассказ О.Азнауряна "Фаллопиевы трубы")<p> <span></span></p><a name='more'></a><p></p><div class="separator" style="clear: both; text-align: center;"><a href="https://blogger.googleusercontent.com/img/a/AVvXsEhGUMbQh6YrEWRYb75RWCTJlFDVEane19xDwE-jxrAnc_EhZvx_BKg6K1_CGGPyRrGP34lAujWzaMkyXd4QLs9jPuX4VvFa0UtISqSykIQbtIuUkHvslYCityzgFuj0_R0589MZO-Rj51muNYrTOgfYSSvsx1hksG5mPpI-w1xVg2DSyAfdcKwe4rQk=s960" style="margin-left: 1em; margin-right: 1em;"><img border="0" data-original-height="680" data-original-width="960" height="227" src="https://blogger.googleusercontent.com/img/a/AVvXsEhGUMbQh6YrEWRYb75RWCTJlFDVEane19xDwE-jxrAnc_EhZvx_BKg6K1_CGGPyRrGP34lAujWzaMkyXd4QLs9jPuX4VvFa0UtISqSykIQbtIuUkHvslYCityzgFuj0_R0589MZO-Rj51muNYrTOgfYSSvsx1hksG5mPpI-w1xVg2DSyAfdcKwe4rQk=s320" width="320" /></a></div><br /><p></p><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-32525762599940415352021-12-23T15:17:00.001+04:002022-02-10T15:22:28.220+04:00Дагестанская правда, 23.12.21 ("Новый мир")<span><a name='more'></a></span><div><br /></div>Новый мир<br /><br />Автор: Ованес Азнаурян / г. Ереван<br />15:52 23.12.21<br />Рубрика: Газета «Горцы»<br /><br />Выпуск: <a href="http://dagpravda.ru/nomera/2021-n-n-323-325/">№№353-355</a><br /><br /><br />Его звали Иса. Он сидел на стуле и смотрел в окно. И курил сигарету, и стряхивал пепел в глиняную пепельницу, и проводил часто ладонью по бороде и усам. Смотрел, как влажный и липкий туман спускается с холмов и, бесшумно просачиваясь сквозь деревья, идёт дальше, растекаясь по полям. День, два, три, четыре, месяц, два, три, четыре, полгода, год, уже скоро год, как он обычно сидел на стуле и смотрел в окно, как по полям стелется туман. Часто слышал гул какого-то грузовика, вероятно, из города (гул доносился откуда-то снизу). Иса догадывался, что машина ехала очень медленно, как будто осторожно, боясь, видимо, из-за тумана свалиться в пропасть. Машина поднималась по дороге всё выше, и через несколько минут гул мотора становился похожим на рёв турбины большого самолета, и грохот его разносился по местности. Вот она уже проехала рядом с шашлычной у обочины трассы, а потом и вдоль края поля – всё также медленно и осторожно – там, где поле обрывалось, она сворачивала за поворот, и гул начинал медленно затихать, а потом становился и вовсе неслышным. О другом старом мире Исе напоминали лишь эти редкие грузовики, которых он чаще всего не видел из-за тумана. Вначале они очень волновали его. Но со временем он становился всё больше равнодушным ко всему. Иса только пугался тресков ломающихся в лесу веток деревьев за домом да криков птиц. Бывает так, что человек может быть мёртв, даже если он не умер. И в душе была пустота. Лишь билось сердце. Тихо. Бесшумно.<br /><br /><br />Если Исе что и нужно было, он ходил через поле в шашлычную, где покупал сигареты, кофе, еду. Деньги, которые теперь никому не были нужны, у него ещё оставались от проданной городской квартиры (продал он квартиру незадолго до того, как города повсеместно пришли в запустение и их покинули люди, переселившись в сёла). Иса никогда не ел в шашлычной, а готовил себе всегда сам. Он ходил туда ещё, когда становилось невыносимо от страха одиночества: хоть можно было перекинуться парой слов с хозяином или поглазеть на частенько наведывающихся в заведение миротворцев. Они были очень разные, эти миротворцы: американские, русские, французские, немецкие, конечно, вооружённые до зубов. По сути, теперь государствами управляли одни миротворцы, да и государств теперь больше и не было. Всё разрушилось. В году 2025-м. Почти сразу же после пандемии. С тех пор прошло уже четыре года.<br /><br />Во всём бывшем дачном посёлке тут в горах, кроме Исы, никого не было. Да и посёлка тоже не было, потому что дачи разобрали в прошлую войну еще. Уцелел лишь домик, где жил Иса, корпуса построенного ещё в прошлом веке Дома отдыха (в которых нынче размещались миротворцы), да шашлычная у края поля, на обочине трассы, в которой останавливались перекусить или выпить чашку кофе водители иранских фур с непонятными номерами, да захаживали, как уже было сказано, миротворцы. Заведение принадлежало супружеской чете, переселившейся из соседнего села Леем, – Йозефу и Манон. У них не было детей, и жили они на втором этаже, над шашлычной.<br /><br />Йозеф был крепкий мужчина лет пятидесяти пяти. Толстый, круглый, всегда потеющий. У него был лысый череп, правую щёку рассекал наискосок шрам, на который было очень неприятно смотреть. Йозеф был всегда в высоких болотных сапогах и допотопной кожаной куртке с воротником из овечьей шкуры. Во дворе шашлычной Йозеф со своей молодой женой Манон держал корову, свиней, кур и собаку. Время от времени Йозеф по каким-то своим делам уезжал в город, у него была машина с кузовом – пикап. А вообще у Йозефа всегда была склонность к плотничьему делу, и он часто приставал к Исе с тем, чтоб научить последнего своему любимому ремеслу:<br /><br />– Хоть чем-то да займёшься. Сколько можно сидеть на стуле и смотреть из окна на туман?<br /><br />Манон, жена Йозефа, была некрасивая худая женщина тридцати двух лет. У неё были красные от работы руки, жёлтые зубы, маленькие голубые глаза. Её засаленные рыжие волосы всегда были зачёсаны назад, и она всегда была в халате, выцветшем от времени и в заплатах. Под халатом был виден свитер, купленный очень давно в городе, когда ещё город был городом и не превратился, как теперь, в кладбище брошенных автомобилей и домов. Манон была в толстых шерстяных носках, всегда грязных. От неё пахло молоком, навозом и топлёным маслом, и она, кажется, свыклась с мыслью, что у неё никогда не будет с Йозефом детей.<br /><br />Однажды Иса пошёл в шашлычную, и оказалось, что Йозеф уехал по делам в город.<br /><br />– Я сейчас принесу сигареты, – сказала Манон и вышла. Иса сел на стул ждать. В шашлычной никого больше не было. Через две-три минуты он услышал шаги Манон. Поднял глаза и увидел её.<br /><br />– Иса, Йозефа нет… Хочешь меня?<br /><br />Иса, забыв про сигареты, выбежал из шашлычной. С тех пор он старался ходить туда только тогда, когда на сто процентов был уверен, что Йозеф дома. Голая Манон часто снилась ему по ночам потом. Но сердце билось всё равно тихо, бесшумно…<br /><br />Иса потушил сигарету. Встал, подошёл к вешалке и достал из кармана пальто сложенный вчетверо лист бумаги. Раскрыл: адрес, телефон… Он написал это в первый день, чтобы не забыть, – адрес и телефон того единственного существа в мире, который знал, где теперь находится Иса. Интересно, можно ли будет попросить Йозефа позвонить по этому номеру, когда в очередной раз поедет в город? Мобильная связь перестала существовать давно, но в некоторых городах еще сохранились старые «городские» телефоны. Иса захотел, чтоб тот, адрес и телефон которого он так старательно записал в самом начале своего добровольного изгнания, приехал и забрал его. А если никто не возьмёт трубку? А если там уже никто не живёт? Ведь прошёл уже год! День, два, три, четыре, месяц, два, три, четыре, полгода, год… Иса надел пальто и вышел из дома. «Только бы Йозеф был дома», – думал он и вспоминал другой случай, когда пошёл в шашлычную за сахаром недавно и хозяина опять не было дома. Зайдя в дом, он увидел, как два миротворца развлекаются с ней. На этот раз Иса не стал убегать, просто встал в дверях и смотрел ничего не выражающими глазами на происходящее. Отметил только в уме, что миротворцы были в неизменных респираторных масках, хоть пандемия давно уже считалась побеждённой.<br /><br />– Йозефа нет, он в городе, – сказала, сплюнув, Манон. – Ты что-то хотел, Иса?<br /><br />Миротворцы попросили пива. Иса ничего не сказал и вышел.<br /><br />– Я просто хочу ребёнка! – бросила ему вслед Манон некрасивым голосом.<br /><br />Перейдя поле наискосок, разрывая грудью плотность сгустившегося тумана, вдыхая запах мокрой травы, Иса теперь вышел на трассу и по ней пошёл в сторону шашлычной. Мимо проехала бронемашина, напичканная пьяными миротворцами, которые выкрикивали слова песни стареющей и причисленной к лику классиков Леди Гаги. Иса испугался бронемашины и поэтому, когда из-за тумана показался дом Йозефа и Манон, очень обрадовался. Во дворе стоял старый пикап, и это тоже обрадовало Ису. Он стал подниматься по лестнице, нащупывая в кармане сложенный вчетверо лист бумаги с номером телефона и адресом, но тут огромная собака Йозефа, узнав его и тоже обрадовавшись, с лаем бросилась на Ису со спины и повалила его. Не сумев удержать равновесие, Иса скатился с лестницы вниз и, ударившись головой о большой бидон с водой, потерял сознание. Собака залаяла ещё громче. Из дома выбежали Йозеф с Манон и бросились к Исе.<br /><br />– Иса! Иса! Иса!<br /><br />Йозеф и Манон трясли его, словно хотели разбудить, и когда Иса очнулся и, часто заморгав, открыл глаза, они поняли, что он не узнаёт их. Йозеф и Манон испугались выражения его глаз – рассеянного, плоского и абсолютно равнодушного.<br /><br />С тех пор Иса стал жить у Йозефа и Манон в доме у края поля, на обочине трассы. Найдя в его кармане чей-то городской адрес и телефон, они никуда не позвонили и вскоре усыновили Ису (по законам 2029-го года можно было не только оформлять опекунство, но и усыновлять тридцатилетних). Он так никогда больше не пришёл в себя после падения. Мир для него стал каким-то новым и совершенно неузнаваемым. Лишь билось сердце его. Тихо. Бесшумно.<br /><br />16. 01. 2021<div><br /></div><div><a href="http://dagpravda.ru/obshestvo/novyj-mir/" target="_blank">Читать с сайта</a></div><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-71464824392468266692021-09-23T14:54:00.003+04:002024-02-16T11:01:45.316+04:00Ֆալոպյան փողեր (Գրանիշ գրական համայնք, 23.09.2021)<span><a name='more'></a></span>
<br /> Tuba mirum spargens sonum<br /><br />Per sepulcra regionum,<br /><br />Coget omnes ante thronum<a href="https://granish.org/falopyan-pogher/?fbclid=IwAR2qYmLnKuFYIDTUdWxowBHnE8PVoY_NVddGDhzeivtublIbvwSOjbmv28c#_ftn1">[1]</a><br /><br />1<br /><br />– Հայաստանի Ձորքի շրջանի Բերդավան գյուղում մի սովորական ընտանիք էր ապրում։ Կինը՝ Ռոզան, տնային տնտեսուհի էր, բոստանն էր մշակում, հավ ու խոզին կեր տալիս, իսկ ամուսինը՝ գյուղի լավ տղան, հովիվ էր, խոտ էր հնձում, հետո էլ դարձավ առաջին տրակտորներից մեկի վարորդը ոչ միայն Բերդավանում, այլ նաև ամբողջ Ձորքի շրջանում։ Անունը Գրիգոր էր։<br /><br />Սիրառատ էր Գրիգորը, ֆռֆռում էր կնոջ չամուսնացած ընկերուհու հետ, անունը, կարծեմ, Գրետա էր։ Եվ քանի որ Բերդավան գյուղի եղածը մի թիքա տեղ էր, ամեն թուփը տեղյակ էր էդ անսովոր և միևնույն ժամանակ սովորական սիրային եռանկյունուց։ Եվ հանկարծ մի օր, նյութական պատճառներից դրդված (կոլխոզն արդեն լրիվ հունով էր ընթանում), էս եռյակը որոշում է միասին ապրել, որ ամենայն բարիք միևնույն կաթսայի մեջ թափվի։ Հետաքրքիրն էն էր, որ կյանքը դրանից հետո իր բնականոն հունով գնաց, ոչինչ չփոխվեց․ ինչպես միշտ Գրիգորն իր ոչխարներին էր արածեցնում, խոտ հնձում, իր տրակտորը քշում, իսկ կինը սիրուհու հետ տնտեսությունն էր վարում։ Թե ոնց պատահեց, մի անգամ Գրիգորը քաղցած, զայրացած ու քեֆը լավ (տղերքի հետ ինչ-որ առիթ էին նշել բարձր ու կանաչ բլուրների վրա) տուն վերադառնալիս իր կանանց վրա բղավեց, սիրուհուն խնայեց, իսկ կնոջ վրա ձեռք բարձրացրեց․․․ Սիրուհին (անունը, կարծեմ, Գրետա էր) կռացավ Գրիգորի վրա ու․․․ տո՛ւր, թե կտաս։ Շուտով ուշքի եկավ Ռոզա կինը՝ ձայն տալով․ «Չհամարձակվե՛ս ընկերուհուս վրա ձեռք բարձրացնել»։ Կարճ ասած, երկու կնանիք խեղճ Գրիգորի հախից եկան։ Ոնց ասում են՝ հաղթեց ընկերությունը։ Գրիգորն էդ դեպքից հետո երկար ժամանակ կամ գոմում էր ապրում, կամ ամբարում․ պատժված էր մարդը։ Բայց հետո կինն ու սիրուհին ներեցին Գրիգորին, ու նա վերադարձավ տուն։ Ա՛յ էսպիսի կրքեր էին բորբոքվում Ձորքի շրջանի Բերդավան գյուղում։ Բոլորն, իհարկե, տեղյակ էին բոլորից և խնդում էին Գրիգորի վրա, անունն էլ «փադիշահ» էին դրել։ Էս առիթով անգամ Գրիգորին կանչել էին կոլխոզի նախագահի՝ ընկեր Կիրակոսյանի «կաբինետ» (կաբինետը գտնվում էր գյուղի ակումբում)՝ շատ լուրջ զրույցի։ Գրիգորը խոստացավ հարցը լուծել, բայց իհարկե, ոչ մի հարց էլ չլուծեց։ Հետո պատերազմը սկսվեց։ Գրիգորին կանչեցին զորահավաքի։ Գրետան (կարծեմ իրոք էդպես էր անունը) մեռավ ինչ-որ հիվանդությունից 45 թվի գարնանը՝ էդպես էլ չսպասելով իր թանկագին սիրեկանին։ Իսկ լեյտենանտ Գրիգոր Գասպարյանը, վերադառնալով հարազատ Բերդավան, էլ սիրուհիներ չպահեց, և «փադիշահ» մականունն էլ գնալով մոռացվեց։<br /><br />Երեխաները մեծացան, Գրիգորն ընդարձակեց դեռևս երեսունականներին կառուցած տունը, հայտնվեցին թոռները։ Ռոզան խոսքի մեջ մեկ-մեկ հիշում էր Գրետային։ Ավելի ճիշտ, երբ զայրանում էր ամուսնու վրա, հանդիմանում էր` սիրուհուն հիշեցնելով․․․ Ինչի՞ վրա ես ծիծաղում։<br /><br />-Ծիծաղելի բան ես պատմում։ Շարունակի՛ր։<br /><br />-Գրիգոր պապը 20-րդ դարի տարիքին էր, երեք ինֆարկտ տարավ։ Առաջինը պատահեց 1956-ի փետրվարին, երբ ընթերցվեց «Անհատի պաշտամունքի և դրա հետևանքների մասին» զեկույցը: Երկրորդը՝ պերեստրոյկայի տարիներին, երբ Գորբաչովի հակաալկոհոլային քաղաքականության ալիքը հասավ մինչև Բերդավան և անմնացորդ կուլ տվեց գյուղը։ Սիրտն ընդարմացավ, երբ շրջկենտրոնից եկած երեք աշխատող (տեղացիներից ոչ ոք էս գործը չէր ստանձնի) սկսեցին կտրել դարավոր թթի ծառերը։ Առավել քան անարդար բան էր։ Ախր Բերդավանում, դեռ ավելին՝ ամբողջ Հայաստանում, հարբեցողություն երբեք էլ չի եղել, թեև էստեղ բոլորն էլ թթի օղի էին քաշում՝ Ձորքի շրջանի ամենալավ օղին, ավելին՝ ամբողջ մարզի ամենալավ օղին․․․ Պապին երրորդ ինֆարկտը խփեց 1991-ի դեկտեմբերին, երբ Հանրապետությունների խորհուրդը հռչակագիր ընդունեց ԽՍՀՄ-ի գոյության դադարեցման մասին։ Ա՛յ հենց էս երրորդ ինֆարկտին պապը չդիմացավ ու մահացավ։ Ցերեկը գնաց, հանձնեց կուստոմսը, իսկ երեկոյան հեռուստացույցի դիմաց նստած «Վրեմյա»-ն նայելու ընթացքում ննջեց ու էդպես էլ չարթնացավ։ Ինֆարկտը խփեց քնի մեջ։ Հենց էդպես։ Գրիգոր պապը գնաց Կայսրության անկման հենց հաջորդ օրը։ Իսկ ինչ վերաբերում է գլասնոստի, ժողովրդավարացման և պերեստրոյկայի ժամանակաշրջանում Բերդավանում թթի ծառ կտրող էն աշխատողներին՝ Ռոզա տատը հետո ինձ պատմում էր, որ «դրանց անեծք վրա հասավ, որովհետև ծառ կտրել չի կարելի, դժբախտություն է բերում․․․»։ Ռոզա տատը պուճուր պառավ էր՝ էդպես էլ չճերմակած մազերով․ ամբողջ կյանքն ինչ-որ բանից վախենում էր։ Վախենում էր երեսնականներից, վախենում էր քառասնականներից, հիսունականներից։ Վաթսունականներին և յոթանասունականներին մի քիչ թողեց վախը, բայց ութսունականներին նորից սկսեց սարսափելի վախենալ։ Այդ ժամանակ էլ ինձ պատմեց կտրված թթենիների մասին։ Էնպես որ, ես հաստատ գիտեմ, որ ծառ կտրել չի կարելի։<br /><br />– Ներսե՛ս, ու դու էսքանից հետո ուզում էիր էդ խեղճ կաղնին կտրե՞լ։ Վա՞խդ էիր կորցրել, թե՞ մազոխիստ ես։<br /><br />2<br /><br />Դուք իրո՞ք պատրաստվում եք էդ խեղճ կաղնին կտրե՞լ։ Հե՜յ, ձեզ հետ եմ, էդ որ ծառի վրա եք։ Հապա մի էստեղ նայեք։ Ա՛յ էդպես։ Ապրե՛ք։ Ինձ տեսնո՞ւմ եք։ Հիմա ի՞նչ, պատրասստվում էիք ծառը կտրել ու թռնե՞լ։ Ձեզ Կառլսոնի՞ տեղն եք դրել, թե՞ Լեոնարդո դա Վինչիի։<br /><br />Այդպես երեկ Ներսեսը ծանոթացավ Նոնայի հետ։ Իսկ հիմա կանգնած է Բերդավան գյուղի ամառանոցի դարպասների մոտ, ասես չի կարողանում առաջ գնալ ու նայում է իր տանը։ Այսինքն՝ այն, ինչ մնացել էր տանից։<br /><br />-Ամբողջ տունը վառվել է։ Մինչև վերջ, – թիկունքից ասաց Դոդիկը։<br /><br />Ներսեսն ինքը լավ էր տեսնում դա։ Վերջապես ոտքը շեմքից ներս դրեց ու գնաց այնտեղ, ուր դեռ ծխում էին մոխրացած ցցագերանները։<br /><br />– Հրկիզվածի նման չի, Ներսե՛ս Հուսիկովիչ, – ասաց սև թղթապանակով երիտասարդ քննիչը (Ներսեսը նրա անունը չէր հիշում)։ – Ախր երեկ էիք էստեղ։ Հավանաբար անհաջող տեղ եք գցել ծխախոտի մնացորդն ու գնացել։<br /><br />– Դրա՞ համար է միայն էսօր առավոտյան այրվել տունը, – գլուխն օրորեց Ներսեսը՝ զսպելով կոկորդում հավաքված, անզոր զայրույթից ու հուսահատությունից առաջացած հեծկլտոցը։ Միաժամանակ ուղեղն էր շաղափում երեկվա լսած արտահայտությունը՝ «Անասո՛ւն․․․ Միշտ ամեն անհնար բան անում ես, որպեսզի կարմադ փչացնես․․․ Բռնեցիր ու ուղղակի ունեցար ինձ»։<br /><br />– Ամեն բան կպատահի՜, – լսվեց ջահել քննիչի բարակ ու անդուր ձայնը, – Մենք Դոդիկի՝ Դավիթ Պարույրովիչի հետ էն կողմերը նայենք, իսկ Դուք մնացեք էստեղ։ Կարծում եմ՝ ոչ մի հրկիզում էլ չի եղել։ Ը՛հն, նորից ծխում եք։ Բա որ նորից չհանգցրած մնացորդը գցեք խոտերի մեջ։<br /><br />Եվ այդ ժամանակ Ներսեսը նկատեց դարպասի վրա կախված տուբուսը՝ վատմանի համար տուփը։ Մոտեցավ, հանեց դարպասի վրայից, բացեց․ ինչ-որ հաշվարկներ, գրություն․․․ Սկսեց կարդալ․<br /><br />«Ներսե՛ս, դու անասուն ես։ Դժբախտ, դժբախտ անասուն։ Դրա համար էլ ես կատարեցի խոստումս։ Ահա նոր տան գծագրերն ու հաշվարկները։ Եվ հա՛, քո տունը ես եմ վառել։ Կարող ես ոստիկանություն հանձնել ինձ։ Բայց ավելի լավ է քեզ համար նոր տուն կառուցիր։ Էդպես էլ կանես, չէ՞։ Վստահ եմ՝ այո՛։ Ուրախ եմ քեզ համար։ Քո՝ Կլոթո<a href="https://granish.org/falopyan-pogher/?fbclid=IwAR2qYmLnKuFYIDTUdWxowBHnE8PVoY_NVddGDhzeivtublIbvwSOjbmv28c#_ftn2">[2]</a>։<br /><br />Հ․Գ․ Քեզ կհիշեմ»։<br /><br />Ներսեսը փակեց տուբուսը, հեռու շպրտեց ծխախոտի մնացորդը, նորը վառեց, նայեց կիսաայրված կաղնուն՝ խոնարհված այն տեղի վրա, որտեղ դեռ երեկ տունն էր, իսկ հետո նայեց երկնքին։ Երկինքը նման էր թթված մածունի, և կապտաճերմակ ամպերի քուլաների տակից երևում էր փայլատ արևը։<br /><br />3<br /><br />Երկինքը նման էր թթված մածունի, և կապտաճերմակ ամպերի քուլաների տակից երևում էր փայլատ արևը։ Ձորքում անտանելի շոգ էր, բայց անհասկանալի ինչ-որ տեղից լողալով եկած ամպերը երեկոյան ամպրոպի հույս էին տալիս, երբ հնարավոր կլիներ քեզանից լվալ, հանել կեսօրի տոթը, քրտինքը, հոգնածությունը, երբ կվերանար կոպերի ծանրությունը, սրտի զգացողությունն ականջներում և կոկորդում, և կանցներ, վերջապես, միգրենի հոգնատանջ անող նոպան․․․ Գուցե ամպերն այդ առավոտ ոչ էլ նման էին մածունի, այլ նման էին գառնուկների, որ անհոգ արածում էին նաշտագույն երկնքում, կամ նման էր պենոպլաստի՝ փշրված ահավոր ու տհաճ կրճտյունով, բայց Ներսեսը մտածեց, որ այս ամպերն առավոտյան հենց ինչ-որ թթու կաթնային բանի էին նման․․․<br /><br />-Գուցե այնուամենայնիվ պետք չի կտրել հին կաղնին, – լուսաբացին արթնացրեց Ջուլիետային։<br /><br />Կինը բացեց մի աչքը (թվում էր, թե երկրորդ փակ աչքով նա դեռ շարունակում էր երազ տեսնել) և ասաց, որ ինքն իրեն հանգիստ կզգա միայն այն ժամանակ, երբ ամուսինը կտրի այդ հին կաղնին։ Ներսեսը չհանդարտվեց․ իբր լավ բան չի ծառ կտրելը․․․ իբր դեռ կանաչ է․․․ Կինը, իր երազի կինոթատրոնում երազի կինոդիտարկիչի Pause կոճակին սեղմելով, բացեց նաև երկրորդ աչքը և հիշեցրեց, որ հին կաղնին տարեցտարի ավելի է թեքվում ու արդեն սեղմում է տանիքը։ Ներսեսն ախր ինքն էր ասում, որ որոշ տեղերում նույնիսկ թերթաքարը ճաքճքել է։ Այնպես որ, Ներսեսը անպայման պետք է ամառանոց գնա։ Եվ ընդհանրապես Ջուլիետան խնդրեց մի քիչ էլ թողնի քնել, քանի դեռ վիշապիկները չեն արթնացել։<br /><br />– Կարո՞ղ է սկսի ուղղվել, – մի վերջին անգամ փորձեց համոզել ամուսինը։<br /><br />Ջուլիետան նստեց մահճակալի մեջ, իսկ դա լավ բան չէր նշանակում, և հայտնեց, որ Հայաստանի Հանրապետության Ձորքի շրջանի Բերդավան գյուղի հին կաղնին բնավ Իտալիայի Պիզայի աշտարակը չի և ինքն իրենով երբեք չի սկսի ուղղվել։ Հավելեց նաև, որ ամառը վաղուց եկել է․ այն իմաստով, որ ավելի ու ավելի հաճախ են Բերդավան գնալու։ Այսպիսի երկար ճառից հետո կինը հոգնած սեղմեց երևակայական Play կոճակը և նորից հայտնվեց իր վիրտուալ կինոթատրոնում։<br /><br />Եվ Ներսեսը գնաց։ Բացարձակ չէր ուզում, բայց գնաց։<br /><br /> <br /><br />4<br /><br />90-ականների լքված օդանավակայանի կողքով անցնող ճանապարհը թեքվում էր ձախ և ոլորանով բարձրանում վեր դեպի սարեր (շերտ առ շերտ, շրջապտույտ առ շրջապտույտ)՝ հետևում թողնելով մի պատառ հարթ հող՝ Չագի գետի հովիտները, որտեղ էլ անձև ութոտնուկի նման տեղակայված է Ձորք քաղաքը։ Միայն թե ահա հովտի մյուս կողմում ծագող արևի շողերի տակից բոցավառվող Արծվալեռ սարը բարձրանում էր նրա հետ, և չնայած շրջապտույտներին, միշտ մնում էր տեսահորիզում։<br /><br />Ներսեսը վարում էր ավտոմեքենան, նայում էր Արծվալեռին և լսում իր մտքերը։ Մտքերից, կարելի է ասել, հոգնում էր։ Հատկապես, երբ դրանք շատ էին և մեծ արագությամբ ընթանալով՝ խփվում էին Ներսեսի գանգի պատերին, ետ էին ցատկում և նորից քաոսային շտապով հոգնեցնում ուղեղն իրենց աննպատակայնությամբ։ Ա՛յ ինչպես հիմա։ Ներսեսն այս վիճակը չէր սիրում․ կուզեր աչքերը փակել և քնել։ Բայց միշտ չէ, որ դրա հնարավորությունը կար (օրինակ՝ հիմա, երբ ղեկի վրա է)։ Եվ դա էլ հենց հուսահատեցնում էր․․․ Ընդ որում Ներսեսը նաև չէր սիրում երազներ տեսնել։ Չէ՞ որ քիչ էր պատահել, որ նրան լավ երազ բաժին ընկներ։ Հիմնականում մղձավանջներ էր տեսնում, որոնք ինչ-որ համառ մշտակայունությամբ կրկնվում էին։ Ամենից հաճախ Ներսեսը վթարի ենթարկվող ինքնաթիռի հետ կապված երազ էր տեսնում։ Ընդ որում, նախապես ասեմ, որ Ներսեսը կյանքում երբեք որևէ օդանավ չէր բարձրացել, ինքնաթիռ էլ տեսել է հեռուստացույցով կամ էլ հարազատ Ձորքի շրջանի վրայով հեռու երկնքում անտարբեր թռչելիս։ Հենց այդպես։ «Աղետ-երազում» օդաչուները, չգիտես ինչու, գտնվում էին մի իրավիճակում, որում անհնար էր կառավարել ինքնաթիռը (այդ պահին Ներսեսը միշտ, երբ քնած էր, մոռանում էր ճշտել, թե ինչու)․ թունավորվե՞լ էին, թե՞ հարբել էին, թե՞ ուրիշ ինչ-որ բան։ Ամեն դեպքում այնպես էր ստացվում, որ Ներսեսը ստիպված էր զբաղեցնել գլխավոր օդաչուի տեղը և կառավարել բոինգը։ Այս երազը երբեք չէր հաջողվում մինչև վերջ նայել։ Այնպես որ Ներսեսը գիտեր, որ վերջնահաշվում ինքաթիռը նստեցնում էր, թե ոչ, բայց հաստատ հիշում էր (այ այս մեկն ամենատանջալիցն էր), որ բոլոր ուղևորները (իսկ նրանց մեջ, չգիտես ինչու, ընտանիքն էր, հարազատները, ծանոթները, ընկերները, ծառայակից ընկերները) նրանց սկսում էին համոզել, որ իրենց փրկի։ Իսկ նա, այսինքն՝ Ներսեսը, պնդում էր՝ համոզելով, որ ինքը բացարձակ գաղափար չունի, թե ոնց է պետք կառավարել ինքնաթիռը, ինքն պարզապես Ձորքի քաղաքապետարանում միջին կարգի չինովնիկ է։ Բայց, ի վերջո, Ներսեսին այլ բան չէր մնում անել, քան նստել ինքնաթիռի ղեկանիվին։ Ամեն անգամ քնելիս Ներսեսը վախենում էր՝ նորից այս երազը կտեսնի և դրա համար էլ չէր սիրում քնել։ Բայց ինչպես արդեն ասվեց, միայն քունն էր օգնում քաոսաբար զվռնող իր մտքերի հանդարտվելուն և որևէ ուղղություն ընդունելուն։ Հա՛, և ինչպես հայտնի է, քունը լավագույն դեղամիջոցն է միգրենի նոպաների դեմ, որոնք Ներսեսը պարբերաբար ունենում էր։ Այդ մտքերը, ինչպես նաև ինքնաթիռի հետ կապված «աղետ-երազը», ամեն անգամ լողում ու ջրի երես էին դուրս գալիս նրա գլխում։ Օրինակ՝ մտածմունքները իր տարիքի (մի ամսից 45-ը կլրանա), կնոջ, երեխաների, ծնողների, տատ ու պապի մասին։ Իսկ ահա այդ օրը նաև այն մասին, որ պետք է կտրել գրողի տարած կաղնին, որին, սակայն, նա չէր ուզում սպանել։ Ախր ո՜նց կտրի։ Ախր դա Ներսեսի հարազատ կաղնին է։ Այդ կաղնին մանկուց աչքի առջև է։ Այդ կաղնին փոքրուց տեսել է իր հայր Հուսիկը, այդ կաղնին փոքրուց տեսել է իր պապ Գրիգորը․․․ Մի՞թե կարելի հենց այդպես վերցնել ու կտրել այն։ Բա Ջուլիետան այդքանը հասկանո՞ւմ է։ Մյուս կողմից․․․ Եվ իրոք, գուցե վտագավոր է։ Ներսեսը բարկանում էր կնոջ վրա (նա միշտ էր կնոջ վրա բարկանում՝ առիթ-անառիթ), բայց ավելի շատ բարկանում էր ինքն իր վրա։ Ու չգիտեր՝ ինչ անել։ Ինչպես միշտ չգիտեր։ Միշտ փոխանակ խնդիրը լուծելու, նա ամեն ինչ թողնում էր այնպես, ինչպես կա․ «ինքն իրեն կներծծվի»։ Սովորաբար այդպես էլ լինում էր։ Բայց կաղնու դեպքում անհասկանալի էր, թե ինչպես պետք է խնդիրն ինքն իրեն լուծվեր։ Հո ինքն իրեն ծառը չէր ուղղվելու։ Ընդհակառակը, ավելի ու ավելի էր սեղմելու տանիքը, մինչև այն չջնջխեր։ Ստացվում էր, որպեսզի փրկի տունը, Ներսեսը պետք է սպաներ ծառին, որպեսզի ծառը չսպաներ տանը։<br /><br />Ռոզա տատը վաղուց էր մահացել, բայց նրա խոսքերը մնացել էին հիշողության մեջ․ «Ծառ կտրել չի՛ կարելի, դժբախտություն կբերի․․․»։<br /><br /> <br /><br />5<br /><br />Մի քսան րոպե անց արդեն Ներսեսն անցել էր Արծվանիկ գյուղը և տասը րոպեից մտավ Բերդավան, կանգ առավ կանաչ դարպասների առջև (ինքն էր անցած տարի դրանք ներկել ավագ որդու՝ Պարթև-Սահակի հետ), որոնց ետևում երևում էր Գրիգոր պապի տունը՝ սկզբում գրված Հուսիկի անունով, իսկ հետո՝ իր՝ Ներսեսի անունով։ Հիմա այդ տունը որպես ամառանոց էր ծառայում, ուր ամեն հնարավորություն դեպքում ընտանիքի հետ գալիս էր Ներսեսը (ամռանն ընդհանրապես երկու-երեք շաբաթ այստեղ են ապրում)։<br /><br />Ներսեսը բացեց դարպասները («Հիշեմ՝ մի անգամ յուղեմ կողպեքը, լրիվ ժանգոտել է», – մտածեց նա), մտավ տարածք, ճանապարհին նկատեց, որ դեպի տուն տանող բետոնապատ արահետի երկարությամբ գարնանը Ջուլիետայի ցանած անյուտայի աչիկներն ու «վայրի» մեխակները ծաղկել են, իսկ հետո փայտե սանդուղքով բարձրացավ տուն՝ ձեռքին բենզասղոցով պայուսակը։ Տուն մտնելիս մտածեց, որ այդպես էլ կտրելիք կաղնու կողմը չնայեց, ասես ամաչում էր նայել։ Այդպես հաճախ չես նայում նրա աչքերի մեջ, ում պատրաստվում ես ցավ պատճառել, առավել ևս՝ սպանել։ Ի վերջո հետո ողջ կյանքդ դրա հետ պետք է ապրես։ Զոհի աչքերի մեջ հանկարծ արտահայտված այդ հայացքի հետ։ Եվ դու հետո ողջ կյանքդ ինքդ քեզ դուր չես գալու․․․ Հիմա էլ Ներսեսն ինքն իրեն դուր չէր գալիս ու չնայեց իր հարազատ ծառին, որն ինչ-որ բանի մասին համառորեն ու աննկուն լռում էր, թեկուզ և մերթ ընդ մերթ ցնցվում էր տերևներով։<br /><br />– Ի՞նչ ես մտածում երազիս մասին։<br /><br />– Մեծության մոլորություն ունես, Ներսո՛ ջան։ Մեսսիայի բարդույթ է քեզ մոտ։<br /><br />Ներսեսն այն ժամանակ ոչինչ չասաց, բայց Ջուլիետայի խոսքերը տեղ արեցին։ «Մի՞թե ես էդպիսին եմ», – մտածեց Ներսեսն ու նորից զգաց, որ ինքն իրեն դուր չի գալիս։ Ու նորից ընկավ դեպրեսիայի մեջ (ընդ որում Ներսեսը հաճախ էր հայտնվում դեպրեսիայի մեջ) մինչև Երևանից մի երկու օրով եկած դասընկեր Անդրանիկը (Անդո ջան-ը), որ նախարարություններից մեկում խոշոր չինովնիկ էր դարձել (իսկ ժամանակին հոգեբան-խորհրդատու էր), ասաց․<br /><br />– Քո երազն ասում է, որ շուտով քեզ վրա պատասխանատվություն ես վերցնելու և կյանքում ինչ-որ բան փոխես։ Ներսո՛ ջան, ախր դու, եթե չեմ սխալվում, երաժշտական ուսումնարան ես ավարտել, չէ՞։ Վերջին անգամ ե՞րբ ես դաշնամուր նվագել։<br /><br />Ներսեսը ստիպված էր խոստովանել, որ արդեն 20 տարի կլինի՝ գործիքին մոտ չի եկել։ Անդոն ասաց․<br /><br />– Իզուր, շատ իզուր։<br /><br />Իրականում երաժշտությունը հենց այն էր, ինչ պետք էր Ներսեսին։ Երաժշտություն շատ էր սիրում, բայց ուսումնարանից հետո դադարեց դրանով զբաղվել։ Ներսեսը չտեղափոխվեց Երևան։ Ներսեսը երևանյան Կոնսերվատորիա չընդունվեց։ Ձեռքից բաց թողեց։ Ինչ-որ կասկածելի տղերքի հետ կապվեց, ջահել տարիներին խելքը խմելուն տվեց, բայց հետո խմելը թողեց, սկզբում մի գործարանում գործի անցավ, հետո՝ մյուսում, Պոլիտեխնիկը հեռակա կարգով ավարտեց, դարձավ գործարանի գլխավոր ինժեները, իսկ հետո էլ՝ հարազատ Ձորքի քաղաքապետարանում՝ չինովնիկ։ Եվ այս բոլորը նրա համար, որ երաժշտական ուսումնարանն ավարտելուց հետո իր հայր Հուսիկ Գրիգորիչը հայտնեց, որ Ներսեսը Երևանում անելու բան չունի, թեև ուսումնարանի դասավանդողները, որ ամեն դեպքում երաժշտությունից մի երկու բան հասկանում էին, ձայն ձայնի տված պնդում էին, որ Ներսեսիկին մեծ երաժշտական ապագա է սպասվում։ Այնուհանդերձ Հուսիկ Գրիգորիչի հայտարարությունը չխանգարեց հետագայում ավագ որդուն՝ Զավենին Լոս Անջելես ուղարկելուն, իսկ հետո էլ կնոջ հետ Նահանգներ մշտական տեղափոխվելուն։ Այդպիսով, Ներսեսը մնաց մենավորիկ և ամբողջ կյանքը Ձորքում փակված։ Ամուսնացավ (վերջին ժամանակներս ոչ մի կերպ չէր կարողանում հիշել, թե ինչպես էր ծանոթացել Ջուլիետայի հետ, հիշում էր միայն, որ դեռ այդ ժամանակ Ջուլիետան մազերը հինայով էր ներկում), ծնվեցին երեխաները․․․<br /><br />Նույն Անդրանիկը հայտարարեց, որ Ներսեսի միգրենի հաճախակի նոպաները պարզորոշ հոգեսոմատիկ բնույթ ունեն։<br /><br />– Գուցե ամեն ինչ թողնես ու գնա՞ս։<br /><br />Բայց Ներսեսը միայն տխուր ժպտաց՝ պարզ գիտակցելով, որ քաշվել է իր ամբողջ կյանքով։ Որ էլ արդեն ոչինչ չի փոխի, որ էլ ոչ մի տեղ չի գնա։ Չի կարող, իրավունք չունի։ Ինչի՞ մասին է խոսքը։ Նա նույնիսկ ինքնասպան լինել չի կարող։ Չէ՞ որ դա կնշանակի երեխաներին սովի դատապարտել։ Նա չէր կարող։<br /><br />-Չէ, Անդո՛ ջան, ես փակուղու մեջ եմ․․․<br /><br />Երեխանե՞ր։ Երեխաներն՝ ի՞նչ։ Իրեն պաշտում էին, թեև հիմնականում սակավախոս ու տխուր էր․․․<br /><br /> <br /><br />6<br /><br />Մինչև դարավոր կաղնու սպանությանն անցնելը (մի՞թե կա ավելի հարմար բառ), Ներսեսը որոշեց տատի՝ արևածաղիկներով նկարազարդ թերմոսով իր հետ բերած սուրճը խմել։ Սուրճից դարչինի հոտ էր գալիս։ Երևի երեկ թերմոսը Ջուլիետան էր հետն աշխատանքի տարել․ կինը մանկապարտեզի վարիչ էր։ Սատանան գիտի, թե ինչ էր։ Ջուլիետան հո նորմալ սուրճ չի՞ խմի։ Անպայման մեջը պիտի դարչին կամ կարդամոն ավելացնի։ Իսկ Ներսեսի կարծիքով հանցագործություն էր սուրճի մեջ որևէ համեմունք ավելացնելը։ Նա վստահ էր, որ սուրճն ինքն իրենով աստվածային բան է, իսկ դա նշանակում է, որ կատարյալ ու ինքնաբավ է, և եթե ճիշտ պատրաստես, ապա որևէ բան ավելացնելու կարիք չի էլ զգացվի։ Սուրճը, երևի, նրա միակ կիրքն էր, աշխարհում միակ երևույթը, որին Ներսեսը լրջությամբ էր մոտենում։ Ու ահա նա հիմա խմում էր այն՝ դեմքը ծամածռելով դարչինի համից և փորձելով պատուհանից դուրս չնայել․ չէ՞ որ այնտեղ էր կաղնին։<br /><br />Սկզբում, երբ բարձրացվել էր անողոքաբար թեքվող ծառի հարցը, Ներսեսը մտածել էր, որ կարիք կլինի կանչել տեղացի բերդավանցի ջահելներին, կամ ավելի վատ, Ձորքի աշխատողների բրիգադ բերել՝ վերամբարձ կռունկով։ Թե չէ ո՞նց էր կտրելու այս ահռելի ծառը, որ հանկարծ տան վրա չընկնի։ Բայց հետո Ներսեսը որոշեց, որ այդպիսի հարց չկա, որ մարդն իր ինտելեկտով չկարողանա լուծել, և մի շաբաթ առաջ քաղաքապետարանի մի ընկերոջից խնդրեց «Դրուժբա» բենզասղոցը։ Այդ ընկերոջ անունը Դոդիկ էր։ Ընդհանրապես, Դավիթ Պարույրովիչ էր, բայց ոչ ոք նրան այդպես չէր կոչում։ Բոլորը․ «Դոդի՛կ, հա՛ Դոդի՛կ», այդ թվում նաև Դոդիկի կինը՝ Սուսաննան, ու անձամբ ինքը՝ քաղաքապետը։ Ներսեսը չգիտեր, հարցնել էլ չէր ուզում, թե Դոդիկի ավտոտնակում ինչ գործ ուներ «Դրուժբա»-ն, սակայն, չգիտես ինչու, գիտեր դրա առկայության մասին և խնդրեց որոշ ժամանակով տրամադրել իրեն։ Դոդիկը միայն նախազգուշացրեց․<br /><br />-Վերջույթների հետ զգույշ կլինես։<br /><br />Դոդիկի քիթը ծուռ էր (ասես նրա քիթն ուզել էին մասերի բաժանել, բայց գործի կեսից մտափոխվել էին), ոտքերը ծուռ էին, մեջքը՝ ծուռ, և այդ ամենի մեջ միակ հրաշալի բանը՝ կինը՝ Սուսաննան էր։ Ոչ ոք չգիտեր, թե այդ ում այլանդակ երևակայությունն էր եղել ամուսնական կապերով իրար կապել այս երկու իրարից այսքան տարբեր մարդկանց։ Բայց Դոդիկն ու Սուսաննան այնքան երջանիկ զույգ էին թվում, որ ոչ մեկի մտքով չէր էլ անցնում այդ բանը պարզել։ Նույնիսկ այդ մասին չէր հարցնում Ջուլիետան՝ Ներսեսի կինը, ում մանկապարտեզում դաստիարակչուհի էր աշխատում Դոդիկի կինը։ Քաղաքապետարանում Դոդիկին ոչ ոք չէր սիրում (ի՞նչ մեղքը թաքցներ, Ներսես էլ), և անհասկանալի էր, թե ինչու նրան գործից չէին հանում։ Երևի մտածել էին, որ Դոդիկը ոչ մեկին չի խանգարում, ու ձեռք չէին տալիս։ Բացի այդ, նա քաղաքապետարանի միակ աշխատողն էր, որ 90-ականների սկզբից էր աշխատում։<br /><br />Ներսեսը գցել-բռնել էր, որ ծառը ներքևից չի կտրի, այլապես ընկնելիս հաստատ տունը լուցկու տուփի նման կճզմի, այլ ինքը սղոցը ձեռքին կբարձրանա ծառի վրա՝ ինչքան հնարավոր է վերև, և կսկսի կտրել ճյուղերն ու բունը՝ աստիճանաբար ներքև իջնելով։ Ճյուղերը, եթե տանիքի վրա էլ ընկնեն, չեն վնասի։<br /><br />Բայց մեկ է, Ներսեսը չէր ուզում կտրել կաղնին։<br /><br />Վերջապես ավարտելով դարչնահամ սուրճը և ծխելով թվով չգիտես որերորդ ծխախոտը՝ Ներսեսը պայուսակից հանեց սղոցն ու դուրս եկավ արևին։ Վերևից ներքև նայեց կաղնուն ու ասաց․<br /><br />-Կներե՛ս, ծա՛ռ։<br /><br />Ներսեսն ուսը գցեց բենզասղոցի գոտին ու սկսեց բարձրանալ։ Ծառը սիրով թույլ էր տալիս այդ վերելքը, կարծես նույնիսկ օգնում էր՝ ոտքի կամ ձեռքի տակ հարմարեցնելով հերթական ճյուղն ու փչակը։ Ծառից մամուռի ու վաղորդյան ցողի բույր էր գալիս։ Ներսեսը ավելի ու ավելի էր բարձրանում վեր։ Իսկ երբ արդեն անհնար էր վեր բարձրանալը, նա կրծքով հենվեց ծառի բնին և երկու ձեռքով բռնեց ուսից կախված բենզասղոցը, որն այստեղ՝ հինգհարկանի տան բարձրության վրա, է՛լ ավելի ծանր էր թվում։ «Սղոցելու ապարատը թեթև է, – մտածեց Ներսեսը, – ծանրը շարժիչն ու կարկասն են»։ Հետո մի երկու անգամ ամբողջ ուժով քաշեց պարանը, բայց «Դրուժբան» գործի չընկավ։ Լարվածությունից ձեռքերը դողնում էին, և Ներսեսը որոշեց հանգստանալ և ծխել հենց այնտեղ՝ ծառի վրա՝ հինգհարկանի շենքի բարձրության վրա։ Հիմա ծառն այլևս զոհ չէր թվում։ Հիմա նրանք հավասարը հավասարի վրա էին։ Չէ՞ որ կաղնին ամեն րոպե կարող էր նրան գցել իր վրայից և սպանել։ Հենց դա էլ հանգստացնում էր։ Ներսեսը ժպտաց։ Նրան դադարեց թվալ, որ ինքը պատրաստվում է սպանություն գործել։<br /><br /> <br /><br />7<br /><br />-Դուք իրո՞ք պատրաստվում եք էդ խեղճ կաղնին կտրել։ Հե՜յ, ձեզ հետ եմ, էդ, որ ծառի վրա եք։ Հապա մի էստեղ նայեք։ Ա՛յ էդպես։ Ապրե՛ք։ Ինձ տեսնո՞ւմ եք։ Հիմա ի՞նչ, պատրաստվում էիք ծառը կտրել ու թռնե՞լ։ Ձեզ Կառլսոնի՞ տեղն եք դրել, թե՞ Լեոնարդո դա Վինչիի։<br /><br />-Ընդհանրապես՝ կտրել․ իսկ Դուք ո՞վ եք, – Ներսեսը հազիվ կարողացավ ճյուղ ու տերևի արանքից տեսնել ձայն տվող կնոջը։ Կինը կանգնած էր հարևան տան սանդղամուտքին՝ դեռևս Գրիգոր պապի կառուցած դարպասից այն կողմ։<br /><br />– Իսկ Ձեր տատը Ձեզ չէր ասե՞լ, որ ծառ կտրելը լավ բան չի։<br /><br />– Ասել էր։ Եվ, ոնց հասկանում եմ, բոլոր տատիկները երբևէ դրա մասին ինչ-որ բան են ասել։<br /><br />– Բա Դուք ասածն ինչո՞ւ չեք լսում, – քրքջաց կինը, – Դուք միշտ չեք լսո՞ւմ, թե՞ միշտ լսում եք։ Ցա՛ծ իջեք։ Ցա՛ծ իջեք։ Էդ ծառն էլ հանգիստ թողեք։ Ծառի մեղքը ո՞րն է։ Դուք սուրճը ո՞նց եք խմում։<br /><br />– Ես սուրճը սուրճով եմ խմում, – չորեց Ներսեսը՝ հիշելով տատի թերմոսի իր սուրճը, որ դարչինի հոտ ուներ, բայց այնուամենայնիվ, փնչացնելով ու հայհոյելով սկսեց իջնել։<br /><br />Երբ գետնի վրա հայտնվեց ու ազատվեց «Դրուժբա»-յից, ձեռքերն առաջ պարզեց․ դեռ դողում էին։ Ձայն տվեց․<br /><br />– Ո՞ւր եք։<br /><br />– Սուրճ եմ եփում Ձեզ համար, – պարսպի ետևից կանչեց կինը, – դարպասները բացել եմ։ Նե՛րս եկեք։ Մի երկու բառ խոսենք։<br /><br />Ներսեսը թափ տվեց հագուստը, դուրս եկավ իր տան դարպասներից, հետո մտավ հարևան տան դարպասներից ներս, միանգամից իրենց զգաց ուրիշ աշխարհում։ Ինչպես Ալիսը հայելիների կամ հրաշքներով լի հանդերձյալ աշխարհում։ Այդպես միշտ է պատահում, երբ մտնում ես գյուղի կամ ամառանոցային ավանի հարևանների տուն։ Երևի նրանից է, որ դիտանկյունը փոխվում է։ Երևի նույն առարկաներին կողքից ես նայում։ Ահա, թվում է, թե նույն հարազատ կաղնին է․ բայց հապա ինչ գեղեցիկ է այս կողմից։ Տունդ էլ ինչ-որ ուրիշ է թվում։ Ներսեսը մտածեց, որ կյանքում ամեն ինչ կախված է դիտանկյունից, բարձրացավ փայտե աստիճաններով և հայտնվեց ապակեպատ պատշգամբում։ Մի երիտասարդ կին դուրս եկավ՝ ա լա «Ուրվականը» ֆիլմից Դեմի Մուրի կարճ սանրվածքով, սև, վառ դեղին արևածաղիկներով շատ կարճ մետաքսե խալաթով, ոտքերին՝ դարձյալ սև, կաշվե, բավականին բարձր սաբոներ, ձեռքին՝ սուրճի գավաթով ու ջրի բաժակով փոքր սկուտեղ։<br /><br />– Բարև Ձեզ, ներքևից այնքան մեծ էիք թվում, – ժպտալով ասաց կինը։<br /><br />– Իսկ Դուք վերևից այնքան փոքր էիք թվում, – «կպավ» Ներսեսը, նստեց սեղանի մոտ ու ծխախոտ վառեց։ Կինը նստեց սեղանի մոտ դրված ճոճաթոռին և ոտքերը շալով ծածկեց։ «Բերդավանում առավոտները ցրտոտ են», – մտածեց Ներսեսը, – Դուք սուրճ չե՞ք խմում։<br /><br />– Ես սուրճ չեմ սիրում, – պատասխանեց երիտասարդ կինը՝ ինքն էլ ծխելով, – սուրճը տանը նման դեպքերի համար եմ պահում․ մեկ էլ տեսար, հյուր եկավ։ Բայց թող դա ձեզ չանհանգստացնի։ Մնացած հարցերում կարգին կին եմ․․․ Երևի։<br /><br />Ներսեսը սուրճից կում արեց։ Հաճելիորեն զարմացավ այն բանի վրա, որ կինը աստվածային ըմպելիքը շատ էլ համեղ էր պատրաստել։ Զարմանալի է, թե ինչպես կարելի պատրաստել այսպիսի համեղ սուրճ, երբ ինքդ սուրճ չես խմում ու դրանից ոչինչ չես հասկանում։<br /><br />-Ի՞նչ եք անում Բերդավանում, – հարցրեց նա։ – Երևում է, որ հաստատ տեղացի չեք։ Երևանյան ակցենտ ունեք։ Էս տունն էլ գիտեմ։ Դեռ մանկուց։ Մենք էս տանն ասում էինք «Վարդան ախպոր տուն»․ պապս ծերուկ Վարդանին եղբայր էր ասում, չնայած, որ ազգականներ չէին։ Ես էլ Ձեզ էստեղ երբեք չեմ տեսել։<br /><br />-Երևանցի եմ, – պատասխանեց կինը՝ նորից ժպտալով, – ու ոչ մի Վարդան էլ չգիտեմ։ Ես երկու շաբաթով եմ վարձել էս տունը։ Ինձ խորհուրդ տվեցին Բերդավանում հանգստանալ։ Ճարտարապետ եմ։ Գծագրում եմ, կառուցում, էդպիսի բաներ։ Վաղն արդեն մեկնում եմ։ Երևան։ Իսկ այնտեղից՝ Մոսկվա։<br /><br />– Անունս Ներսես է։ Ներսո․․․<br /><br />– Ես Նոնան եմ։ Մի «ն»-ով։<br /><br />-Սիրուն անուն է։<br /><br />-Ինձ էլ է դուր գալիս։ Ինձ անուն դնելու մի տասը տարբերակ հաստատ կար։ Մի ամբողջական ցուցակ։ Բայց հիշում եմ մամայի արտահայտությունն էդ ցուցակի տակ՝ «Ես վճռականորեն ու կտրականապես Նոննոչկա եմ ուզում»։ Մաման ու պապան գրություններով էին շփվում ծննդատնից։ Բայց երբ պապան գրանցում էր ինձ, ԶԱԳՍ-ի աշխատողը ծննդյան վկայականում մի «ն»-ն բաց թողեց։ Դե անձնագրում էլ արդեն չուղղեցին։ Հատկապես, որ ինչպես հետո իմացա, Նոնան հռոմեացիների ճակատագրի երեք աստվածուհիներից մեկն էր (հունարեն՝ Կլոթո՝ մարդու ճակատագրի թելը «մանողը»)։ Էսպիսի բաներ։<br /><br />Ներսեսը նայեց կնոջը և սուրճից հերթական կումն արեց։ Նոնա։ Նա մտքում արտասանեց այդ կնոջ անունը՝ ասես համը փորձելու համար, և նրան դուր եկավ, թե ինչպես է հնչում։ Նրա անվան մեջ ինչ-որ հանդարտացնող-հանգիստ բան կար, և Ներսեսը հասկացավ, որ ձեռքերը դադարել են դողալ, և միգրենն անցել է։ Չգիտես ինչու, թվաց, թե այս ամենն ու հատկապես այդ տանջող նոպան հենց իր հետ չէին տեղի ունեցել։ Անդոն ճիշտ էր․ ուրեմն՝ միգրենը միշտ հոգեսոմատիկ է․․․ Ներսեսը նայեց պատշգամբի պատուհանից, որից երևում էր հարազատ, նախկինի պես կենդանի և դեռ չհաշմված կաղնին։<br /><br />-Ինչո՞ւ չթողեցիք ծառը կտրեմ։ Չէ՞ որ տեսաք, որ տանիքն էդ ծանրության տակ ջարդվում է։ Էդ կաղնին վաղ թե ուշ տապալվելու է։<br /><br />– Իսկ եթե չտապալվի՞, ու Դուք իզուր եք այն կտրում, – հակաճառեց Նոնան։ – Կաղնին հո մեղավոր չի, որ տուն եք կառուցել։ Չէ՞ որ հանուն արդարության պետք է նկատել, որ այդ ծառը շատ ավելի վաղ է աճել, քան Ձեր պապի սիրտն ուզել է տուն կառուցել։ Ծառը մի՛ կտրեք, համաձայնվե՛ք ինձ հետ, որ էդպես ավելի ճիշտ կլինի։ Պետք չի ինքներդ Ձեր կարման փչացնել։<br /><br />– Բա ի՞նչ անեմ, – հարցրեց Ներսեսը՝ ուրախացած հանկարծ հայտնված հույսով, որ հարկ չի լինի սպանություն գործել, – ո՞նց վարվեմ։<br /><br />– Ես ճարտարապետ եմ, հիշո՞ւմ եք։ Մի բան կհորինեմ, – ասաց Նոնան։<br /><br />– Օրինա՞կ։<br /><br />– Ահա թե ինչ։ Քանի որ որոշում ենք ծառը չկտրել, նշանակում է տունը պետք է մի քիչ կտրենք։<br /><br />– Այսի՞նքն։<br /><br />– Փոքրացրե՛ք պատշգամբը։ Մի երկու մետր։ Գետնի մեջ ծառի համար ցցագերան-հենասյուներ խրեք։ Ե՛վ կաղնին չի տապալվի, և՛ տունը անվտանգ կլինի։<br /><br />– Դուք դա կանե՞ք։ Ինձ համար։ Դուք ամենը կհաշվարկե՞ք։ Ես կվճարեմ։<br /><br />– Կանեմ, – ասաց Նոնան, – վճարել պետք չէ։<br /><br />– Բայց ախր Դուք վաղը մեկնում եք։<br /><br />– Մի գիշերում ամբողջը կանեմ։<br /><br />– Իսկ Դուք չե՞ք կարող չմեկնել, – անսպասելիորեն հարցրեց Ներսեսը։ Առաջինը հենց իր համար անսպասելիորեն։<br /><br />– Չեմ կարող։ Պետք է նորից վերադառնամ։ Նորից ցուրտ Մոսկվան։ Մեկ-երկու օրը եղանակ չի փոխի։ Մանավանդ, որ տոմսերն էլ վերադարձնել չեմ կարող։ Ի վերջո, մի օր էս երկու շաբաթը պետք է վերջանար։ Էնպես որ, ավելի լավ է չմտածել։ Խնդիրներին վերադառնալը միշտ էլ լինում է:<br /><br />– Խնդիրները հատուցումն են երջանկության համար, – ասաց Ներսեսը։<br /><br />– Երջանկությունը բացարձակ բան է, – գլուխն օրորեց Նոնան, – նրա համար հատուցում չկա։<br /><br />– Սխալվում եք, – Ներսեսը դառը քմծիծաղ տվեց, – երջանկությունը միշտ հարաբերական է և երբեք չի լինում առանց պայմանների։<br /><br />– Ուղղակի Դուք ընկալման քրիստոնեական տարբերակին եք հարում։ Անպայման հատուցմամբ։<br /><br />– Մի՞թե այդպես չի կյանքում։<br /><br />– Արդեն չգիտեմ, բայց ես հաստատ չեմ կարող էլի մնալ Բերդավանում։ Վաղը իմ ետևից մեքենա կգա (ծանոթս Ձորքից Երևան է գնում), ու ես կմեկնեմ։ Գծագրերը դարպասից Ձեր կողմ կգցեմ։<br /><br />8<br /><br />Ներսեսը վերջացրեց սուրճը, հետո ելավ տեղից, մոտեցավ Նոնային, մի կողմ գցեց շալը, սկսեց շոյել նրա ազդրերը և միաժամանակ համբուրել բերանը։ Զգալով, որ Նոնան պատասխանում է իր համբույրներին, բարձրացրեց նրան ճոճաթոռից, շրջեց դեպի սեղանը և կռացրեց՝ կտրուկ, կոպիտ և լկտիաբար։ Նոնան չդիմադրեց։ Նա ընդհանրապես ոչ մի ծպտուն չհանեց։ Ներսեսն էլ էր լուռ, միայն հևում էր ու նայում դարպասից այն կողմ գտնվող իր տան ու կաղնու ուղղությամբ։ Տեսավ, թե ինչպես մի թիթեռ նստեց խնձորենիների միջև ձգած ցանցաճոճի գերանին։ Հետո նորից նայեց իր տան կողմը, հետո՝ իր ծառի։ Պարզ չէր, թե ինչպես էր վերաբերվում կաղնին այս ամենին, բայց Ներսեսին թվաց, որ կաղնին իսկապես նայում է, ծածուկ հետևում։ Այս բանը Ներսեսին դուր չէր գալիս, ամաչեցնում էր, ու հիմա նա միայն ուզում էր շուտ վերջացնել։ Նոնան շարունակում էր մնալ անձայն ու անմասն, և այս բանն էլ ավելի էր գրգռում Ներսեսին, չնայած Նոնային կողերից բռնած նրա ձեռքերը լարվածությունից արդեն ջղաձգվում էին։ Եվ այդ ժամանակ ի հայտ եկավ մահվան կանխազգացումը, ու նրան թվաց, թե մեռնում է։ Մտածեց, զգաց, գիտակցեց, որ կյանքը դուրս է հոսում իր մեջից, և իրենից էլ ոչինչ չի մնում․․․<br /><br />Մի երկու վայրկյան անշարժանալուց հետո Ներսեսը բարձրացրեց շալվարը, նստեց սեղանի մոտ՝ իր առաջվա տեղը, ծխեց ու ուղղակի սկսեց նայել, թե ինչպես է Նոնան ուղղում մազերը, դարձյալ նստում ճոճաթոռին, որի վրայից Ներսեսը նրան այդպես կոշտուկոպիտ բարձրացրել էր, ոտքերը ծածկում է շալով ու նույնպես ծխում։<br /><br />– Անասո՛ւն․․․ Միշտ ամեն անհնար բան անում ես, որպեսզի կարմադ փչացնես․․․ Բռնեցիր ու ուղղակի ունեցար ինձ․․․ Առանց էմոցիաների,- ասաց դժգոհ Նոնան, բայց կարծես, ժպտաց։<br /><br />-Հա, բայց դու էլ առանձնապես էմոցիաներ չունեիր, – հակաճառեց Ներսեսն ու նոր ծխախոտ վառեց, – Կարմայի մասին ի՞նչ էիր ասում։ Որտեղի՞ց է դա։ Ի՞նչ է։ Սևեռվա՞ծ ես դրա վրա։<br /><br />-Հա։<br /><br />-Կպատմե՞ս։<br /><br />-Հա։ Ամուսնուս պատճառով։<br /><br />-Ի՞նչ է եղել նրան։<br /><br />-Ավտովթարից է մահացել։<br /><br />-Դե շուտ պատմի։<br /><br />-Լավ․․․ Ամուսնուս մի պացիենտ կին (40-ին մոտ մի կին էր՝ Երևանից ոչ շատ հեռու մի գյուղից) երկու երեխա ուներ, և հղիացել էր երրորդով։ Կեսարյանից առաջ համաձայնագիր է ստորագրում, որ իր ֆալոպյան փողերը կապեն․ այլևս չէր ուզում երեխա ունենալ։ Էդպես էլ արեցին։ Երեխան առողջ ծնվեց։ Բայց որոշ ժամանակ անց վթար տեղի ունեցավ, ու նրա երկու ավագ որդիները ու մի տարեկան աղջիկը մահացան։ Պացիենտն ու իր ամուսինը ողջ մնացին։ Էդ կինը եկավ Երևան ու սկսեց աղաչել իր բժշկին, այսինքն՝ ամուսնուս, որ փողերը վերականգնեն։ Արեգս արեց։ Իսկ հետո իմացանք, որ պացիենտը նորից հղի է։ Բայց էնպես պատահեց, որ խնձորի բերքահավաքի ժամանակ ցած ընկավ սանդուղքից ու վիժեց, ինքն էլ քիչ մնաց՝ մահանար։ Շտապ բերեցին Երևան։ Արեգը փրկեց նրան, բայց հասկանալի էր, որ էլ երեխաներ չէր կարող ունենալ։<br /><br />-Էսքա՞նն էր։<br /><br />-Հա, էսքանը։ Իսկ մի տարի հետո Արեգս մահացավ ավտովթարից․․․ Էնպես որ ես կարծում եմ․․․ Ես կարծում եմ, որ կաղնին կտրել պետք չէ։ Ավելի ճիշտ է պատշգամբը փոքրացնել։ Ահա։ Իսկ հիմա պատմի ազգիդ պատմությունը։ Չե՞ս պատմի։ Դե՛ սկսիր։ Դժվար բան հո չի։ Հայաստանի Ձորքի շրջանի Բերդավան գյուղում մի սովորական ընտանիք էր ապրում…<br /><br />Հետո Ներսեսը գնաց։ Վեր կացավ, վերցրեց ծխախոտը, կրակայրիչն ու գնաց։ Տասնհինգ րոպե հետո Նոնան լսեց, թե ինչպես է գործարկվում է արդեն ծանոթ հարևանի մեքենայի շարժիչը․ ձայնն ինչ-որ ընդերքային էր թվում, բայց միևնույն ժամանակ՝ փափուկ։ Հետո մեքենան հեռացավ, իսկ ընդերքային-փափուկ ձայնը կամաց-կամաց դադարեց այն կողմերում, որտեղ դեռ երևում էր արևի շողերով ողողված Արծվալեռ սարը։<br /><br />Ներսեսը հետ էր գնում Ձորք ու մտածում Նոնայի մասին։ Հիմա նա սեքսի տեսարանը պատկերացնում էր Նոնայի տեսանկյունից, ու ինքն իրեն դուր չէր գալիս։ «Անասո՛ւն»,- հիշեց նա։ Թվում էր, թե դա բնավ ինքը չէր, այլ մի ուրիշ մարդ։ Ախր Ներսեսը երբեք չէր կարող ենթադրել, որ ընդունակ է նման բանի։ Ամբողջը նրան տարակուսանքի մեջ էր գցում։ Ու դեռ հարց էլ առաջացավ՝ ինչո՞ւ։ Ինչո՞ւ արեց դա։ Ախր լրիվ անծանոթ կին էր։ Ներսեսը չգիտեր՝ ինչ պատասխանել։ Բայց ասել, որ անծանոթուհու հետ սեքսը նրան ինչ-որ կերպ հուզեց, այդպես չէ։ Դրա համար էլ ափսոս, որ այդպես ստացվեց։ Չգիտես ինչու, ափսոս էր։<br /><br /> <br /><br />9<br /><br />Ջուլիետան (մազերը հինայով ներկած, վիետնամկա-մատով հողաթափերով) հենց շեմքից հարցրեց՝ կտրե՞ց ծառը Ներսեսը, գլուխ հանե՞ց, հո դժվա՞ր չէր․․․<br /><br />-Երևի վաղը կարիք կլինի էնտեղ բեռնատար տանել, որ այդ ամբողջը հավաքեն, չէ՞։ Դոդիկին կասե՞ս։ Թե՞ ես ասեմ Սուսիկին։<br /><br />-Չեմ կտրել ծառը, Ջուլիե՛տ։ Չկարողացա։ Մեղք է ծառ կտրելը։ Մենք տունը փոքր-ինչ մի կողմ կտանենք։<br /><br />Ջուլիետան, չգիտես ինչու, միանգամից որոշեց բղավել՝ բարկացած։ Անսպասելի։ Բարձր, շատ-շատ բարձր։<br /><br />-Ներսո՛, խելքդ թռցրե՞լ ես։ Հավատս չի՜ գալիս։ Քեզանից ընդամենը մի բան էր պահանջվում․ կտրել ծառը։ Իսկ քեզ մոտ, ինչպես միշտ, չստացվեց։ Աստվա՜ծ իմ։ Ո՜նց եմ նախանձում Սուսիկին։ Իր Դոդիկն ամեն ինչ անում է, ձեռքից ամեն բան գալիս է, ամեն ինչ ստացվում է։ Իսկ ինձ քեզ նման պատիժ բաժին ընկավ։ Ո՜ր մեղքիս համար։<br /><br />-Հանգստացի՛ր, հերիք է։ Ես էլ եմ կարողանում բղավել։ Ձայնդ կտրի՛ր։ Ուտելու բան տուր։ Սոված եմ։ Լսո՞ւմ ես։<br /><br />-Սովածացե՜լ է մարդը, – ոչ մի կերպ չէր հանդարտվում Ջուլիետան, – Այդ ի՞նչ ես արել, որ սովածացել ես։ Հը՞։ Ոչ-մի-բան։ Ճաշը սառնարանում է։ Ինքդ էլ տաքացրո՛ւ ու կե՛ր։ Գոնե էդ կկարողանա՞ս։ Երեխաների հետ կինո եմ գնում։ Սուսիկն էլ իր երեխեքին է բերում։ Իսկ դու մնա տանն ու մտածի, որ ոչ մի բան էլ չես կարողանում անել։<br /><br />Ներսեսը կերավ մենակության մեջ, հետո քսան տարվա մեջ առաջին անգամ նստեց դաշնամուրի մոտ, բացեց կափարիչը ու նվագեց։ Հենդելի «Չակոնա»-ն։ Այնքան նվագեց, մինչև հոգնեց։ Պառկեց հյուրասենյակի բազմոցին ու քնեց՝ այդպես էլ չիմանալով, թե երբ կինոթատրոնից վերադարձան Ջուլիետան ու վիշապիկները, և ինչպես սկսվեց երեկոյան ամպրոպը։ Մինչև առավոտ քնեց ու երազ չտեսավ։ Միայն երաժշտություն էր տեսնում երազի մեջ։ Հենդելի այդ նույն «Չակոնա»-ն՝ մանկությունից իր ամենասիրելի գործը։<br /><br />Հաջորդ օրն առավոտյան ուղիղ իննին նրան արթնացրեց հեռախոսի զանգը։<br /><br />-Ալլո՞, Ներսո՞։<br /><br />-Դոդի՛կ, դո՞ւ ես։<br /><br />-Հա, բա էլ ո՞վ։ Ես էլ միշտ վատ նորություններով եմ, դրա համար էլ ինձ մարդ չի սիրում։ Երևի կարմաս է այդպես․․․<br /><br />-Ի՞նչ է պատահել, Դոդի՛կ։<br /><br />-Ինձ հենց նոր զանգեց իմ Ավետիս քեռին․․․<br /><br />-Որ Բերդավանում տուն ունի՞։<br /><br />-Հա՜, Ներսո՛, հենց ինքը․․․ Տունդ վառվում է, Ներսո՜ ջան։ Հրդեհ է։ Հավաքվի՛ր։ Շուտով քեզ մոտ կլինեմ։ Գնանք։ Արդեն միլիցիա եմ զանգել, այսինքն՝ ոստիկանություն․․․<br /><br />Երբ արդեն գնում էին, 90-ականների լքված օդանավակայանի կողքով, իսկ հետո էլ ոլորանով բարձրանում էին վեր՝ դեպի սարեր (շերտ առ շերտ, շրջապտույտ առ շրջապտույտ)՝ հետևում թողնելով մի պատառ հարթ հող՝ Չագի գետի հովիտները, որտեղ էլ անձև ութոտնուկի նման տեղակայված է Ձորք քաղաքը, Դոդիկը հարցրեց Ներսեսին․<br /><br />-Ինչ-որ մեկին կասկածո՞ւմ ես։ Կարո՞ղ է հրկիզել են։<br /><br />-Չէ՜, Դոդի՛կ, իհարկե չէ։ Ոչ մեկին։ Ո՞ւմ էր պետք։<br /><br />Ճանապարհը վազում էր ու վազում, միայն թե ահա հովտի մյուս կողմում ծագող արևի շողերի տակից բոցավառվող Արծվալեռ սարը շարունակ վերև էր բարձրանում մեքենայի հետ, և չնայած անվերջ ու նյարդայնացնող շրջապտույտներին, միշտ մնում էր տեսահորիզում։<br /><br />-Դոդի՛կ, ասա՛։ Դու հավատո՞ւմ ես կարմային, – հարցրեց Ներսեսը՝ տրորելով կոճակի տակից դուրս եկած թելը։ Նրա մատները՝ բարակ, երկար, երաժշտական, շարունակում էին խաղալ կոճակի հետ ու տրորել թելը, ասես թել էին մանում մինչև Ձորքի շրջանի Բերդավան գյուղը։<br /><br />-Իհարկե հավատում եմ, – պատասխանեց Դոդիկը, – Բենզասղոցը, որ մի շաբաթ առաջ տվել էի քեզ․․․ մի անգամ, ջահել տարիներիս էդ նույն բենզասղոցով ընկերներիս հետ Բերդավանի բոլոր թթի ծառերը կտրել եմ։ Գորբաչովի չոր օրենքների տարիներին։ Բայց հետո շինարարություններից մեկում, որտեղ պրոռաբ<a href="https://granish.org/falopyan-pogher/?fbclid=IwAR2qYmLnKuFYIDTUdWxowBHnE8PVoY_NVddGDhzeivtublIbvwSOjbmv28c#_ftn3">[3]</a> էի աշխատում, վրաս գերան ընկավ ու ինձ հաշմանդամ դարձրեց։ Բա մտածում ես՝ ինչո՞ւ եմ այդպես ծուռ։<br /><br />Թարգմանությունը ռուսերենից՝ Մարիա Լազարևայի<br /><br />*Պատմվածքը ռուսերենով արժանացել է «Էտաժի» ամսագրի (Ռուսաստան, Մոսկվա) 2019 թ․ մրցանակակի, որպես լավագույն արձակ ստեղծագործություն<br /><br /> <br /><br /><a href="https://granish.org/falopyan-pogher/?fbclid=IwAR2qYmLnKuFYIDTUdWxowBHnE8PVoY_NVddGDhzeivtublIbvwSOjbmv28c#_ftnref1">[1]</a> Բախտի փողը կհնչեցնի զարմանալի մի ձայն<br /><br />Գերեզմանային երկրների վրա՝<br /><br />Բոլորին կանչելով գահի առաջ։ (լատ․)<br /><br />Tuba mirum («Բախտի փողը») համարվում է Dies Irae («Ցասման օրը») լատինական քնարական շարքի մի մասը, որն օգտագործվում է անգլիկան և կաթոլիկ պատարագներում, հատկապես, սգո մեսսաներում (Ռեքվիեմներում)։<br /><br /><a href="https://granish.org/falopyan-pogher/?fbclid=IwAR2qYmLnKuFYIDTUdWxowBHnE8PVoY_NVddGDhzeivtublIbvwSOjbmv28c#_ftnref2">[2]</a> Կլոթո — հին հունական դիցաբանության կերպարներից, մոյրաներից մեկը, որ մանում էր կյանքի թելը։<br /><br /><a href="https://granish.org/falopyan-pogher/?fbclid=IwAR2qYmLnKuFYIDTUdWxowBHnE8PVoY_NVddGDhzeivtublIbvwSOjbmv28c#_ftnref3">[3]</a> Աշխղեկ։<br /><br /><a href="https://granish.org/falopyan-pogher/">Կարդալ կայքից</a><span><!--more--></span><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-32699484380067170122021-08-23T08:32:00.004+04:002021-08-23T08:33:12.427+04:00Отзыв о книге «В ожидании весны» на livelib.ru<p><span></span></p><a name='more'></a><div data-block="true" data-editor="21hbs" data-offset-key="8lg3c-0-0">"Сколько может выдержать сердце человека? Что станет той самой финальной точкой перед оборвавшейся кривой сердцебиения? Обида, боль, предательство?… Я прикладываю руку к груди и слышу стук своего сердца: оно пока живет, отбивая счетчик ударов, отпущенных на мою долю, и я живу в вместе с ним, мы взаимосвязаны, одно целое, я живу пока живет оно. И все же, какой удар станет последним… Буду ли я в этот момент выжившей из ума старухой или встретить старость мне не суждено?<br /><br /><br />Когда идёшь на войну ты знаешь, что пуля может остановить твоё сердце в любой момент и ты готов к этому, потому что знал куда идёшь. А в обычной жизни ты можешь быть абсолютно здоровым человеком и совершенно не знать, что твоё сердце устало и работает на износ, отбивая ритм из последних сил, в конечном итоге оно перестанет биться и время последнего удара известно только нашему Создателю. Хотя мне кажется, сердце перестаёт сокращаться, когда достигнут максимум эмоций и переживаний, выпавших на твою долю, когда другого выхода просто нет. Остановиться, чтобы не продолжать мучений, и совершенно не имеет значения подросток ты или взрослый.<br /><br /><br />Знаете, а счастья здесь нет, как ни пытайся ты не сможешь его найти, только отголоски счастливых мгновений и кратковременные блики, как солнечные зайчики, вспыхнут и исчезнут с наступлением темноты. И дело совсем не в войне, просто они родились такими, в ожидании чего-то плохого, так и живут всю жизнь, переживая за себя, своих близких и за свою страну. А когда переживания достигают предела, они уезжают, просто оставив часть своей жизни в прошлом.<br /><br /><br />И любовь здесь болезненная, ничего кроме боли и одиночества не несущая, быстротечная, оставляющая вечно не заживающие раны. С течением времени раны не рубцуются, а продолжают кровоточить, причиняя всю ту же не проходящую боль. И память не старается тебе помочь, причиняя зудящую и не проходящую боль своими воспоминаниями. По сути, вся наша жизнь, осколки воспоминаний, ты предаёшься им, когда остаёшься в одиночестве с самим собой. Все могло бы быть по-другому, наберись ты смелости признаться в своих чувствах, но молодость тем и отличается, уверенностью что любви в твоей жизни будет ещё много, а прожив жизнь понимаешь, что это была единственная любовь, и по своей беспечности ты ее упустил. А прошлое не вернуть, вот и сидишь осенним дождливым вечером на мокрой лавочке со своими воспоминаниями, никому не нужный и одинокий.<br /><br /><br />А мы ведь все одиночки, просто время от времени забываем об этом, и все свои силы бросаем на поиски своего человека, мельтешим, как бабочки, чей век короток, чтобы в конечном итоге все забыть и вернуться к тому, с чего начал - с одиночества. А потом на новый круг, так вся жизнь и проходит, в бессмысленном мельтешении, а всего-то нужно было остановиться и подождать, пока твоё само приплывет к тебе в руки, и не пришлось бы себя растрачивать и раздаривать, видя в каждом встречном своего, может быть тогда сохранила бы свою целостность. Только вот осознание приходит слишком поздно и подводя черту под прожитой жизнью, понимаешь, как все было бессмысленно.<br /><br /><br />А знаете чем пахнет весна? Надеждой… Надеждой, что после холодной зимы снова взойдёт солнце, которое согреет все замерзшее и возродит застывшую жизнь. Здесь год начинается с приходом весны, весна исполняет желания, все плохое оставляя в застенках зимы и ее холодного царства. Весна всегда что-то новое и неизвестное, пока неизвестное, но несомненно что-то хорошее. Здесь все только и живут ожиданием весны… если отнять ожидание жизнь совсем потеряет смысл. Пусть весна поскорее вступит в свои права и согреет обледеневшие души, позволит набрать полную грудь свежего и тёплого воздуха, чтобы жить и верить, что все будет хорошо. После зимы всегда приходит весна, это закон природы, главное об этом не забыть.<br /><br /><br />Меня не покидает ощущение, что я на лавочке в метро нашла чьи-то брошенные тетрадки, оказавшиеся дневниками, просто их кто-то забыл, а я нашла и читаю. Кажется что эти тетрадки предназначались кому-то другому, их везли как память, но по какой-то непонятной причине бросили на произвол судьбы в надежде что их подберут. Пусть это будет незнакомый человек, но он прочувствует всю ту боль, которую эти дневники несут. Я подобрала и погружаюсь в воспоминания чьих-то прожитых жизней, безрадостных и одиноких. Здесь действительно много боли, она бьет тебя как электрический ток, стоит тебе прикоснуться к тетрадке, чтобы перевернуть страницу. А знаете, к этой боли привыкаешь, человек может ко многому привыкнуть, и потом даже не замечаешь, что с каждым новом ударом тока, твоё сердце на миг останавливается, а потом продолжает стучать, пытаясь исправить нарушенный ритм. Не ровен час оно совсем остановиться, забыв как стучать…"<br /><div class="_1mf _1mj" data-offset-key="8lg3c-0-0" style="background-color: white; color: #050505; direction: ltr; font-family: inherit; font-size: 15px; position: relative; white-space: pre-wrap;"><span data-offset-key="8lg3c-0-0" style="font-family: inherit;"><a href="https://www.livelib.ru/review/2250817-v-ozhidanii-vesny-ovanes-aznauryan" target="_blank">(читать с сайта)</a></span></div></div><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-25311942657961529192021-04-24T15:11:00.005+04:002021-04-24T15:11:32.039+04:00Обзор романа "Три церкви". О книжных новинках рассказывает Никита Лейченко (Красноярская краевая научная библиотека)<p> <span></span></p><a name='more'></a><p></p>
<iframe allow="accelerometer; autoplay; clipboard-write; encrypted-media; gyroscope; picture-in-picture" allowfullscreen="" frameborder="0" height="371" src="https://www.youtube.com/embed/4vDhWo0VKD4" title="YouTube video player" width="654"></iframe><span><!--more--></span><div><br /></div><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-44861356282870132702021-02-21T09:09:00.007+04:002021-02-21T09:12:29.006+04:00Գրական թերթ, 12/02/2021 ("Ժամանակը սառել էր")<span><a name='more'></a></span>
<br />Ժամանակը սառել էր / Հովհաննես ԱԶՆԱՈՒՐՅԱՆ<br /><a href="https://www.blogger.com/#">12/02/2021</a> , <a href="https://www.blogger.com/#">ԳՐԱԿԱՆ ԹԵՐԹ</a><br /><br /><br /><br />Կարին, Մուշ, Անի, Վան<br />Լ.Բ.<br /><br />Ժամանակը սառել էր, ժամանակը մեռել էր, ժամանակը կանգ էր առել, ժամանակը դադարել էր։ Սպասում էր, զննում, ականջ դնում, դողդողում։<br />- Բարի երեկո։ Երկու կապուչինո։ Մեկը՝ շաքարով, մյուսը՝ նորմալ։<br />Մեծ ուսապարկը մեջքին՝ քայլում էր Աբովյան փողոցն ի վար։ Սուզվեց «Մետրոնոմ» առևտրի կենտրոնի գետնանցումի մեջ, դուրս ելավ գետնանցումից ու դարձյալ գնաց ներքև՝ «Carpisa»-յի, «Ռոբերտո»-յի, «Ռենուար»-ի, «Փարիզյան սուրճ»-ի կողքով։ Հետո կտրուկ թեքվեց ձախ ու հայտնվեց coffee-house-ի փայտե վաճառասեղանի առջև՝ դալանի դիմաց։<br />- Մե՞ծ, թե՞ փոքր,- վաճառասեղանի ետևից հարցրեց բարիստան՝ դիմակով ու «ՀԱՂԹԵԼՈՒ ԵՆՔ» գրությամբ շապիկով։<br />– Ի՞նչ։<br />- Կապուչինոն մե՞ծ, թե՞ փոքր։<br />- Հա՜… Մեծ,- պատասխանեց տղամարդը և աչքը չկտրելով շապիկի վրայի գրությունից՝ մտածեց. «Ե՞րբ հասցրին էս շապիկները տպագրել»։<br />Չէ՞ որ ժամանակը սառել էր, ժամանակը մեռել էր, ժամանակը կանգ էր առել, ժամանակը դադարել էր։ Սպասում էր, զննում, ականջ դնում, դողդողում։<br />Բայց չէր շարժվում։<br />Ու ոչ ոք չգիտեր, թե երբ նորից կշարժվեն ժամացույցի սլաքները, երբ կհալչի նորից ժամանակը, երբ ամեն ինչ շարժման մեջ կմտնի և կդադարի սպասել…<br />«Ե՞րբ նորից կշարժվեն ժամացույցի սլաքները,- մտածեց տղամարդը,- ե՞րբ կհալչի նորից ժամանակը, ե՞րբ ամեն ինչ շարժման մեջ կմտնի և կդադարի սպասել»։<br /><br />Կարին.<br />«Արդեն գալիս եմ։ Ո՞ւր ես»։<br />Մուշ.<br />«Մեզ համար սուրճ եմ պատվիրել»։<br />Կարին.<br />«Հիշում ես, չէ՞, ինձ առանց շաքարի։ Բայց ես մի պահ պիտի կոշկակարի մոտ մտնեմ»։<br />Մուշ.<br />«Օքեյ»։<br /><br />Մուշին միշտ թվում էր, թե ինքը շատ բան գիտի ժամանակի մասին։ Այդպես էր թվում նրան։ Միշտ գիտեր, օրինակ, որ ժամանակը կարող է տարբեր լինել։ Որ այս կյանքում այնպես է լինում, որ նայում ես ժամացույցին ու տեսնում՝ ժամանակը վաղուց անցել է, որ իզուր ես սպասել։ Հենց այդ ժամանակ, երբ արագ չես կողմնորոշվում, թե էլ ինչի սպասես, դու մեռած ես լինում։ Գիտեր, որ ժամանակը հիշողություն է։ Գիտեր, որ մարդկային ուղեղը, փա՜ռք Աստծո, ունակ է շատ բան մոռանալու՝ թե՛ ժամանակավորապես, մի կարճ ժամանակով, թե՛ մի երկար ընթացք, և հենց դրանում է փրկությունը։ Իհարկե, գիտեր, որ ժամանակը միշտ գնում է։ Որպես բժիշկ՝ գիտեր, որ ժամանակը պարբերաբար ավարտվում է, երբեմն՝ անսպասելի, բայց միշտ վերջանում է, և միայն այդ ժամանակ է կարիք լինում բարձրանալ աթոռի վրա, բացել պապի մեծ ժամացույցի դռնակները և ժամանակը նորից ընթացքի մեջ գցել։ Բայց նա երբեք չէր կարող ենթադրել, պատկերացնել, որ ժամանակը կարող է անհետանալ, որ կարող է ընդհանրապես չլինել։ Ասես սիրտդ չի խփում, ասես թե համրացել ես, խլացել, կուրացել, ասես՝ ոչինչ չկա։ Ժամանակը կարող է անհետանալ, երբ քեզ ստրկացրել է տագնապը։ Այդժամ դու ուղղակի դադարում ես ապրել։ Ժամանակը անհետանում է այն ժամանակ, երբ ավարտվում է կյանքը։<br />Կյանքն այդ ժամանակ ավարտվեց։ Եվ միայն թույլ, անվստահ, «թելանման» զարկերակ հայտնվեց, երբ նա տեսավ Կարինեին։ Դուրս գալով «Մետրոնոմ»-ի գետնանցումից, Աբովյան փողոցով ցած իջավ, անցավ «Carpisa»-յի, «Ռոբերտո»-յի, «Ռենուար»-ի, «Փարիզյան սուրճ»-ի կողքով… Կարինեն Մուշեղին սկզբում չնկատեց, իսկ հետո նկատելուն պես գլխով արեց, նշան անելով, որ մտնում է դալանից ներս, որտեղ, ինչքանով որ Մուշեղն էր տեղյակ, կոշկակարի բուդկան էր։ Կարինեն մի կոշիկը պահել էր ձեռքին, այդ պատճառով էլ երկու քառորդ տակտի տակ զվարճալի կաղում էր, իսկ բոբիկ ոտքը զգուշորեն դնում էր մայթի բետոնե սալիկների վրա։<br />«Կյանքին (կամ մահին) հաղթելու համար, պետք է հաղթել ժամանակը,- մտածեց Մուշեղը:- Քանի դեռ մենք չենք հաղթել մեր ժամանակը, մենք չենք ապրի»։<br />Մուշեղը վճարեց սուրճի համար, նորից կարդաց վաճառասեղանի մյուս կողմում բարիստայի շապիկի վրայի գրությունը, ապա քայլեց դալանի կողմը՝ երիտասարդ կնոջ հետևից։ Բակի կողմից դուրս գալով՝ տղամարդը թեքվեց կոշկակարի մոտ և ուսով բացեց դուռը։<br />- Բարև Ձեզ,- կոշկակարին ողջունեց Մուշեղը:- Պրիվե՛տ,- ողջունեց Կարինեին ու մեկնեց նրան կապուչինոյի բաժակը:- Ահա քոնը, առանց շաքարի։<br />- Վա՜յ, ապրես։<br />Կոշկակարն արդեն հրաշքներ էր գործում կոշիկի կրունկի հետ, և թվում է, թե ռադիոյով ռազմաճակատից հաղորդվող լուրերն էր լսում։<br />- Պատկերացնո՞ւմ ես, տնից դուրս եկա, իսկ էս հիմար կրունկս կոտրվեց։ Բայց էլ հավես չկար տուն վերադառնալու։ Մարդիկ ինձ երևի ապուշի տեղ դրեցին։<br />- Պատկերացնում եմ։<br />Կինը բոբիկ ոտքը դրեց կոշկակարի՝ դեմ տված թերթի վրա ու սուրճից կում արեց։<br />– Վա՜յ, ապրես դու։ Ինձ հիմա մենակ սուրճը կփրկեր։<br />– Դու ո՞նց ես,- նրան ընդհատեց Մուշեղը։<br />– Բոլորի նման…- հնչեց պատասխանը։<br />– Հա՜,- մտածկոտ միացավ խոսակցությանը կոշկակարը։ Երևում է նա այնուամենայնիվ մինչև վերջ կենտրոնացած չէր լուրերի ու կրունկի վրա,- մենք հիմա բոլորս ենք բոլորի նման։ Պատերազմ է…<br />– Պատերազմ է…- կրկնեց Մուշեղը ու մտածեց. «Միայն թե Կարինեն հիմա չսկսի հարցեր տալ»։ Բայց նայելով կնոջը՝ տղամարդը հասկացավ, որ հարցերը սպասվում են հետո, երբ դուրս կգան այդտեղից ու Երևանի աղեղնաձև փողոցներով կքայլեն Կասկադի կողմ։<br />Երևանի վրա տարածվում էր մթնշաղը, և տարօրինակ էր դա չնկատելը։ Չէ՞ որ ժամանակը սառել էր, ժամանակը մեռել էր, ժամանակը կանգ էր առել, ժամանակը դադարել էր։ Եվ ինչպես պարզ կդառնա հետո, ժամանակը կանգ էր առել պատերազմի ուղիղ քառասունչորս օր, իսկ հետո այն այնպես կանհետանա, ասես երբեք ժամանակ գոյություն չի էլ ունեցել, իսկ հետո կգա անժամանակ աշունը, նրանից հետո՝ անժամկետ ձմեռը։ Եվ ինչ-որ մեկն անպայման կասի. «Ասո՜ւմ էի, չէ՞»։<br />Պայծառատեսները երկու տեսակի են լինում։ Առաջինները սովորաբար չարախնդում ու ուրախանում են. «Ասո՜ւմ էի, չէ՞»։ Սրանք շահամոլ պայծառատեսներն են։ Նրանք, ում ինչ-որ բան է պետք։ Բայց կան նաև երկրորդ տիպի պայծառատեսներ։ Երբ պոկված ու արյունոտ սիրտն ափի մեջ մեկնած ու ցավից ձայնը կորցրած՝ շշնջում են. «Բայց ես ասում էի, ես նախազգուշացնում էի…»։ Առաջինն էլ, երկրորդն էլ նույն քանակով գոյություն ունեն։<br />– Րյուկզակիդ մեջ ի՞նչ է,- հարցրեց Կարինը։<br />- Դեղորայք, բինտ, մառլյա, ներարկիչ, թել… Դեղատնից առա,- պատասխանեց Մուշը,- մեքենայի մեջ էլ տուփեր կան։ Հիվանդանոցի բակում եմ թողել մեքենան։<br />Կոշկակարը շարունակում էր հմտորեն դխկդխկացնել փոքր մուրճիկով և շուրթերի արանքում հինգ-վեց հատ փոքր մեխ սեղմած պահելով՝ լսում էր նրանց զրույցը։<br />- Հաստա՞տ ես որոշել գնալ,- հարցրեց Կարինը Մուշին։<br />- Հա՛, իհարկե։ Վանիկն ախր էնտեղ է։ Եվ ընդհանրապես…<br />– Էդպես էլ լու ր չկա՞ երեխուց։<br />- Չէ՛…<br />Վերջին մեխը խփելով՝ կոշկակարն ասաց.<br />-Ես էլ էի առավոտը գնացել կամավոր գրվելու։ Բայց ինձ չվերցրին։ Ոտքիս պատճառով…<br />– Ես ոչ մի տեղ էլ չեմ գրվել։ Ուղղակի գնում եմ,- բացատրեց Մուշեղը։<br />Բայց կոշկակարն ասես նրան չլսեց ու կրկնեց.<br />– Ես էլ էի առավոտը գնացել կամավոր գրվելու։ Բայց ինձ չվերցրին։ Ոտքիս պատճառով։ Պրոթեզ է։ Էն մի պատերազմից։ Ասում են՝ հիմա շատ լավ պրոթեզներ են դնում։ 90-ականներին կարգին բան չկար։ Բայց ասա՝ ի՞նչ կար 90-ականներին։<br />- Հա՛, 90-ականներին ամեն ինչ ուրիշ էր,- համաձայնեց Մուշեղը և նայեց, թե ինչպես է Կարինը սուրճը խմում։<br />– Էսօր վոյենկոմատում…- սկսեց պատմել կոշկակարը,- միջին տարիքի մի մարդ եկել էր, որ կամավոր գրվեր։ Մեկ էլ սեփական հորը տեսավ՝ բիձա մարդ, եկել էր հերթի մեջ կանգնել։ «Ա՛յ պապ,- զարմացած հարցնում է,- դու էստեղ ինչ ես անում, հը՞»։ Բիձեն նայեց տղուն, մեկ էլ. «Այ քաքլա՛ն, բա գիտեիր հայրենասիրությունը մորի՞ցդ ես ժառանգել»։ Բոլորս խնդացինք։<br />– Գրանցեցի՞ն պապիկին,- հարցրեց Կարինեն։<br />- Չէ հա՜։ Ասեցին՝ գնա՛ տուն, ոտքի տակ մի՛ ընկի։ Նա էլ գնաց՝ քֆրտելով… Վերջ։ Ես գործս պրծա,- ու կոշկակարը սեղանի վրայով մեկնեց կոշիկը։<br />Մուշեղը ծնկի իջավ ու Կարինեի ոտքին հագցրեց կոշիկը։ Հետո ոտքի ելավ, վճարեց կոշկակարին, վերցրեց իր ուսապարկը, ու նրանք դուրս եկան՝ կապուչինոյի դատարկ բաժակները գցելով մուտքի մոտ դրված աղբանոթի մեջ, որի վրա գրված էր. «Դիմակների ու ձեռնոցների համար»։ Երբ Մուշեղը նայեց Կարինեին, հասկացավ, որ կինը լալիս է։<br />– Ի՞նչ եղավ։<br />– Էսքան ժամանակ դեռ ոչ մի տղամարդ ծնկի եկած ինձ կոշիկ չի հագցրել։ «Մոխրոտիկը» կարդալուց հետո միշտ էդ եմ երազել։<br />– Ահա…<br />Դուրս եկան Տերյան փողոց, բարձրացան, ապա թեքվեցին Մոսկովյան, անցան Պրոսպեկտը և անցնելով Սարոյանի հուշարձանի կողքով՝ գնացին դեպի Գաֆեսճյան այգի, քանդակների ու ինստալյացիաների մոտով՝ Կասկադի կողմը։<br />– Անին ո՞նց է։ Դիմանո՞ւմ է։<br />Մուշեղը չէր սիրում, երբ Կարինեն կնոջից հարցեր էր տալիս։ Հակիրճ պատասխանեց. «Դիմանում է, բայց մանրից խելագարվում է», ու հիշեց Անիի վերջին խոսքերը, երբ արդեն տան միջանցքում էր ու հրաժեշտ էր տալիս.<br />– Երեխուս ե՛տ բեր, հետո ինչ ուզում ես՝ արա։ Ուզում ես՝ թող, գնա։ Ուր ուզում ես։ Ում մոտ ուզում ես։ Մենակ թե տղուս ետ բեր…<br />Ամենասարսափելին այն էր, որ այդ պահին սենյակից դուրս եկավ հայրը, ծեր, շատ ծեր Վան ավագը, Վան Մուշեղովիչը։ Նա գրկեց քառասներեքամյա որդուն ու ուղիղ ականջի մեջ շշնջաց այնպես, որ Անին չլսի (երբ սկեսրայրը հայտնվում էր, ինքը մի կողմ էր քաշվում).<br />– Եթե շրջափակման մեջ ընկնեք… Եթե զգաս, որ գերի ընկնելուց չեք խուսափի, Վանիկի վրա կրակի՛ր, հետո քեզ վրա կրակի՛ր։ Էս ազգանունով, ոնց որ մերն է, ավելի լավ է մեռնել, քան դրանց գերի ընկել… Լսեցի՞ր։<br />Մուշեղը համբուրեց հորն ու հեռացավ։ Ու ամբողջ օրը մտածում էր. «Ո՞նց նա դա կաներ։ Ո՞նց կկարողանա դա անել։ Հնարավո՞ր է դա»։<br />Մինչ բարձրանում էին Կասկադի աստիճաններով, Կարինեն պատմեց, թե ոնց էր առավոտյան մետրոյով գործի գնալիս զարմանում, որ վագոններում տղամարդ չկար։ Մի երկու-երեք պապի, մնացածը՝ կնանիք։ Ի՞նչ է, բոլորը զինկոմիսարիատների պատերի տակ հերթապահո՞ւմ են։ Հետո ասաց նաև, որ սկսել է քողարկող ցանցեր գործել։<br />- Ֆեյսբուքում հայտարարություն կար, ես էլ գնացի։ Մեր դպրոցում էր՝ պարզվեց։ Դասատուներն էլ, աշակերտերն էլ, կամավորներն էլ, բոլորն էնտեղ են։ Ով ասես, որ չկա։ Նույնիսկ բալետի մի պարուհի ու ֆլեյտահարուհի։ Մեզ ձկնորսական ցանցեր ու գործվածքի կտորտանք են բերում (չգիտեմ որտեղից են, բայց մենք դրանց «եղևնիներ» ենք անվանում, տարբեր չափսերի են լինում)։ Մենք կտրում ենք, տեսակավորում ենք ըստ չափսերի, հետո էդ «եղևնիները» կապում ենք նախասրահում կախված ցանցի վրա։ Մեզ մոտ արդեն երկու անգամ նախարարությունից կին է եկել, մաստեր-կլասս է անցկացրել։ Հպարտացի՛ր ինձանով, Մո՛ւշ։ Ես արդեն ոչ միայն տեսակավորող, նույնիսկ կտրտող չեմ, այլ ինձ արդեն նշանակել են ցանցին «եղևիներ» կապող։ Բա՜։<br />– Ապրե՛ս դու։<br />– Չգիտեմ,- գլուխն օրորոց Կարինեն,- մեր տղերքին իսկի պե՞տք են էս քողարկման ցանցերը, թե չէ, բայց գոնե էս զբաղմունքը օգնում է շատերիս, որ չգժվենք… Բա գիտե՞ս, մի տիկնոջ աչքի գրողն եմ դարձել. միշտ գալիս, կողքիս է կանգնում, երբ ցանցն ենք գործում, ու ես էլ ականջակալներով եմ աշխատում ու չեմ լսում իր պատմությունները անթիվ-անհամար սիրեկանների ու պսակվելու մեծ ցանկության մասին… Իր տղան էլ է էնտեղ, գիտես… Վանիկի նման ժամկետային է։ Էնտեղ էր ծառայում, երբ սկսվեց։<br />- Հա՛, Վանի նման,- ինքնամփոփ ասաց Մուշը։<br />– Ու լուր չկա։<br />– Ոնց որ չկա Վանից,- ինքնաբերաբար ասաց Մուշը։<br />– Իսկ մի օրից գնում եմ ընկերուհուս մոտ,- շարունակեց իր մասին պատմել Կարինեն, մենք էնտեղ ծանրոցներ ենք հավաքում ու փախստականներին օգնություն բաժանում։ Էնքան շա՜տ են, էնքան շա՜տ են։ Լինում է զանգում եմ, հարցնում՝ ում կոնկրետ ինչ է պետք։ Երեկ էսպիսի մի խոսակցություն եղավ.<br />«Գրում եմ։ Կոշիկ։ Աղջկա։ 36 չափսի։ Տղա երեխա։ 12 տարեկան։ Ինչ-որ տաք բան։ Հա, իհարկե։ Կգտնենք։ Լավ։ Գրեցի։ Իսկ պապիկի՞ն։ Ասեցիք, որ պապիկ էլ կա։ Պապիկին ի՞նչ է պետք»։<br />«Դե… Ոչ մի բան… Դեմք է մեր պապը։ Փնթփնթում է, թե ինչու բերեցինք էստեղ, ուզում էր մնար էնտեղ… Հազիվ մեքենա նստեցրինք»,- պատասխանում է կինը գծի մյուս ծայրին։<br />«Գուցե ի վերջո մի բան էլ պապիկի համար դնենք»,- պնդում եմ ու լսում եմ լսափողի միջից. «Պապի՛, քեզ ինչ-որ բան պե՞տք է»։ Եվ ահեղ պատասխան. «Ինձ ո՛չ մի բան էլ պետք չի»։<br />«Ասում է՝ ոչ մի բան։ Բայց եթե լինի, եթե կարելի է… կոշիկ, 43 չափսի… հողաթափերով է, էդպես է եկել։ Ամեն ինչ էնտեղ է մնացել… Դեռ վաղը չէ մյուս օրն էլ պիտի իրեն հիվանդանոց տանեմ… Հիվանդացել է»։<br />«Լավ… Իսկ ձե՞զ»։<br />«Վայ, ի՞նչ եք ասում։ Աստծու սիրույն։ Ինձ բան պետք չի»։<br />«Հասցեն ասե՛ք…»<br />Այ էսպես, սիրելի՛ս։ Գլուխդ տարա՞։<br />- Չէ՛,- անկեղծ պատասխանեց Մուշեղը։<br />Նրանք բարձրացան Կասկադի վերջին հարկաբաժինը, այնտեղ նստեցին դեպի համերգային դահլիճ տանող աստիճանների վրա ու ծխեցին։<br />Կարինեն այդպես էլ այլևս հարց չտվեց։ Ծխեցին, նայեցին, թե ինչպես է այնտեղ հեռվում, գրեթե Երևանի ետևում վարդագույնին տալիս Արարատը՝ շփոթված պատսպարվելով մոխրագույն ամպերի ետևում, և լռեցին ողջ ընթացքում… Մուշեղին դեպի հիվանդանոցի բակում կայանած մեքենան ուղեկցելիս (Կասկադից դուրս եկան Պրոսպեկտ, ապա գնացին Կորյունի փողոցով, հետո մինչև Աբովյան փողոց, այնտեղից էլ՝ վերև) միայն Կարինեն ասաց.<br />– Եթե մեռնես, քեզ դա երբեք չեմ ների։<br />Մուշեղը նստեց ղեկին և սլացավ Ստեփանակերտ։ Նա դեռ չգիտեր, ոչ մի կերպ չէր կարող իմանալ, որ առաջին իսկ օրը նա կտեսնի որդուն հինգ կիլոմետր հեռու այն տեղից, որտեղ Մուշեղի իմանալով ծառայում էր տղան։<br />Նրանց տարհանել էին անտառներ, որովհետև հակառակորդի հարձակումը սկսվել էր այն պահից, երբ մեր բոլոր ստորաբաժանումները ռմբակոծել էին ԱԹՍ-ները։ Չգիտեր, որ որդուն հանդիպելուց հետո կուղևորվի Ստեփանակերտի տարածքային հիվանդանոց, որտեղ կբերեն բազմաթիվ վիրավորներ, և առաջին երկու օրը նա կվիրահատի, կօգնի տեղացի բժիշկներին։ Այն ժամանակ նա չէր կարող իմանալ, բայց հետո նրան կզանգահարի որդին ու կասի, որ նրանց ուղարկում են հյուսիս։ Նա միանգամից իր մեքենայով կսլանա նրանց ետևից և ճանապահին կհասնի նրանց։ Իր մեքենան կթողնի, կնստի «Ուրալ» և նրանց հետ կգնա ճակատ։ Չգիտեր, որ մնացած քառասուն օրը նա արդեն որպես զինվոր կլինի որդու կողքին նրա ստորաբաժանման մեջ։ Եվ արդեն ձեռքին հրաձիգ կբռնի։<br />Մուշեղն այն ժամանակ չգիտեր, որ միայն Արցախում գտնվելու իր վերջին օրը դարձյալ կաշխատի որպես վիրաբույժ։ Կփրկի մի վիրավորի։ Եվ դա կլինի Կարմիր Շուկայի մոտ։ Նա վիրահատությունը կկատարի դաշտային հիվանդանոցում, որը նրանք կստեղծեն ավտոտնակում։ Այդ ժամանակ բոլորը մտածելիս կլինեն, թե Կարմիր Շուկան արդեն թշնամու ձեռքում է։ Բոլոր դաշտային հիվանդանոցներն այդ ժամանակ արդեն տարհանված կլինեն, Շոշ գյուղի կողմից ճանապարհը փակ կլինի, շտապ օգնության մեքենաները մեծ դժվարությամբ կանցնեն։ Վարդանի բրիգադում կիմանան, որ ինքը բժիշկ է։ Նրան ռացիայով կխնդրեն բարձրանալ իրենց մոտ։ Այնտեղ կլինեն բուժքույր-կամավորներ, նրանք գործիքներ կունենան, և Մուշեղը կխնդրի, որպեսզի բերեն ամենը, ինչ ունեն՝ թելեր, ստերիլ բինտեր, մառլյա։ Վիրահատությունը բարեհաջող կանցնի, իսկ հետո վիրավորին մոլորված լրագրողների հետ «նիվա»-յով կուղարկեն Ստեփանակերտ։ Այսինքն՝ մեծ հաշվով նա վիրաբույժ կաշխատի ընդամենը երեք օր։<br />Մուշեղը չգիտեր, որ նա կարող է հայտնվել ամենաթեժ կետերում։ Հյուսիսից հետո՝ Ջաբրայիլ, Հադրութ, ապա նորից Ջաբրայիլ, Ջաբրայիլ-Հադրութ և Ֆիզուլի տանող ճանապարհների «9-րդ կիլոմետր»-ում։ Ամենուր նա կլինի որդու հետ և ողջ կմնա միայն Աստծո կամոք և պատահաբար։ Պատահականությունն էլ է Աստված։ Հետախույզների նրանց ջոկատում սկզբում կլինի քսանյոթ մարդ, իսկ վերջում կմնան տասնյոթը. ինքը՝ Մուշեղը, քառասներեքամյա բժիշկը Երևանից և տասնյոթ հոգի քսանամյա տղեկներ, որոնք զինվորական համազգեստի մեջ ավելի մեծ կթվան։ Եվ նա ամբողջ ընթացքում կմտածի. «Ո՞նց են կարողանում էս երեխաները կյանքից էսքան բան հասկանալ, որ կարողանում են էսքան խիզախ մնալ»։<br />Չգիտեր, որ դիրքերից մեկը, որտեղ ինքը որդու հետ կլինի, ութ-ինը ժամ շարունակ կենթարկվի հրետանակոծության։ Զենքը կլինի ամենատարբեր տրամաչափի։ Նա չգիտեր, որ Աստծուն շնորհակալ կլինի, եթե հակառակորդը խփի վաթսունմիլիմետրանոց ականանետով։ Եթե «Գրադ» ու ԱԹՍ լինեն, նա նույնիսկ չի կարողանա ոչնչի մասին մտածել։ Հակառակորդը ԱԹՍ-ները կօգտագործի տարբեր նպատակներով։ Դրանք մի քանի տեսակի կլինեն։ Օրինակ, կլինեն «նշանառու»-ներ։ Դրանցով հակառակորդը պտույտներ կանի դիրքի վերևում, իսկ չորս րոպե անց հրետանին կսկսի անվրեպ խփել դիրքին։ Նա չգիտեր, որ այդպես կլինի Ջաբրայիլում, երբ նա կմտածի, թե արդեն մեռել են։ Նա էլ ոչինչ չի զգա։ Ոչինչ չի տեսնի։ Ամենուր կլինի սև ծուխ, նրա վրա քարեր կընկնեն, ինչ-որ բեկորներ։ «Վա՛ն, Վա՛ն»,- ձայն կտա որդուն։ Եվ երբ որդին կշրջվի, նա կհասկանա, որ ողջ են։ Հրետանակոծման ու ռմբակոծման ողջ ընթացքում նրանք կթաքնվեն «ճեղքերում»։ «Ճեղքը» գետնահյուղեր են, որջեր։ Լայնությունը մեկ մետր է։ Այնտեղ նույնիսկ գետնին կարգին նստել չի լինում։ Իհարկե, եթե «Գրադը» հենց դրա վրա ընկնի, այդ ճեղքն էլ չի փրկի։ Բայց ականանետերից ու բեկորներից «ճեղքերը» կկարողանան փրկել։ Մի դիրքը յոթ դիտակետ է, տասը տեղանոց բլինդաժ և տասներկու տեղանոց ճեղք։<br />Նա այդ ժամանակ դեռ չգիտեր, որ Վանը վիրավորում կստանա Սարուշեն գյուղում, Կարմիր Շուկայից ոչ հեռու։ Նրանց առջև կլինի, այսպես կոչված, Դժոխքի Ձորը։ Այնտեղ կլինեն յոթ-ութ գյուղ։ Նրանք այնտեղ կպահեն գյուղի հրշեջ ծառայության մոտ գտնվող առաջին դիրքը։ Եվ հանկարծ կսկսվի ականանետումը։ Ականը կընկնի հարևան տանիքի վրա։ Նրանք դուրս կվազեն, որպեսզի թաքնվեն մոտակա խրամատի մեջ։ Բայց կլսվեն երրորդ-չորրորդ հարվածները, և նրանց կծածկի պայթյունի ալիքը։ Դարձյալ ծուխ կլինի, նա ոչինչ չի կարողանա տեսնել։ Որդին ու նրա ընկերները կլինեն առջևում և մի կողմ կշպրտվեն, և Մուշեղը նորից ձայն կտա. «Վա՜ն, Վա՜ն…»։ Մի քանի րոպե գիտակցությունը կկորցնի։ Իսկ երբ ուշքի կգա, ոչ հեռու ընկած որդուն կգտնի և կշոշափի զարկերակը։ Միանգամից չի ստացվի դա անել, քանի որ չի կարողանա ետ ծալել հագուստի թևքը։ Վանը ծանր վիրավորված և կոնտուզիահար կլինի, բայց Մուշեղին այնուամենայնիվ կհաջողվի շոշափել թույլ, անվստահ, «թելանման» զարկերակը, և նրանք այդ ժամանակ կփրկվեն (բոլոր տասնյոթը) միայն այն բանի շնորհիվ, որ պատահաբար, չգիտես որտեղից այդտեղ կհայտնվի մի բեռնատար և նրանց կտանի դեպի Ստեփանակերտ։ Արդեն Ստեփանակերտում նրանք նորից կենթարկվեն ռմբակոծության։ Այդ ժամանակ նրանց բեռնատարը այնպես կքոթակվի, որ նրան նորից կթվա, թե մեռնում է։ Նրան կթվա, թե ամեն բան կորցրեց։ Նրան կթվա, որ ուզում է ձայն տալ՝ Կարի՜ն, Անի՜, Վա՜ն, Մո՜ւշ, բայց դա նրան չի հաջողվի, որովհետև նրանք արդեն չկան։<br />Եվ ժամանակն էլ չի լինի, ասես երբեք գոյություն չի էլ ունեցել։ Չէ՞ որ ժամանակը անհետանում է, երբ ավարտվում է կյանքը։ Իսկ նա ոչ մի կերպ չի հասկանա՝ դեռ ո՞ղջ է, թե՞ մեռած։ Թե բոլորն արդեն մահացե՞լ են։ Զոհվե՞լ են։<br />Միայն պոկված ու արյունոտ սիրտն ափի մեջ մեկնելով, ցավից ձայնը կորցրած՝ կշշնջա. «Կարի՜ն, Անի՜, Վա՜ն, Մո՜ւշ»։<br />Նա ինքն իրեն ձայն կտա ու չի լսի…<br />Սակայն այդ ամենից ոչ մի բան դեռ Մուշեղին հայտնի չէր։ Նա հիմա միայն շտապում էր Ստեփանակերտ՝ մեծ հույս ունենալով, որ կկարողանա կատարել Կարինեին, Անիին ու հորը՝ Վանին տված երդումը։<br />***<br />Նա գիտեր, հիշում էր, թե ինչպես այն պատերազմում վերցրեցին Շուշին. նրա հայտնի հայրը՝ Վան Մուշեղովիչը, այն ժամանակ Մուշեղին իր հետ էր վերցրել։ Դա լեգենդար օպերացիա էր։ Եվ նրան անհասկանալի էր, թե ինչպես այս պատերազմում հակառակորդին հաջողվեց վերցնել այդ բարձրությունը, չէ՞ որ Շուշին անհնար է վերցնել։ Չէ՞ որ գրոհ չէր եղել։ Բայց նա ռազմական մասնագետ չի։ Նա բժիշկ է և քաղաքականությունից, ինչպես ռազմական գործից ոչինչ չի հասկանում։<br />Մուշեղը երկար ժամանակ պառկած կմնա հարազատ երևանյան հիվանդանոցում. նորից սկսի խոսել, նորից կսովորի քայլել, գդալ ու պատառաքաղ բռնել և շարունակ նայել ու նայել, թե ինչպես է պատուհանից այն կողմ գալիս անժամանակ աշունը, իսկ դրանից հետո՝ անժամկետ ձմեռը։<br />Երևան, 6 հունվարի 2021 թ.<br /><br />Թարգմանությունը՝<br />Մարիա ԼԱԶԱՐԵՎԱՅԻ<div><a href="http://www.grakantert.am/archives/14705" target="_blank">(կարդալ կայքից)</a></div><span><!--more--></span><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-88641359557307307972021-02-11T09:17:00.006+04:002021-02-11T09:20:01.743+04:00Екс-Либрис, 10.02.2021 ("По законам 2029 года")<span><a name='more'></a></span>
<p><span></span></p> <br /><br /><br /><br />10.02.2021 20:30:00<br />По законам 2029 года<br /><a href="https://www.blogger.com/#">Версия для печати</a><br /><br /><a href="https://www.blogger.com/#">Обсудить на форуме</a><br /><br />Рассказ про вооруженных до зубов миротворцев и порочное зачатие<br /><br /><br /><a href="https://www.blogger.com/#"><img border="0" src="https://www.ng.ru/bitrix/images/socialnetwork/nopic_user_150.gif" /> Ованес Азнаурян</a><br /><br /><br />Тэги: <a href="https://www.blogger.com/#">война</a>, <a href="https://www.blogger.com/#">секс</a>, <a href="https://www.blogger.com/#">миротворцы</a>, <a href="https://www.blogger.com/#">дева мария</a>, <a href="https://www.blogger.com/#">иисус</a>, <a href="https://www.blogger.com/#">библия</a>, <a href="https://www.blogger.com/#">армения</a><br /><br /><img src="https://www.ng.ru/upload/iblock/794/5-13-3480.jpg" /> Государство разрушилось сразу после пандемии, осталась только семья. Эгон Шиле. Семья. 1917. Галерея Бельведер, Вена<br /><br />Его звали Иса. Он сидел на стуле и смотрел в окно. И курил сигарету, и стряхивал пепел в глиняную пепельницу, и проводил часто ладонью по бороде и усам. Смотрел, как влажный и липкий туман спускается с холмов и, бесшумно просачиваясь сквозь деревья, идет дальше, растекаясь, по полям. День, два, три, четыре, месяц, два, три, четыре, полгода, год, уже скоро год, как он обычно сидел на стуле и смотрел в окно, как по полям стелется туман. Часто слышал гул какого-то грузовика, вероятно, из города (гул доносился откуда-то снизу). Иса догадывался, что машина ехала очень медленно, как будто осторожно, боясь, видимо, из-за тумана свалиться в пропасть. Машина поднималась по дороге все выше, и через несколько минут гул мотора становился похожим на рев турбины большого самолета и грохот его разносился по местности. Вот она уже проехала рядом с шашлычной у обочины трассы, а потом и вдоль края поля – все также медленно и осторожно. Там, где поле обрывалось, она сворачивала за поворот, и гул начинал медленно затихать, а потом становился и вовсе неслышным. О другом, старом мире Исе напоминали лишь эти редкие грузовики, которых он чаще всего не видел из-за тумана. Вначале они очень волновали его. Но со временем он становился все больше равнодушным ко всему. Иса только пугался тресков ломающихся в лесу веток деревьев за домом да криков птиц. Бывает так, что человек может быть мертв, даже если он не умер. И в душе была пустота. Лишь билось сердце. Тихо. Бесшумно.<br /><br /><br />Если Исе что и нужно было, он ходил через поле в шашлычную, где покупал сигареты, кофе, еду. Деньги, которые теперь никому не были нужны, у него еще оставались от проданной городской квартиры (продал он квартиру незадолго до того, как города повсеместно пришли в запустение и их покинули люди, переселившись в села). Иса никогда не ел в шашлычной, а готовил себе всегда сам. Он ходил туда еще, когда становилось невыносимо от страха одиночества: хоть можно было перекинуться парой слов с хозяином или поглазеть на частенько наведывающихся в заведение миротворцев. Они были очень разные, эти миротворцы: американские, русские, французские, немецкие, конечно, вооруженные до зубов. По сути, теперь государствами управляли одни миротворцы, да государств теперь больше и не было. Все разрушилось. В году 2025. Почти сразу же после пандемии. С тех пор прошло уже четыре года.<br /><br />Во всем бывшем дачном поселке тут в горах, кроме Исы, никого не было. Да и поселка тоже не было, потому что дачи разобрали в прошлую войну еще. Уцелел лишь домик, где жил Иса, корпуса построенного еще в прошлом веке Дома отдыха (в которых нынче размещались миротворцы), да шашлычная у края поля, на обочине трассы, в которой останавливались перекусить или выпить чашку кофе водители иранских фур с непонятными номерами, да захаживали, как уже было сказано, миротворцы. Заведение принадлежало супружеской чете, переселившейся из соседнего села Леем, – Йозефу и Манон. У них не было детей, и жили они на втором этаже, над шашлычной.<br /><br />Йозеф был крепкий мужчина лет пятидесяти пяти. Толстый, круглый, всегда потеющий. У него был лысый череп, правую щеку рассекал наискосок шрам, на который было очень неприятно смотреть. Йозеф был всегда в высоких болотных сапогах и допотопной кожаной куртке с воротником из овечьей шкуры. Во дворе шашлычной Йозеф со своей молодой женой Манон держали корову, свиней, кур и собаку. Время от времени Йозеф по каким-то своим делам уезжал в город, у него была машина с кузовом – пикап. А вообще у Йозефа всегда была склонность к плотничьему делу, и он часто приставал к Исе с тем, чтоб научить последнего своему любимому ремеслу:<br /><br />– Хоть чем-то да займешься. Сколько можно сидеть на стуле и смотреть из окна на туман?<br /><br />Манон, жена Йозефа, была некрасивая худая женщина тридцати двух лет. У нее были красные от работы руки, желтые зубы, маленькие голубые глаза. Ее засаленные рыжие волосы всегда были зачесаны назад, и она всегда была в халате, выцветшем от времени и в заплатах. Под халатом был виден свитер, купленный очень давно в городе, когда еще город был городом и не превратился, как теперь, в кладбище брошенных автомобилей и домов. Манон была в толстых шерстяных носках, всегда грязных. От нее пахло молоком, навозом и топленым маслом, и она, кажется, свыклась с мыслью, что у нее никогда не будет с Йозефом детей.<br /><br />Однажды Иса пошел в шашлычную, и оказалось, что Йозеф уехал по делам в город.<br /><br />– Я сейчас принесу сигареты, – сказала Манон и вышла. Иса сел на стул ждать. В шашлычной никого больше не было. Через две-три минуты он услышал шаги Манон. Поднял глаза и увидел ее, совершенно голую.<br /><br />– Иса, Йозефа нет… Хочешь меня? Я девственница…<br /><br />Иса, забыв про сигареты, выбежал из шашлычной. С тех пор он старался ходить туда только тогда, когда на сто процентов был уверен, что Йозеф дома. Голая Манон часто снилась ему по ночам потом. Но сердце билось все равно тихо, бесшумно…<br /><br />Иса потушил сигарету. Встал, подошел к вешалке и достал из кармана пальто сложенный вчетверо лист бумаги. Раскрыл: адрес, телефон… Он написал это в первый день, чтобы не забыть – адрес и телефон того единственного существа в мире, который знал, где теперь находится Иса. Интересно, можно ли будет попросить Йозефа позвонить по этому номеру, когда в очередной раз поедет в город? Мобильная связь перестала существовать давно, но в некоторых городах еще сохранились старые «городские» телефоны. Иса захотел, чтоб тот, адрес и телефон которого он так старательно записал в самом начале своего добровольного изгнания, приехал и забрал его. А если никто не возьмет трубку? А если там уже никто не живет? Ведь прошел уже год! День, два, три, четыре, месяц, два, три, четыре, полгода, год… Иса надел пальто и вышел из дома. «Только бы Йозеф был дома», – думал он и вспоминал другой случай, когда пошел в шашлычную за сахаром недавно и хозяина опять не было дома. Зайдя в дом, он увидел, как два миротворца одновременно приходуют на столе Манон. На этот раз Иса не стал убегать, просто встал в дверях и смотрел ничего не выражающими глазами на происходящее. Отметил только в уме, что миротворцы были в неизменных респираторных масках, хоть пандемия давно уже считалась побежденной.<br /><br />– Йозефа нет, он в городе, – сказала, сплюнув, Манон. – Ты что-то хотел, Иса?<br /><br />Миротворцы подняли штаны и попросили пива. Иса ничего не сказал и вышел.<br /><br />– Я просто хочу ребенка! – бросила ему вслед Манон некрасивым голосом.<br /><br />Перейдя поле наискосок, разрывая грудью плотность сгустившегося тумана, вдыхая запах мокрой травы, Иса теперь вышел на трассу и по ней пошел в сторону шашлычной. Мимо проехала бронемашина, напичканная пьяными миротворцами, которые выкрикивали слова песни стареющей и причисленной к лику классиков Леди Гаги. Иса испугался бронемашины и поэтому, когда из-за тумана показался дом Йозефа и Манон, очень обрадовался. Во дворе стоял старый пикап, и это тоже обрадовало Ису. Он стал подниматься по лестнице, нащупывая в кармане сложенный вчетверо лист бумаги с номером телефона и адресом, но тут огромная собака Йозефа, узнав его и тоже обрадовавшись, с лаем бросилась на Ису со спины и повалила его. Не сумев удержать равновесие, Иса скатился с лестницы вниз и, ударившись головой о большой бидон с водой, потерял сознание. Собака залаяла еще громче. Из дома выбежали Йозеф с Манон и бросились к Исе.<br /><br />– Иса! Иса! Иса!<br /><br />Йозеф и Манон трясли его, словно хотели разбудить, и, когда Иса очнулся и, часто заморгав, открыл глаза, они поняли, что он не узнает их. Йозеф и Манон испугались выражению его глаз – рассеянному, плоскому и абсолютно равнодушному.<br /><br />С тех пор Иса стал жить у Йозефа и Манон в доме у края поля, на обочине трассы. Найдя в его кармане чей-то городской адрес и телефон, они никуда не позвонили и вскоре усыновили Ису (по законам 2029 года можно было не только оформлять опекунство, но и усыновлять тридцатилетних). Он так никогда больше не пришел в себя после падения. Мир для него стал каким-то новым и совершенно неузнаваемым. Лишь билось сердце его. Тихо. Бесшумно.<br /><br />(Интервью с Ованесом Азнауряном см. в «НГ-EL» от 04.02.21)<br /><a href="https://www.blogger.com/#">(читать с сайта)</a><span><!--more--></span><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-10754826864923938652021-02-04T15:49:00.003+04:002021-02-04T15:49:41.205+04:00Автор из Красной книги (интервью NG Ex-Libris) 04.02.2021</a><span><a name='more'></a></span>
<div><br /></div><br /><br /> <a href="https://www.ng.ru/ng_exlibris/2021-02-03/10_1064_person.html?print=Y#"><img src="https://www.ng.ru/bitrix/templates/ng/i/logo.png" /></a><br /><img src="https://www.ng.ru/bitrix/templates/ng/i/NG_logo_net_160.jpg" /> <br /><a href="https://www.ng.ru/gazeta/">Газета</a> <a href="https://www.ng.ru/ng_exlibris/"></a>Печатная версия<br /><br />03.02.2021 20:30:00<br />Автор из Красной книги<br /><br />Писатель Ованес Азнаурян о раздвоенной идентичности и рушащихся мирах<br /><br /><br /><a href="https://www.ng.ru/authors/10134/"> Алиса Ганиева<br />Редактор приложения НГ-Exlibris</a><br /><br /><br />Тэги: <a href="https://www.ng.ru/search/tags/?tags=%D0%B0%D1%80%D0%BC%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D1%8F">армения</a>, <a href="https://www.ng.ru/search/tags/?tags=%D1%80%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D1%8F">россия</a>, <a href="https://www.ng.ru/search/tags/?tags=%D0%BA%D0%B0%D1%80%D0%B0%D0%B1%D0%B0%D1%85">карабах</a>, <a href="https://www.ng.ru/search/tags/?tags=%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA">язык</a>, <a href="https://www.ng.ru/search/tags/?tags=%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BE%D0%B4%D1%8B">переводы</a>, <a href="https://www.ng.ru/search/tags/?tags=%D0%BB%D0%B5%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D0%B4%20%D1%8E%D0%B7%D0%B5%D1%84%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87">леонид юзефович</a>, <a href="https://www.ng.ru/search/tags/?tags=%D0%B5%D0%B2%D0%B3%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B9%20%D0%BF%D0%BE%D0%BF%D0%BE%D0%B2">евгений попов</a>, <a href="https://www.ng.ru/search/tags/?tags=%D0%BC%D0%B8%D1%85%D0%B0%D0%B8%D0%BB%20%D0%B6%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%B5%D1%86%D0%BA%D0%B8%D0%B9">михаил жванецкий</a>, <a href="https://www.ng.ru/search/tags/?tags=%D0%BF%D1%80%D0%B5%D0%BC%D0%B8%D0%B8">премии</a><br />Ованес Грачикович Азнаурян (1974) – армянский русскоязычный писатель. Переводился на армянский, словацкий, абхазский и другие языки. Член ПЭН-Армения (2018). Лауреат премии им. И. Бабеля (2018), лауреат Премии литературного журнала «Этажи» за лучшее прозаическое произведение (2019). Финалист литературной премии «Русский Гулливер» (2015). Публикуется в журналах «Дружба народов», «Нева», «Октябрь», «Урал» и др. Автор книг «Три церкви» (Эксмо, 2019), «В ожидании весны» (Эксмо, 2020). Живет в Ереване.<br /><br /><img src="https://www.ng.ru/upload/resize_cache/iblock/a89/450_320_1/4-10-1480.jpg" /> Армянского прозаика украдкой приоткрыли для российского читателя. Луи Дориньи. Пан, раскрывающий наготу спящей Нимфы. 1710. Фрагмент фрески. Палаццо Орсетти Долфин Гьякамелли, Тревизо<br /><br />Современная русская литература рождается и за пределами РФ, о чем Алиса ГАНИЕВА побеседовала с живущим в Армении писателем Ованесом АЗНАУРЯНОМ.<br /><br /><br /><br /><br />– Ованес, для начала спрошу, что это за зверь такой – «армянский русскоязычный писатель»? Роль, наверное, не очень веселая? Или я ошибаюсь? Современные армянские писатели и окололитературные организации принимают вас за своего?<br /><br />– Ну, во-первых, «армянский русскоязычный писатель» – это зверь вымирающий, местами обаятельный, часто улыбающийся грустными армянскими глазами, но записанный, как нетрудно догадаться, в Красную книгу. Русскоязычный армянский писатель не только пишет на русском о родной Армении и армянах, но еще и живет в Армении. Русскоязычность – это, думается мне, последствие советских времен. Оно и вам тоже знакомо, должно быть: изначально русскоязычная семья, детей отдавали в русские школы (конечно, это было престижно в советском прошлом, когда национальное – в том числе язык – подавлялось, смазывалось), соответственно и вся библиотека домашняя была на русском, да и литература мировая больше переводилась на русский, нежели на армянский. В русских школах (таких, как, например, моя родная школа им. А.П. Чехова, где я проучился все 10 лет, а потом 15 лет еще и преподавал) армянский в советское время изучался лишь со второго класса, а значит, я познакомился с русским алфавитом раньше армянского. Историю же Армении в русских школах преподавали лишь с класса 9–10-го. Согласен, в словосочетании «армянский русскоязычный писатель» есть некий идиотизм. Ведь если армянский писатель, то и должен писать на армянском (по мне, справедливо). Но так получилось. Если б, скажем, я был индус, но писал на английском и жил в Лондоне, я был бы британский писатель индийского происхождения. Более того, если б писал на английском и родился в славном городе Фрезно, я бы был американским писателем армянского происхождения. В случае же со мной (и другими, думаю, русскоязычными армянскими писателями) все «осложняется» тем, что родился, вырос и продолжаю жить в Армении. Тут уж трудно определиться до конца, видимо, что за «зверь». Кстати, смешно было увидеть в московских магазинах свои книжки на полках то «Современной российской прозы», то – «Современной зарубежной прозы». Думаю, и то и другое верно. Зарубежная, потому что Армения, где я живу и гражданином которой являюсь, – это зарубеж. Российская же проза – потому что я пишу на русском изначально, меня больше (намного) печатают в российских изданиях и издательствах, чем в переводе на армянский – в армянских.<br /><br />– Вас тревожит такая раздвоенность?<br /><br />– Я раньше очень заморачивался. Придумал страну, город, названия улиц, имена героев, в основном англосаксонские – этакая Швамбрания получилась, что, не скрою, во многом развязывало мне руки (фантазируй, сколько влезет, без риска получить по морде, мол, нет такой улицы!) Но что-то было в этом не то. Получалось красиво, но жизни – никакой. Как елка искусственная. «Пиши об Армении!» – твердили друзья. Они были правы. Но я не мог найти ту единственно верную тональность. Потом появилась книжка «Возвращение» Гранта Матевосяна, изданная в Москве в переводе на русский. И это стало ключом. Я понял, что можно писать об Ишхане, Павле, Аваге, Завене, Ревазе на русском, что читатель все равно включится в игру и представит, что герои говорят, конечно, на армянском. Дал почитать один свой рассказ знакомой, ставшей впоследствии моим переводчиком. Спрашиваю: «Ну, как? Переведешь?» Так она с удивлением сказала, что, читая, совсем забыла, что читает на русском. Это было круто такое услышать! Стало быть, действительно можно было все же написать о Сандро на русском, хоть он и был из Чегема. Ведь читаешь и веришь… Определение же «русскоязычный» добавляю порой я сам. Потому что… Настоящие армянские писатели – это Грант Матевосян, Агаси Айвазян, Левон Хечоян… Понимаете? Но, может, зря я заморачиваюсь? Я бы хотел уметь писать (сочинять) на армянском, но я ни в коем случае не жалею о том, что умею это делать на русском.<br /><br />Принимают ли меня за своего армянские (армяноязычные) писатели или организации? Мягко говоря, по-разному. Некоторые знают, что есть такой парень, и некоторые любят, некоторые не очень, некоторые просто терпеть не могут. Но дистанция все равно есть: «А, он русскоязычный…» Думаю, это нормально. Как и то, что, видимо, я никогда не стану «своим» для российских писателей – ведь я живу не в России. Думаю, этот момент «свой среди чужих, чужой среди своих» всегда будет присутствовать. Вообще же ненавижу всякие рамки, ограничения, определения, полки, ниши. Нужно писать – и все. И стараться с каждым разом делать это лучше и обязательно что-то новое придумать. Кто ж знает? Может, следующая книга у меня будет «московской» с некими Георгием Петровичем и Павлом Арсеньевичем в «ролях». И может, будет такое время, когда я больше времени буду проживать «там, а не тут», в смысле «тут, а не там». Какой ярлык мне тогда подойдет?<br /><br />– Ярлык обязательно придумают. Вообще вы довольно стремительно ворвались в престижные российские толстяки, а позже – встали на конвейер самой крупной издательской монополии в РФ. Премии, литфестивали... С чем вы связываете такой резкий выброс медийной магмы?<br /><br />– Интересно-то как. А я думал, все очень медленно происходит, вяло, что я отстаю. А оказалось, вон оно что! Получается, что прям звезда какая-то, судя по вашим словам. Смеюсь, конечно, хотя, наверное, и грех жаловаться: какой-то далекий, неизвестный ереванский айтишник, бывший учитель истории, и вот… На самом деле, думаю, все могло бы быть иначе, если б не многие обстоятельства, например, опять же местопребывание. Как-то удаленно очень трудно, как представляется мне, напоминать о себе, общаться, выдвигать, выдвигаться, держать руку на пульсе. Все б могло оказаться быстрее, думаю.<br /><br />До «большого взрыва» я печатался только в единственном в Ереване русскоязычном журнале «Литературная Армения», литприложении «Красноярского вестника» (как это случилось, не спрашивайте, сам не знаю), да выпустил авторским изданием сборник рассказов. Ну а потом, в 2012 году, случился у нас в Армении фестиваль молодых писателей – да, на тот момент я, пожалуй, был еще молодой, – организованный фондом СЭИП Сергея Филатова. Тогда и был замечен и рекомендован в сборник «Новые писатели» нашим мастером Леонидом Юзефовичем, которого я, кстати, считаю своим крестным отцом, хотя и до того писал и публиковался уже немалое количество лет. Потом был второй фестиваль, по итогам которого Евгений Попов рекомендовал рассказы в «Пролог» и «Кольцо А», ну а мастер по прозе третьего фестиваля Александр Эбаноидзе – тогда уже я не был молодым и участвовал в фестивале как вольнослушатель (см. «НГ-EL» от 27.11.14). – просто взял мой рассказ в «Дружбу народов» – журнал, ставший для меня родным. За это время мои друзья и коллеги по перу Елена Шуваева-Петросян и Вика Чембарцева периодически просили у меня рассказы с тем, чтобы посылать в разные сборники и издания (как написал Цвейг, «Бог да благословит женщин, все доброе только от них!»), и беззаветно выполняли эту роль послов-посланников, так что к моменту появления первых публикаций в российских толстяках «Дружбе», «Неве», «Октябре», «Урале» я уже был замечен то там, то сям, в том числе и на ваших страницах (см. «НГ-EL» от 06.11.14).<br /><br />С армянскими же писателями знакомство произошло на литфестивалях «Литературный Ковчег» (см. «НГ-EL» от 02.10.14), благодаря чему меня стали переводить на армянский и публиковать в таких легендарных армянских изданиях, как «Гарун», «Андин», «Гракан терт» («Литературная газета»). Ну а потом и были опубликованы мои два романа в «Дружбе», за которыми последовало предложение заключить договор с «Эксмо», и это было похоже на настоящее счастье, за что, без сомнения, мои благодарности Первой редакции Отдела современной прозы. Кстати, о конвейерности речи быть не может, потому что я не серийный… писатель, и писать очень трудно и всегда было трудно. Особенно когда у тебя есть работа, далеко не литературная, которая хоть и позволяет получать зарплату и как-то жить, но отнимает много сил и времени.<br /><br />Что я хочу сказать-то. Я не вижу никакого такого «выброса», «взрыва». Это долгая дорога, по которой идешь то быстро, то медленно, иногда бежишь, иногда буксуешь, падаешь, всегда сомневаешься, но что-то заставляет тебя встать и опять идти. Несмотря ни на что. Главное – не бояться. Нужно писать и высылать произведения. И не верить тем, кто пугает. И да: самотек журналы и издательства тоже читают (это я вам точно говорю!). И на премии нужно обязательно посылать. Нужно что-то делать, чтоб была удача. Если ничего не делать, то и не будет ничего. Ведь кто бы мог подумать, что «какой-то далекий, неизвестный ереванский айтишник, бывший учитель истории…» может получить премию имени великого одесского писателя в самой Одессе в присутствии величайшего одессита всех времен и народов Михаила Жванецкого, или вдруг тебя выдвинут на номинацию «За лучшее прозаическое произведение», как это случилось с полюбившимся мне очень российским журналом «Этажи». Сказали б мне буквально пару-тройку лет назад, что такое может быть, я б посчитал человека идиотом. Но как-то так…<br /><br />– А будущее может поразить вас еще больше… Но – к текстам. Последний ваш доступный широкому читателю роман «В ожидании весны» обрел особую горькую актуальность после недавней войны в Нагорном Карабахе. Насколько эта рана важна и смыслообразующа для современной армянской литературы и для вас лично?<br /><br />– Рана эта не только важна, смыслообразующа, но должна таковой быть без всякого сомнения, потому что Арцах (Карабах) – это мы сами. Точнее будет сказать, карабахский вопрос – это мы сами: в каком статусе этот вопрос, в таком статусе и мы, такие же и мы. Это – незаживающая рана, с историей длиной в сто лет. Не заживающая с тех самых пор, как большевистскому руководству с Лениным и Сталиным во главе вздумалось перекраивать карты и границы по своему извращенному разумению, затаптывая интересы народов и закладывая бомбы замедленного действия для будущих поколений. Страшная практика, примененная почти по всей территории бывшего СССР. Без всякого сомнения, самым большим преступлением большевиков можно считать именно их национальную политику со всеми этими переселениями целых народов, перекраиванием границ и так далее. Вот Арцах, как, впрочем, и Нахичеван, тоже стал жертвой этой политики, хоть и на момент передачи его в состав соседней республики 100 лет назад в нем традиционно преобладало армянское население (не говоря об исторической принадлежности этой земли).<br /><br />Я не знаю, что будет потом, через месяц, через год, через пять лет. Но в том, что эта война, как и предыдущая война 90-х, найдет и находит уже свое место в современной литературе, я уверен. И еще в одном я уверен. То, как эту проблему, этот вопрос представляют некоторые, скажем, российские представители интеллигенции – речь о том, что, мол, «жили же столько десятилетий бок о бок, что же случилось вдруг?!» и «Какая им разница, сто метров сюда, сто метров туда» – это более чем упрощенный и примитивный взгляд на вещи. Жили, но это не означает, что все так уж и было безоблачно. Далеко нет. И мне очень жаль, что очень многое, что было в романе, оказалось пророчеством. Очень-очень жаль…<br /><br />– Но миры, которые рушатся, – это ведь очень ваша тема? Роман «Три церкви» весь об этом. У вас как историка (и представителя древней культуры), наверное, особое отношение к этой фатальности и цикличности культур, родов, цивилизаций?<br /><br />– Миры всегда рушатся. Расставание ли это с любимым человеком, банальная ли ссора, или масштабная катастрофа – война или землетрясение, – миры рушатся всегда, когда что-то или кого-то теряешь. А теряешь (как, впрочем, и приобретаешь) всегда. Весь вопрос лишь в процентном соотношении того и другого. Так было и так будет всегда, покуда будет светить «звезда по имени Солнце» и будет сама Земля, по которой мы все ходим, потому что так или иначе «род приходит и род уходит, а земля пребывает вовеки». Отношение ко всему этому историческое, а значит, действительно фатальное. Историк ведь как – всегда найдет какой-нибудь аналог происходящему из прошлых времен. И это, кстати, позволяет мне трезвее воспринимать настоящее. Многого не бояться или, наоборот, очень многого опасаться и даже пугаться, будь то некая политическая личность, или даже фраза, услышанная по телевизору случайно.<br /><br />Все проходит, и все меняется. И я думаю, что мы стоим в преддверии новой эпохи. Или эры, если хотите. К сожалению, опять же как историк я знаю, что новые эпохи никогда не наступают без разрушения прошлых. Просто это всегда пугает, когда ты своими глазами видишь, как время уходит. Прошлое уходит. И старый, привычный мир исчезает безвозвратно.<br /><br />Рассказ Ованеса Азнауряна читайте в следующем выпуске «НГ-EL»<br /><br /><a href="https://www.ng.ru/ng_exlibris/2021-02-03/10_1064_person.html" target="_blank">(читать с сайта)<div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-33347696686970967782021-01-15T10:32:00.007+04:002021-01-15T10:32:37.532+04:00Textura.Club, января, 2021 ("Карин, Муш, Ани, Ван")<span><a name='more'></a></span><div><br /></div>Карин, Муш, Ани, Ван<br />Л.Б.<br /><br /> <br /><br />Время застыло, время замерло, время остановилось, застопорилось. Ожидало, присматривалось, прислушивалось, вибрировало.<br /><br />— Добрый вечер. Два капучино. Один без сахара, другой нормальный.<br /><br />С большим рюкзаком за спиной шел вниз по ул. Абовяна. Нырнул в подземку т/ц «Метроном», вынырнул из подземки и опять пошел вниз — мимо «Carpisa», «Роберто», «Ренуара», «Парижского кофе». Потом резко свернул влево и встал перед деревянной стойкой coffee-house, напротив арки.<br /><br />— Большие, или маленькие? — спросил бариста за стойкой — в маске и в футболке с надписью: «ПОБЕДИМ!».<br /><br />— Что?<br /><br />— Большие или маленькие капучино?<br /><br />— А… Большие, — ответил мужчина и глаз не мог оторвать от надписи на футболке, подумал только: «Как же они так быстро наладили печать таких футболок?!»<br /><br />Ведь время застыло, время замерло, время остановилось, застопорилось. Ожидало, присматривалось, прислушивалось, вибрировало.<br /><br />Но не двигалось.<br /><br />И никто не знал, когда снова часы пойдут, когда время разморозится, когда все придет в движение и перестанет ожидать…<br /><br /> «Когда снова часы пойдут? — думал мужчина. — Когда время разморозится, когда все придет в движение и перестанет ожидать?»<br /><br /> <br /><br />Карин:<br /><br />«Я уже иду. Ты где?»<br /><br />Муш:<br /><br />«Заказал нам кофе»<br /><br />Карин:<br /><br />«Мне без сахара. Помнишь? Но я сперва зайду к сапожнику»<br /><br />Муш:<br /><br />«Ок»<br /><br /> <br /><br />Мушу всегда казалось, что он многое знает о времени. Так ему казалось. Знал всегда, например, что время может быть всегда разным. Что так бывает в этой жизни, когда смотришь на часы и видишь, что время давно прошло, что зря ждал. Именно тогда, если ты не придумаешь быстро, чего б еще подождать, ты погиб. Знал, что время — это память. Знал, что — слава Богу! — человеческий мозг способен многое забывать — временно, на короткое время, или на какой-нибудь более длительный период, — и в этом его спасение. Конечно же, знал о том, что время всегда уходит. Как врач, он знал, что время заканчивается периодически, неожиданно порой, но всегда заканчивается, и тогда надо будет влезть на стул, открыть дверцу больших дедушкиных часов на стене и завести время вновь. Но он никогда не мог предположить, представить, что время может исчезнуть, что его просто может не быть. Это когда у тебя сердце не бьется, это когда тебе кажется, что ты онемел, оглох, ослеп, когда ничего нет. Время может исчезнуть, когда тебя поработила тревога. Тогда ты просто перестаешь жить. Время исчезает тогда, когда заканчивается жизнь.<br /><br />Жизнь закончилась тогда. И лишь слабый неуверенный «нитевидный» пульс появился, когда он увидел Каринэ. Выйдя из подземки «Метронома», она пошла вниз по ул. Абовяна мимо «Carpisa», «Роберто», «Ренуара», «Парижского кофе»… Каринэ Мушега не сразу заметила, а, заметив, кивнула, показывая, что заходит в арку, где, как он знал, находится будка сапожника. Одну туфлю она держала в руке и от того смешно прихрамывала — в две четверти такта, — трогательно-осторожно ступая босой ногой по бетонным плиткам тротуара.<br /><br />«Чтоб победить жизнь (или смерть), нужно победить время! — подумал Муш. — Пока мы не победим наше время, мы не будем жить!»<br /><br />Мушег рассчитался за кофе, снова прочитал надпись на футболке баристы за стойкой и пошел в сторону арки за молодой женщиной. Выйдя со стороны двора, мужчина свернул к сапожнику и плечом открыл дверь.<br /><br />— Здравствуйте, — поздоровался Мушег с сапожником. — Привет, — поздоровался Мушег с Каринэ и протянул ей стакан с капучино. — Вот твой, без сахара.<br /><br />— О, спасибо!<br /><br />Сапожник уже колдовал над каблуком и, казалось, внимательно слушал новости по радио — сводки с фронта.<br /><br />— Представляешь, вышла из дома, и этот глупый каблук сломался. Но мне не хотелось заходить домой. Наверное, выглядела идиоткой.<br /><br />— Представляю.<br /><br />Женщина положила босую ногу на газету, предложенную сапожником, и сделала глоток кофе.<br /><br />— Ах, какой ты молодец! Кофе — это то, что мне нужно сейчас!..<br /><br />— Как ты? — прервал он ее.<br /><br />— Как все… — был ответ.<br /><br />— Да, — задумчиво включился в разговор сапожник. Видимо, он все же не до конца был сосредоточен на новостях и каблуке. — Мы все теперь как все. Война…<br /><br />— Война… — повторил Мушег и подумал: «Только бы Каринэ не начала сейчас задавать вопросы». Но, посмотрев на женщину, мужчина понял, что вопросы она задаст потом, когда они выйдут из будки и направятся в сторону Каскада — по дугообразным улицам Еревана, на который уже опускались сумерки. Сумерки опускались на Ереван, и это было странно замечать. Ведь время застыло, время замерло, время остановилось, застопорилось. Как окажется потом, время остановилось ровно на сорок четыре дня войны, а потом оно и вовсе исчезнет, как будто не было времени никогда, и наступит безвременная осень, а за ней и бессрочная зима. И кто-то обязательно скажет: «Я же говорил!»<br /><br />Ясновидяшие бывают двух типов. Первые обычно злорадствуют и радуются: «Я же говорил!» Это корыстные ясновидцы. Те, которым что-то надо. Но есть и ясновидящие второго типа. Когда протягивая ладонь с разорвавшимся и окровавленным сердцем, шепчут, потеряв голос от горя: «Но я ведь говорил, я же предупреждал…» И первых и вторых окажется одинаковое количество.<br /><br />— Что у тебя в рюкзаке? — спросила Карин.<br /><br />— Медикаменты, бинты, марли, шприцы, нитки… Купил вот эти в аптеке, — ответил Муш. Еще и коробками есть в машине. Я машину оставил во дворе больницы.<br /><br />Сапожник продолжал ловко орудовать миниатюрным молотком, губами сжимая штук пять-шесть маленьких гвоздей, и слушал их разговор.<br /><br />— Ты точно решил ехать? — спросила Муша Карин.<br /><br />— Да, конечно. Ваник же там. И вообще…<br /><br />— Вестей от него по-прежнему нет?<br /><br />— Нет…<br /><br />Прибив последний гвоздик, сапожник сказал:<br /><br />— Я тоже ходил утром записаться в добровольцы. Но меня не взяли. Из-за ноги…<br /><br />— Я не записывался нигде. Я просто поеду, — объяснил Мушег.<br /><br />Но сапожник его словно и не услышал, только повторил:<br /><br />— Я тоже ходил утром записаться в добровольцы. Но меня не взяли. Из-за ноги. У меня протез. С той войны. Говорят, сейчас очень хорошие протезы делают. В 90-х таких не было. В 90-х мало что было.<br /><br />— Да, в 90-е было все иначе, — согласился Муш и смотрел, как Карин пьет кофе.<br /><br />— Сегодня у военкомата… — начал рассказывать сапожник. — Мужчина средних лет пришел записаться добровольцем. И вдруг увидел своего престарелого отца, тоже стоящего в очереди. «Папа?! — удивился он. — Ты что делаешь тут, а?» Старик посмотрел на сына и выдал: «Ах ты, засранец! А ты думал, твой патриотизм от мамы?!» Мы все засмеялись.<br /><br />— Записали старика? — спросила Каринэ.<br /><br />— Нет, конечно. Сказали, чтоб шел домой и под ногами не путался. Тот и ушел ругаясь… Все. Я закончил работу. — И сапожник протянул через стойку туфлю.<br /><br />Мушег опустился на колено и надел туфлю на ногу Каринэ. Потом встал, расплатился, взял свой рюкзак, и они вышли, выбросив у входа уже пустые стаканы из-под капучино — в урну «для масок и перчаток». И когда он посмотрел на нее, понял, что Карине плачет.<br /><br />— Ты чего?<br /><br />— Мне ни один мужчина не надевал туфлю, стоя на коленях… Мечтала об этом с тех пор, как прочитала «Золушку».<br /><br />— А…<br /><br />Вышли на ул. Теряна, пошли по ней вверх, потом свернули на Московскую, перешли Проспект и, пройдя мимо памятника Сарояну, пошли по скверу Гафесчяна, мимо скульптур и инсталляций в сторону Каскада.<br /><br />— Как Ани? Держится?<br /><br />Мушег не любил, когда Каринэ задавала вопросы о жене. Он коротко ответил: «Держится, потихоньку сходит с ума», и вспомнил последние слова Ани, когда уже прощались в коридоре дома:<br /><br />— Верни мне сына и делай уже потом что хочешь. Хоть насовсем уходи. Куда хочешь. К кому хочешь. Только верни мне сына…<br /><br />Самое ужасное было то, что из своей комнаты в этот момент вышел отец — старый, очень старый Ван-старший, Ван Мушегович. Он обнял сорокатрехлетнего сына и прошептал прямо в ухо, так, чтоб Ани не услышала (когда появился свекор, она отошла в сторону):<br /><br />— Если попадете в окружение… Если увидишь, что плена не миновать, пристрели Ваника и сам застрелись. С такой фамилией, как наша, лучше умереть, чем попасть к ним в плен… Слышал?<br /><br />Мушег поцеловал отца и ушел. И весь день думал: «Как же он это сделает? Как же он сможет это сделать? Как это возможно?!<br /><br />Пока поднимались по ступенькам Каскада, Каринэ рассказала, как ехала утром на метро на работу и удивилась тому, что мужчин в вагонах не было. Вообще. Только два-три старика, остальные бабы. Неужели все дежурят у военкоматов? А еще сказала, что нанялась вязать маскировочные сети.<br /><br />— В фейсбуке было объявление, я и пошла. В нашей же школе, как оказалось. Там и учителя, и ученики, и просто волонтеры. Кого только там нет. Даже балерина есть одна и флейтистка. Нам приносят рыболовецкие сети и лоскутки ткани (не знаю откуда, но мы их называем «елочки», и они бывают трех размеров). Мы режем, сортируем по размерам, а потом привязываем эти «елочки» к сети, которую мы повесили в вестибюле на стене. К нам два раза уже женщина приходила из министерства, проводила мастер-класс. Гордись мной, Муш. Я уже не просто сортировочница, и даже уже не резальщица, а меня уже назначили прицеплять «елочки» к сети! Вот!<br /><br />— Ты у меня молодец!<br /><br />— Я не знаю, — покачала головой Каринэ, — нужны ли эти маскировочные сети нашим ребятам реально там на постах, или не нужны, но хотя бы занятие это позволяет многим из нас не сходить с ума… Ой, знаешь, меня одна дамочка невзлюбила — она вечно становится рядом, когда мы вяжем — от того, что я работаю в наушниках и не слушаю ее рассказы о многочисленных любовниках и о том, как ей хочется выйти замуж… У нее сын там, знаешь… Как Ваник, срочник. Служил там, когда началось.<br /><br />— Да, как Ван, — отрешенно сказал Муш.<br /><br />— И вестей нет.<br /><br />— Как и от Вана, — на автомате сказал Муш.<br /><br />— А через день иду к подруге, — продолжала рассказывать о себе Каринэ. — Мы там расфасовываем и раздаем помощь беженцам. Их так много, так много! Бывает, и я звоню, спрашиваю, кому что нужно конкретно. А вчера был такой диалог:<br /><br />«Записываю. Обувь. Девочке. 36 размер. Мальчик. 12 лет. Куртка. Что-то теплое. Да, конечно. Найдем. Хорошо. Записала. А дедушке? Вы сказали, и дедушка есть. Что нужно дедушке?<br /><br />«Ну… Ничего… Он у нас молодец, наш дедушка. Ворчит все, что его привезли, хотел остаться… Еле в машину усадили!» — отвечает женщина на другом конце.<br /><br />«Может, что-то все же и для дедушки?» — упорствую я (и слышу в трубке: «Дед, тебе что-то надо?» И грозный ответ: «Ничего мне!»)<br /><br />«Он говорит, ничего. Но если будет, если можно… обувь, 43-й размер… Он в тапках… приехал так. Все осталось там… Мне его еще в больницу везти послезавтра… Он у нас болеет».<br /><br />«Хорошо… А вам?»<br /><br />«Что вы! Ради бога! Мне — ничего!»<br /><br />«Скажите адрес…»<br /><br />Вот так, мой дорогой. Я надоела тебе своей болтовней?<br /><br />— Нет, — честно ответил Мушег.<br /><br />Они поднялись на последний ярус Каскада, сели там на ступеньках, ведущих в концертный зал, и закурили.<br /><br />Каринэ так и не задала ему больше никаких вопросов. Курили, смотрели, как там, далеко, почти за Ереваном розовеет Арарат, смущенно укрываясь серыми облаками, и все время молчали…Каринэ только сказала, проводив его до машины во дворе больницы (с Каскада вышли на Проспект, потом пошли по улице Корюна и до улицы Абовяна, а оттуда наверх):<br /><br />— Если ты погибнешь, я тебе этого не прощу.<br /><br /> <br /><br />Он сел за руль своей машины и помчался в Степанакерт. Он еще не знал, никак не мог знать, что в первый же день он увидит сына километрах в пяти от того места, где он, как знал Мушег, служил. Их эвакуировали в леса, потому что нападение противника началось с того, что все наши войсковые части в первые минуты были обстреляны при помощи беспилотников. Не знал, что после встречи с сыном он отправится в областную больницу Степанакерта, куда будут свозить множество раненых и первые два дня будет оперировать, помогать местным медикам. Он не мог знать тогда, что потом ему позвонит сын и скажет, что их отправляют на север. Он сразу помчится на своей машине за ними и догонит их по пути. Свою машину оставит, сядет в их «Урал» и поедет с ними на фронт. Не знал, что остальные сорок дней он уже будет солдатом рядом с сыном в его подразделении. И уже будет держать в руках только автомат.<br /><br />Мушег не знал тогда, что только в последний день своего пребывания в Арцахе поработает еще хирургом. Спасет одного раненого. И это будет рядом с поселком Красный Базар. Он проведет операцию в полевом госпитале, который они устроят в гараже. В то время многие будут думать, что Красный Базар уже в руках противника. Все полевые госпитали к тому времени уже будут эвакуированы, дорога со стороны села Шош будет закрыта, «скорые» очень трудно будут проходить. В бригаде Вардана узнают, что он врач. Они его по рации попросят подняться к ним. Там будут медсестры-добровольцы, у них будут инструменты, и он попросит, чтоб принесли все, что есть: нитки, стерильные бинты, марлю. Операция пройдет удачно, и раненого потом отправят на «Ниве» вместе с заблудившимися журналистами в Степанакерт. То есть в общей сложности он поработает хирургом всего три дня.<br /><br />Мужег не знал, что может оказаться в самых горячих точках. После севера — Джебраиль, Гадрут, снова Джебраиль, «9-й километр» — перекресток дорог на Джебраиль, Гадрут и Физули. Везде он будет с отрядом сына, и останется жив только по воле Божьей, или случайно. Случай — тоже Бог. В их отряде разведчиков сначала будет двадцать семь человек, а в конце останется семнадцать: он, Мушег, сорокатрехлетний врач из Еревана, и семнадцать душ двадцатилетних мальчиков, выглядевших старше в военной форме. И он все время будет думать: как могут эти мальчики знать о жизни так много, что сумели быть настолько мужественными?!<br /><br />Не знал, что один из постов, где он будет с сыном, подвергнется артиллерийскому обстрелу по восемь-девять часов подряд. Орудия будут самых разных калибров. Он не знал, что будет благодарен Богу, если противник ударит шестидесятимиллиметровым минометом. Если будут «Град» или беспилотники, он даже не сможет ни о чем думать. Беспилотники будут использовать противником для разных целей. Их будет несколько видов. Одни как «наводчики», например. Это когда беспилотник кружит и кружит над постом и через четыре минуты артиллерия противника точечно бьет по этому посту. Он не знал, что так случится в Джебраиле, когда он подумает, что они уже умерли. Он ничего не будет чувствовать. Он ничего не будет видеть. Везде будет черный дым, на него будут падать камни, какие-то осколки. «Ван, Ван!» — позовет он сына. И когда сын откликнется, он будет понимать, что они живы. Во время обстрелов и бомбежек они будут прятаться в «щелях». «Щель» — это землянка, нора. Ее ширина метр. Ты там даже толком сесть на землю не можешь. Конечно, если «Град» прямо на нее попадет, то она тебе не поможет. Но от минометов и осколков «щели» смогут спасти. Один пост — это семь наблюдательных пунктов, десятиместный блиндаж и двенадцати местная щель.<br /><br />Он не знал тогда еще, что Вана ранит в поселке Сарушен, недалеко от Красного Базара. Перед ними будет так называемое Адское ущелье. Там будут семь-восемь сел. Напротив — длинный горный хребет, по которому можно дойти до Шуши. Они будут там держать первый пост, находящийся в пожарной станции села. И вдруг начнется минометный обстрел. Мина попадет на соседнюю крышу. Они выбегут, чтобы спрятаться в ближайший окоп. Но раздастся третий-четвертый удары, и их накроет взрывной волной. Опять будет дым, опять он ничего не будет видеть. Сын и его товарищи будут впереди, их отбросит, и Мушег опять закричит: «Ван! Ван!..» На несколько минут потеряет сознание. А когда очнется, найдет неподалеку сына и попытается нащупать пульс. Не сразу получится это сделать, так как не сможет отвернуть ему рукав. Ван будет серьезно ранен и контужен, но Мушегу-таки удастся нащупать слабый, неуверенный «нитевидный» пульс, и они спасутся тогда (все семнадцать) только потому, что случайно, словно ниоткуда появившийся грузовик вывезет их в сторону Степанакерта. Уже в Степанакерте, они опять подвергнутся бомбежке. И тогда их грузовик тряхнет так, что ему покажется, что он опять умирает. Ему покажется, что он все потерял. Ему будет казаться, что он хочет позвать — Карин, Ани, Ван, Муш! — но не может этого сделать, потому что нет их больше.<br /><br />И времени не будет, как будто не существовало его никогда. Ведь время исчезает тогда, когда заканчивается жизнь. А он никак не сможет понять, жив он еще, или уже умер. Или все уже умерли? Погибли?<br /><br />Лишь протягивая ладонь с разорвавшимся и окровавленным сердцем, зашепчет, потеряв голос от горя: Карин, Ани, Ван, Муш!<br /><br />Он позовет самого себя и не услышит…<br /><br />Но ничего этого пока Мушу не было известно. Он теперь лишь спешил в Степанакерт, очень надеясь, что сможет сдержать обещание, данное Каринэ, Ани и отцу — Вану.<br /><br /> <br /><br />* * *<br /><br />Он знал, помнил, как брали Шуши в той войне — его знаменитый отец, Ван Мушегович, взял его с собой тогда, и это была легендарная операция. И ему непонятно было, как противнику удалось взять эти высоты в этой войне, ведь Шуши взять невозможно. Ведь штурма не было. Но он не военный специалист. Он врач, и в политике, как и в военном деле не разбирается.<br /><br />Мушег будет долго лежать в родной ереванской больнице — заново учиться говорить, заново учиться ходить, держать ложку, вилку — и все смотреть и смотреть, как за окном наступает безвременная осень, а за ней и бессрочная зима.<br /><br /> <br /><br />Ереван. 6 января 2021 года<div><br /></div><div><a href="http://textura.club/karin/" target="_blank">Читать с сайта</a></div><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-91568803561535078572021-01-08T18:30:00.005+04:002021-01-08T18:34:18.482+04:00OVANES AZNAURIAN ARMENIA AND SPACE <span><a name='more'></a></span><div style="text-align: justify;"><br /></div><div style="text-align: justify;">Год назад в Ереване, в эпоху, когда не было еще ковида, прошел Unistar Armenia Festival. Организаторы (спасибо UNITY!) попросили рассказать о Космосе и Армении, что я и попытался сделать на открытии фестиваля Директор журнала Diplomatic World Barbara Dietrich попросила текст моего короткого спича с целью опубликовать его в журнале. Блестящий же Aram Ohanian любезно согласился перевести его на английский.</div><div style="text-align: justify;"><br /></div><div style="text-align: justify;"><div>OVANES AZNAURIAN ARMENIA AND SPACE </div><div>Armenia has always been active and advanced in astronomy. There is evidence of millennia-old astronomic observatories in Armenia, petroglyphs, the ancient Armenian calendar, astronomic terminology and names used in the Armenian language since the 2nd to 1st millennium B.C.</div><div>It is evidenced by the Warrior Stones or Stone Army (“Zorats Karer” or Karahunj), i.e., the ancient megalithic compound dating back to the 3rd millennium B.C. located on a mountain plateau in Sunik province of Armenia, at the altitude of 1770 meters above sea level, 3 km north of the city of Sisian. The compound consists of numerous large standing stones some of which with round holes at the top. These are basalt stones 1.5—2.8 meter tall and weighing up to 8.5 tones. The most intriguing features in the compound are the holes, 4 —5 cm in diameter at the top of 80 stones. They are roughly hewn and some of them are tilted. The internal surface of the holes is better preserved than the external surface of the stones.</div><div>Presently, there are 37 standing stones with 47 holes. These holes were bored at such angles that allowed observation of celestial bodies at different times of the day and in different seasons of the year. The fact that the Karahunj stones probably served astronomic purposes is confirmed by research of the astrophysicist Elma Parsamian based on the exploration of another observatory (2800-2500 B.C.) in the ancient settlement of Metsamor (5000 B.C.) in Armenia. In Metsamor, there are unique images and a trapeze depicting the emergence of Sirius through the rays of the rising Sun dating back of the 3rd millennium B.C. Elma Parsamian’s research in Metsamor can be found in the introduction to the Russian version of the book on Stonehenge by Steven Hawkins.</div><div>The advocates of the astronomic purpose of the vertical stones in Karahunj point out to the long history of star observation in Armenia, as from generation to generation Armenians applied various instruments to compile the star map of the night sky. It is widely believed that the sky had been divided into constellations millennia ago on the Armenian Plateau. According to the British astronomer and historian W.T. Alcott, prehistoric Armenia is the only place where all the zodiac animal symbols can be found. Currently, some researchers associate the place of origination of the Indo-European language with the Armenian Plateau, where they once propagated all over Asia, Balkans, Greece and Europe. Origination of most European languages and zodiac symbols goes back to this propagation.</div><div>The Armenian Plateau, also referred to as the Mountain Isle (since it is higher than the neighboring Iranian and Asia Minor plateaus), is the watershed of five large rivers of West Asia, namely, the Tigris, Euphrates, Araxes, Kura and Chorokh. Some researchers tend to identify these rivers with the five Biblical rivers of the Eden.</div><div>Innumerable astronomic symbols carved on rocks have been discovered in Armenia at Mt. Ukhtasar and Mt. Ishkhanasar, at Lake Sevan and other places, symbolically depicting the Earth, the Sun, the Moon, planets, comets, stars, constellations and even the Milky Way.</div><div> </div><div>The development of Armenian astronomy is associated with mathematician, geographer and astronomer Anania of Shirak (circa 610 — 685 A.D.), who believed that the Earth is round and is rotating around the Sun, that the Milky way consists of numerous dying stars. Anania of Shirak correctly calculated the time of lunar and solar eclipses. As a result of these calculations Armenian stargazers afterwards detected the emergence of a supernova in May 1054, one month before the first record to that effect in China. The remnants of this supernova, i.e. the Crab Nebula, have been explored to-date by the Armenian Burakan Observatory. Anania of Shirak compiled chronological tables and astronomy manuals.</div><div>The works by Anania of Shirak are a fundamental source of ancient Armenian astronomical terminology, including the naming of constellations and stars. Anania of Shirak also authored a 48-chapter treatise, Cosmography and Calendar, where he covered astronomy, meteorology and physical geography. Anania of Shirak compared the structure of the world with the egg where the Earth is the yolk, the atmosphere is the white of the egg, and the sky is the egg shell. He tried to calculate the distance to the Sun and the Moon, and he rightly believed that the Milky Way was a cluster of stars, the Moon was a dark body just reflecting sunlight. He wrote that the Earth was spherical, and no one burned him at the stake.</div><div>Contemporary history saw the emergence of the prominent Soviet Armenian astrophysicist and astronomer Victor Hambartsumian, widely known as a founder of theoretical astrophysics in the world and in the USSR. Starting in 1932, Victor Hambartsumian published numerous works in scientific journals (including “Monthly Notices” of the Royal Astronomical Society of the Royal Astronomical Society) on the physics of gaseous nebulae and stellar envelopes, dynamics and static mechanics of stellar systems, interstellar matter and fluctuation theory, light scattering in turbid media, theoretical analysis and generalization of observational material on stars and stellar systems in our galaxy which resulted in the discovery of a new type of stellar systems of positive energy and named “stellar associations”. V. Hambartsumian proved the youth of stellar associations which helped to solve a number of fundamental problems in stellar cosmogony. It was proved that galactic star formation processes are currently underway and have a group behavior pattern.</div><div>In 1946 V. Hambartsumian established Burakan astrophysical observatory, a leading astronomical research institution in the CIS. The main instrument of the observatory is the Hambartsumian Reflecting Telescope, one of the largest in Europe, and the second-largest optical telescope in the CIS.</div><div>Another great Armenian scientist Paris Herouni created a unique radio-optical telescope or the Herouni radio-optical telescope, which is also a sophisticated powerful radio telescope.</div><div>As we can see, Armenia and Armenians have always been closer to Cosmos than we are used to think.</div><div>Ovanes Aznaurian (b. 1974) graduated from Yerevan Pedagogical Institute, majoring in history and law.</div><div>Magazine Publications: «Literaturnaya Armenia» (Armenia), «Emigrant Lyre» (Belgium), «New World» (Canada), «Time and Venue» (USA), «Rainbow» (Ukraine), «Neva», Eintrag teilen «Druzhba Narodov», «October», «Ural» (Rossia), etc.Ovanes Aznaurian authored short story collections Symphony of Solitude (Yerevan, 2010), Symphony of Anticipation (Yerevan, 2014), and a novel Three Churches (EKSMO, Moscow, 2019). He was shortlisted for the literary prize “Russian Gulliver” (2015); he is the Isaac Babel Prize winner (2018), a PEN-club member of Armenia and Caucasus Writers Club member. Ovanes Aznaurian resides in Yerevan. </div><div>Translated into English by Aram Ohanian</div><div><br /></div><div><a href="http://diplomatic-world.com/?p=4226&fbclid=IwAR2Di2dQzZg7sNQKKWW3OAE0k-CUKTtzYai5Klx-eN2xdrXv0qXRfxJVT8Y" target="_blank">Читать с сайта DW</a></div></div><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.comtag:blogger.com,1999:blog-5330202362579476433.post-4649651943412681352020-11-03T09:39:00.008+04:002020-11-05T09:43:54.367+04:00Отзыв о книге «В ожидании весны» на Литрес-е<br /><span><a name='more'></a></span><a href="https://www.blogger.com/#">Отзыв о книге «В ожидании весны» на Литрес-е:</a><div><br /><a href="https://www.blogger.com/#">"Сложное и продуманное переплетение судеб в Эпоху больших перемен и обновлений. Философская, в меру грустная и современная картина-мысль о неизбежном и неизменном!"</a><div><br /></div><div><a href="https://www.litres.ru/otzyv/8123977/" target="_blank">(на Литрес)</a></div></div><div class="blogger-post-footer">© Ованес Азнаурян</div>Ованес Азнаурянhttp://www.blogger.com/profile/12796296169732072903noreply@blogger.com